Семь минут - Ирвин Уоллес

Уэсли Р. Сэнфорд дал сыну два года, чтобы тот доказал, что способен стать независимым издателем. Если за это время престиж фирмы вырастет, она останется собственностью семьи, Филипп станет ее президентом, а потом и владельцем. Если же Филипп не сумеет добиться успеха и наломает дров, его отстранят от руководства компанией и она будет продана.

Не привыкший принимать независимые решения и командовать, Филипп Сэнфорд начал карьеру неудачно. Из двадцати книг, изданных за первый год, почти все провалились. Остальные едва покрыли затраты, и лишь несколько принесли маленькую прибыль. Ни одну из них нельзя было как-то отметить и уж тем более назвать бестселлером. Ни одна из них не попала в какой-нибудь книжный клуб и не была допечатана позже в бумажной обложке. В конце концов Филипп Сэнфорд впал в черное отчаяние и, осмелев из-за этого, решил попытаться обрести полную самостоятельность. Он надумал издать то, что хотел, а не то, что нравилось отцу. Филипп приобрел права на повесть, которую с восхищением прочитал, возвращаясь морем из Гавра в Нью-Йорк. Эта книга была под запретом не только в англоязычных странах, но и во всем мире. Она называлась «Семь минут», и на нее Филипп поставил все свое будущее.

Во время последнего нью-йоркского ужина Сэнфорд с увлечением расписывал достоинства «Семи минут». Впервые современный общественный климат благоприятствует появлению такой книги, утверждал он. Западный мир, который наконец-то принял «Любовника леди Чаттерлей» и «Фанни Хилл», достаточно созрел, чтобы принять и «Семь минут». Книга уже печаталась в типографии, и интерес к ней в издательском мире рос не по дням, а по часам. Она обещала стать супербестселлером. После этого успеха Сэнфорд получит издательство, обеспечит себе будущее и станет свободным человеком. Почти весь ужин Фил проговорил о себе, и на то, чтобы поинтересоваться, как дела у Барретта, осталось всего десять минут. Майк пожаловался на свою несостоявшуюся карьеру у Тэйера и Тёрнера, а единственными лучиками света назвал предложение Эйба Зелкина и свою любовь к дочери Уилларда Осборна.

И вот сегодня Сэнфорду неожиданно понадобилось срочно о чем-то поговорить. Майк, хорошо знавший характер друга, с любопытством гадал, к чему такая спешка.

В этот миг зазвонил телефон.

— Алло? — сказал он, снимая трубку.

— Майк? — Это был голос не секретарши, а самого Сэнфорда, который сразу взял трубку, что лишний раз подчеркивало важность разговора. — Это ты, Майк?

— Я. Как поживаешь, Фил? Извини, что тебе пришлось столько раз звонить. Я недавно вернулся домой. Как дела?

— Как обычно, как обычно, если ты имеешь в виду семью. Я звоню по делу. Майк, я очень рад, что ты быстро перезвонил.

Барретт сразу заметил, что Фил нервничает и суетится, а это было очень на него непохоже.

— Ты говоришь таким тоном, будто что-то случилось. Я чем-нибудь…

— Да, ты можешь помочь мне.

— Выкладывай.

— Майк, помнишь, во время нашей последней встречи я рассказывал, как неудачно прошел у меня первый год? Я имею в виду мои собственные книги, а не книги Уэсли Р.

Барретт знал, что Фил всегда называл отца Сэнфорда-старшего Уэсли Р. и никогда — «отцом».

— Да, но у тебя тогда было такое оптимистическое настроение…

— Вот именно. Потому что у меня есть одна книга, «Семь минут» Дж Дж Джадвея, на которую я поставил. Или все, или ничего! Помнишь?

— Помню, — подтвердил Барретт. — Книга, которую тридцать пять лет боялись издавать. Я видел твое рекламное объявление в воскресной газете. Потрясающе!

— Ты получил книгу? — встревоженно поинтересовался Сэнфорд. — Я послал тебе авиапочтой сигнальный экземпляр.

Взгляд Барретта виновато переместился на дверь в спальню. Он получил книгу около трех недель назад, но она до сих пор лежала неоткрытая на столике рядом с его двуспальной кроватью. Майк собирался прочитать ее и поздравить друга с успехом, но за эти три недели в его жизни произошло столько важных событий, что у него просто не дошли до нее руки. Черт бы побрал добрые намерения!

— Да, я получил ее, Фил. Она лежит рядом с кроватью. Каждый день я собираюсь поблагодарить тебя и пожелать успеха, но у меня дел по горло. Я просмотрел книгу и согласен, что она супербестселлер.

— Все верно, — возбужденно согласился Сэнфорд. — Судя по всему, она станет самой сенсационной книгой года, а может, самым большим бестселлером десятилетия. Ты даже понятия не имеешь, что сейчас творится в книжных магазинах. Мы еще не объявили официально о ее выходе в свет и тем не менее вышли на второе место по количеству заявок. При тираже двести тысяч экземпляров уже набрали заказов на сто тридцать тысяч. Понимаешь, что это значит, Майк? Черт, ты должен разбираться в книжном деле после стольких лет знакомства со мной. Обычно, когда дело касается первого издания неизвестного писателя, а в случае с Джадвеем это именно так, печатают не больше четырех тысяч экземпляров. Продавцы могут насобирать тысячи две заказов. Ты отправляешь их, но это еще не значит, что ты уже продал две тысячи книг. Через год, в лучшем случае через полгода реализуется штук семьсот пятьдесят. Это самая темная часть книжного бизнеса. Огромное количество критических рецензий и рекламных кампаний практически мало что значат. Очень редко, раз в несколько лет, если издателю очень повезет, попадается «блокбастер», бестселлер, и тогда первая же книга неизвестного писателя продается с реактивной скоростью. «Семь минут» относятся именно к таким бестселлерам. Одни запреты на ее издание уже стали достаточной рекламой, не говоря о криках, что это непристойная книга. Кстати, все совсем наоборот. Сейчас впервые за тридцать пять лет люди смогут прочитать ее и сами судить о ее нравственных достоинствах. Итак, у нас теперь заказов на сто тридцать тысяч экземпляров, и, я уверен, мы реализуем все двести уже через неделю. И это только начало, Майк. Как только она появится в книжных магазинах по всей стране, люди начнут говорить о ней, обсуждать, ажиотаж будет постоянно поддерживать спрос. Мы сможем продать триста… четыреста тысяч через несколько месяцев. Все это как минимум. Потом объявим конкурс на самое выгодное предложение на переиздание ее в мягкой обложке. Когда издатели увидят, что читатели приняли ее, они начнут просить у нас продать право на переиздание, что сразу же может принести миллион долларов, не говоря уже о будущем. «Сэнфорд-хаус», купив авторские права, получает еще пятьдесят процентов прибыли от продажи ее в мягкой обложке. Понимаешь, что я имею в виду, Майк? Здесь не видно предела. Знаешь последние цифры по «Любовнику леди Чаттерлей»? В твердом переплете и мягкой обложке ее продали более шести миллионов экземпляров, а сейчас цифра, скорее всего, приближается ко всем семи. А наши «Семь минут», возможно, похлеще «любовника». Ты знаешь, при каких обстоятельствах мне удалось оказаться во главе издательства. Ты знаешь, что это для меня значит, Майк. Никто, кроме тебя и моих родных, не знает этого.

Почти истерический поток слов внезапно остановился, и в трубке стало раздаваться только тяжелое дыхание.

— Да, знаю, — согласился Барретт. — Мне кажется, ты наконец добился своего.

— Я добьюсь своего, Майк, если ничего не случится.

— Но что может… — автоматически начал Барретт.

— Цензура, — прервал его Фил Сэнфорд. — Я ничего не добьюсь, если полиция не позволит магазинам ее продавать, а читателям — покупать. Если это произойдет, я не только не добьюсь никакого успеха, но потерплю полное фиаско. Уэсли Р. даст мне под зад так же, как моя красавица Бетти. Я лишусь своего дела и своих детей. У меня не останется средств к существованию, кроме фонда матери, а этого страшно мало, поверь мне, Майк.

Барретта начали немного раздражать дурные предчувствия друга.

— Фил, ты издаешь хорошую книгу и почему-то ждешь беды, когда ею даже не пахнет. Слишком мало шансов, что цензура запретит продавать «Семь минут». Мы сейчас живем совсем в другое время, когда все знают, что у королев тоже есть бедра, и не только бедра, но и кое-что другое. В каждой аптеке сейчас можно купить «Фанни Хилл». Помнишь, как мы зачитывались в юности копиями, сделанными на ротаторе? Помнишь «эту роскошную щель в женской плоти, которая приветствует приятный, обросший волосами мужской орган»? А помнишь, как в «Леди Чаттерлей» Конни «обняла его белые стройные бедра и привлекла его к себе так, что ее раскачивающиеся груди касались кончика взметнувшегося вверх фаллоса»? И этого продано… сколько, ты сказал?., шесть или семь миллионов экземпляров. Значит, жизнь изменилась и так будет продолжаться вечно или до тех пор, пока людям не надоест и они опять не вернутся в век многоточий и примечаний. Но если это произойдет, то в далеком будущем, а не сейчас. Люди перестали бояться секса, особенно когда его описывают с искусством.