Раяд - Всеволод Бенигсен

В этот момент в кабинет вошла завуч. На ней был строгий бордовый костюм, а на голове возвышалась допотопная укладка, которую во времена Костиного детства школьники называли «вшивый домик».

– Здравствуйте, – сказала завуч дружелюбно и протянула руку для пожатия. – Извините, что не могу принять вас у себя. Ремонт.

На слове «ремонт» она развела руками и тут же проверила сохранность прически легким прикосновением пальцев.

– Ничего страшного, – сказал Костя и сел на стул у стены.

Завуч села на стул напротив.

– Меня зовут Константин. Я отец Лены Васильевой.

– Леночки? А-а. Ну что же… девочка хорошая, прилежная. У нас с ней проблем нет.

– Зато у нее есть проблемы, – сказал Костя и с досадой подумал, что это прозвучало резче, чем он того хотел.

– С нами? – удивилась завуч, несколько наигранно приподняв брови.

Костя вздохнул и попытался изложить суть претензии, хотя это далось ему нелегко – «чувства к делу не пришьешь», как любил говаривать Разбирин. Однако завуч поняла Костю с полуслова.

Вот только реакция ее была не такой, какую ожидал Костя.

– А что вы хотите, чтобы я сделала? – с легкой усмешкой спросила она его.

– А вы считаете, что ничего делать не надо?

Костя почувствовал, что снова говорит излишне агрессивно, но сдерживать себя уже не хотел.

– Послушайте, – ответила завуч и вдохнула. – В ее классе двадцать три человека. Из них почти три четверти – дети выходцев с Кавказа, с Востока, из Китая, черт-те откуда, уж извините за такую неполиткорректную приставку. Но вы как русский меня поймете.

– И что?

– Ничего, – удивилась она. – Они сбиваются в свои компании, создают свою территорию. Ничего удивительного, что остальные чувствуют себя меньшинством. И потом не забывайте, что в национальных вопросах мы особенно уязвимы – у нас штат укомплектован наполовину из учителей разных национальностей. А где, я вас спрашиваю, мне других за ту же зарплату найти?

– Ну хорошо, а мне-то, мне-то что делать?!

– А мне?

Завуч помолчала, затем пожала плечами и добавила:

– Ищите другую школу.

– Я?! – возмутился Костя. — Я должен искать другую школу?!

– Послушайте, Константин, вы взрослый человек. Ситуация по нынешним временам вполне обычная. В конце концов, поверьте, бывает и хуже. Вон, в 23-й школе процент соотношения еще хуже. В восьмом классе всего один русский.

И ничего. Опять же, я, конечно, могу поговорить с классом, попросить их быть терпимее, но дети это воспримут как ябедничество со стороны Лены, а это приведет к гораздо более неприятным последствиям. Вы этого хотите? И потом… ее же никто не бьет.

Костя почувствовал, что в голове у него что-то закипело, и он решил промолчать, дав себе несколько секунд, чтобы остыть.

– Простите, просто я вас раньше не видела. Я все больше с Леночкиной мамой. Вероника, кажется.

– Да, Вероника, – сказал Костя сквозь зубы.

Завуч кивнула, порадовавшись собственной памяти.

– Очень милая женщина. С ней все в порядке? – искусственно взволнованно спросила завуч, чуть наклонившись вперед.

– Нет... то есть да... с ней все в порядке...

Посвящать завуча в семейные дела почему-то не хотелось.

В этот момент заверещал звонок на перемену, и Костя, сухо попрощавшись, вскочил и вышел в коридор, оставив за спиной недоумевающую женщину.

Широкими шагами он двинулся по направлению к кабинету, где сидел Ленкин класс.

Подойдя ближе, Костя увидел, что дверь кабинета уже распахнулась и оттуда с дикими воплями вылетает стая учеников. Вывалившись, как разваренные пельмени из закипевшей кастрюли, они понеслись по вестибюлю школы, словно рвались к какой-то одним им ведомой цели, хотя на самом деле никакой цели не было. Им важно было не «куда», а «откуда». А сорок пять минут для второклассника – это почти убийственное сдерживание бьющей через край энергии. Костя внимательно вглядывался в пролетающих мимо него детей. Как выглядит Ринат, он не знал, но счастья можно было попытать.

– Стоять, – схватил он одного из мальчишек за плечо. – Ты Ринат?

– Нет, – махнул тот рукой, – я Тенгиз.

Костя отпустил его и схватил следующего, кто, по его мнению, мог бы быть Ринатом.

– Ты Ринат?

– Я? Не, я Ваня.

– Ваня? – удивился Костя несоответствию русского имени и отчаянно южной внешности паренька. – Ладно. Слушай, Ваня, а покажи мне, кто тут Ринат.

Смуглый Ваня завертел головой в разные стороны, словно она была на шарнирах.

– А вон он, – вытянул он руку в сторону одного из бегущих.

Костя отпустил Ваню и бросился догонять Рината. Поймать того удалось только у дверей туалета.

– Ринат? – спросил Костя, легонько дернув темноволосого парнишку за плечо.

– Ну, – сказал тот развязно, недоверчиво развернувшись лицом к незнакомому мужчине. – Че надо?

– Ишь ты, деловой, – усмехнулся Костя и присел на корточки. – А я тебе сейчас скажу, «че надо». А ты меня очень внимательно слушай. Лену знаешь?

– Ну.

– Баранки гну, – твердо, но без агрессии сказал Костя, по-прежнему держа Рината за плечо и даже слегка сдавливая его по мере разговора. – Лена – это моя дочка. Так вот. Если она мне хоть раз на тебя пожалуется, что ты ее обозвал, толкнул, поставил подножку или кому-то из своих приятелей сказал, чтобы они это сделали, и все такое прочее, то я, друг мой Ринат, сделаю очень плохо. Тебе. Или твоим родителям. Я доступно говорю? Так что даю установку на ближайшие десять лет, а желательно и на всю жизнь: сделай так, чтобы Лена, приходя домой, не говорила, что ее дразнят или обижают. Русский язык понимаешь?

Ринат, чувствуя, что разговор серьезный, промолчал.

– По глазам вижу, что понимаешь, – сказал Костя и нарочито заботливо поправил загнувшийся ворот рубашки Рината.

В этот момент он заметил идущую по коридору Лену. Она оживленно болтала с подружкой. У Кости возникло желание подвести ту для пущей наглядности, но потом он передумал и встал в полный рост.

– А теперь ступай. С Аллахом или кто там у вас.

И он легонько хлопнул Рината по плечу.

– Давай,дорогой.

Ринат напряженно посмотрел Косте в глаза, но ничего не сказал. А затем побежал, то и дело оборачиваясь на глядящего ему вслед Костю.

Сначала Костя ждал от него какой-то реакции типа высунутого языка или среднего пальца, но Ринат добежал до двери туалета, ничего не показав.

Болтающая с подругой Лена прошла мимо, не заметив папу.

Костя посмотрел на часы. От школы до работы минут сорок езды. Все нормально.

VI

– Рад тебя видеть, – Разбирин крепко обнял Костю, когда тот вошел в кабинет.

– И я вас, – сказал Костя сдавленным от крепкого объятия голосом.

В нос ударил табачный запах прокуренного кителя Разбирина.

– Ну и, конечно, мои соболезнования, – спохватился подполковник. – Ты знаешь, я не очень люблю все эти казенные фразы, но... В общем, ты понял. Время лечит.

Костя ожидал от Разбирина чуть больше сочувствия, но так как не очень представлял, в какой именно форме, то просто кивнул и, сев в кресло, огляделся. В кабинете у Разбирина ничего за месяц не изменилось. Более того, там, кажется, вообще ничего не менялось, кроме самого Разбирина, который лысел из года в год.

– Самое смешное, что я тебе собирался звонить, – усмехнулся Разбирин, открывая ящик стола и доставая оттуда что-то. – Да. А ты как почувствовал. Это хорошо. Пять за твою знаменитую интуицию.

– Да это здесь ни при чем, – отмахнулся Костя. – Просто не могу больше сидеть в четырех стенах.

Разбирин понимающе кивнул головой и запер ящик стола на ключ.

– Тогда на ловца и зверь бежит. Держи.

И он каким-то небрежным гусарским жестом шлепнул перед Костей на стол стопку бумаг.

– Что это? – удивился Костя.

– Про Оганесяна слышал?

– Да. В новостях что-то передавали.

– Ну так вот. А здесь, братец, то, что в новостях не передавали. Тут у нас такая каша заварилась. Врать не буду, я очень на тебя рассчитываю.

Костя вздохнул и приступил к чтению.

– Читай, читай, я подожду.

Разбирин был хроническим курильщиком. Но как всякий «хроник», он периодически пытался бросить вредную привычку или хотя бы сократить количество сигарет. Правда, единственное, на что его хватало, это максимально оттягивать сам момент закуривания. То есть он доставал сигарету, долго крутил и мял ее в пальцах, время от времени подносил к носу, нюхал, потом снова мял, покуда та не превращалась в бесформенную бумажку, затем комкал и выбрасывал. А после доставал новую и уже ее курил. Никакой логики или, тем более, оздоровительного смысла в этой процедуре не было, но она уже стала привычкой. Вот и сейчас, он катал пальцами уже изрядно мятую сигарету и задумчиво поглядывал на подчиненного.

Сначала Костя просто лениво листал страницы дела – это были какие-то отчеты, свидетельские показания, рапорты, накладные и прочая уголовно-справочная беллетристика. Но Разбирин его не торопил, и Костя стал изучать документы более внимательно. После столь длительного перерыва и отсутствия какой-либо мыслительной работы голова соображала хреново, и Костя буквально силком заставил себя погрузиться в это варево разных человеческих историй. Как иностранец, который тяжело воспринимает русскую литературу из-за бесконечных отчеств, и начинает путать, скажем, Иван Петровича с Иваном Павловичем, так и Костя блуждал среди различных имен и биографий, пытаясь выстроить стройную картину происходящего. Выстраивалась она, прямо сказать, не без труда. Какие-то кавказцы с их не всегда запоминающимися именами, какие-то уголовные клички, какие-то свидетели.