Лекарство от послушности (сборник) - Ксения Драгунская

– Мы сразу догадались, что это вы! – обрадовался Митя. – Потому что вы такая красивая, с длинным носом и на гитаре игра…

– Что-о-о-о-о-о-о?! – Дарья Павловна схватилась за сердце, а потом за свой нос. – Ах, негодный мальчишка, противный папа, гадкий пёс! Это у меня нос длинный?! Да у меня нос всего сто тридцать миллиметров с половиной!

Она так сердито кричала, что чуть не вывалилась из окна. А Митя, папа и собака убежали.

– Да, – сказал папа. – Наверное, она не твой человек. Она же котлет совсем не ест.

– Георгий Иванович ест котлеты! – подскочил Митя. – Бежим!

– Нет, – вздохнула собака. – И Георгий Иванович не мой человек. Честно говоря, у меня вообще нет своего человека. И не было никогда. Но одна моя знакомая полусиамская кошка говорит, что у каждой собаки или кошки должен быть хоть один родной человек на земле. К тому же вчера ночью шёл дождь. Он шёл-шёл-шёл-шёл-шёл-шёл и не заметил, что я на траве сплю. И пошёл прямо по мне. Я ему: «Чего брызгаешься?» А он: «Дома надо сидеть, когда я иду». Я говорю: «Ага, дома… а если у меня и дома-то нету?» А дождь говорит: «Ищи себе дом. Устраивайся в хорошие руки. Каждый барбос – кузнец своего счастья». И вот я пошла искать себе дом и устраиваться в хорошие руки. Да что-то не везёт…

Митя и папа смотрели на собаку.

– Весёлого мало, – сказал папа.

– Мы бы тебя взяли, – сказал Митя. – Да нам никакая мама не разрешит. У нас и так уже целых два морских поросёнка. Сыновья морской свинки.

– Что ж, – вздохнула собака, – видно, быть мне всю жизнь бродягой…

А дело было в воскресенье. В воскресенье многие мамы любят ходить в гости или куда-нибудь по делам. У них такие особые, мамские дела, которые только по воскресеньям делаются. В общем, мамы по воскресеньям часто куда-то деваются. Поэтому в воскресенья повсюду бродят беспризорные папы с детьми. И мама Мити тоже утром уехала по делам. А теперь вернулась. Митя и папа видят – мама на своём мотоцикле мчится. Затормозила так лихо, поднялась на одно колесо, опустилась, остановилась и говорит:

– А это что ещё за чудовище?

– Это собака, – сказал Митя. – Ей жить негде. Правда, на пойнтера похожа?

– По-моему, её прадедушка – эрдель, – сказал папа.

– Обыкновенная бородатая дворняга крупных размеров, – решила мама.

Собака повернулась и пошла прочь такой несчастной походкой, что было сразу видно – это идет дворняга, бедняга, бродяга и бедолага.

– Нет! – нахмурилась вдруг мама. – Всё неправильно. Нельзя, чтобы собака уходила такой несчастной походкой. Иди, собака, сюда. Оставайся. Будешь наша.

– У нас в доме полно углов, где можно дремать! – обрадовался Митя.

– А у меня как раз есть отличное старое пальто! – Папа тоже обрадовался. – Подходящее пальто фабрики «Красный Молодец».

– Да зачем ей пальто? – удивился Митя.

– А она на нём спать будет.

А собака говорит:

– А руки-то у вас хорошие? Я только в хорошие руки хочу…

Папа, мама и Митя протянули ей свои руки. Она ткнулась носом в их ладони и вдруг стала красивая-прекрасивая. Это она от счастья похорошела. Ведь теперь у неё было целых три своих человека и два морских поросёнка.

Только больше собака никогда не разговаривала. Крайний случай-то кончился!

Ерунда на постном масле

В деревне Толстокошкино (это недалеко от села Большие Барбосы) жила девочка Мотя. Она была очень хорошая. Никогда не ябедничала, не жадничала и не вредничала. И за такую хорошесть папа повёз её в Москву, в настоящий театр.

Идёт Мотя по Москве, по сторонам глазеет. Вдруг видит – большой забор. А на заборе вот такими огромными толстыми буквами написано: «Все мальчишки – дураки».

«Вот это да! – подумала Мотя. – Ничего себе! Неужели так вот прямо все до одного – дураки? И Данила? И Вася? Нет, Вася точно не дурак, сам стихи сочиняет. И Данила тоже – слова знает английские. Нет, не может быть, чтобы все – дураки. Но ведь крупными буквами написано. Не будут же в Москве неправду писать. Вот плакат во весь дом висит: «В магазине ”Супербазар” много всякой всячины!» Так в этом магазине и правда всё что душе угодно. Папа мне там разноцветный рюкзачок купил, а маме – гири здоровенные…»

Мотя всё время про надпись на заборе думала. Даже спектакль невнимательно смотрела. А после спектакля Мотя с папой пошли в гости к Мотиной четвероюродной сестре. Этой сестре было уже десять с половиной, и в одном ухе у неё висели сразу две серёжки.

– Я тут у вас на одном заборе такое прочитала, – шёпотом сказала Мотя своей четвероюродной сестре. – Что все мальчишки – дураки.

– А ты что, не знала? – удивилась сестра. – Вот деревня! У нас об этом все девчонки с детского сада знают.

– Как же так? – спросила Мотя. – А если какой-нибудь один мальчишка – не дурак?

– То, значит, он всё равно дурак, – сказала сестра. – Потому что он – мальчишка.

И Мотя решила, что если девочке уже десять с половиной и она носит две серёжки в одном ухе, то она в мальчишках лучше разбирается.

Мотя приехала домой в Толстокошкино, и к ней в гости пришли подруги – Анисья и Феофания. Мотя им про надпись рассказала. Анисья и Феофания засмеялись и поскорее убежали – всем остальным рассказывать.

А тут как раз Вася пришёл. И говорит:

– У меня есть свой собственный меховой урчатель.

Расстёгивает куртку, а там – щенок.

– Между прочим, – говорит Вася, – южноевропейский боксёр.

Мотя хотела щенка погладить, но вместо этого сказала гордо:

– Все мальчишки – дураки!

Вася так удивился! Чуть щенка не выронил. А потом как даст Моте по носу. От удивления. А Мотя его за щёку – цап. И поцарапала.

И пошло-поехало! По деревне Толстокошкино девчонки скачут и кричат: «Все мальчишки – дураки! Все мальчишки – дураки!» Мальчишки им подножки подставляют, за волосы дёргают. Девчонки царапаются, кусаются, визжат. Шум, гам. Настоящая война началась. Тухлыми апельсинами кидаются.

Тут мимо проходила директор школы Анна Егоровна в большой шляпе. И в неё апельсин угодил. Хорошо ещё, только по шляпе попало. Шляпа улетела, а Анна Егоровна собрала собрание школьников. И говорит:

– Я ничего не понимаю. Объясните мне, пожалуйста, что случилось.

И Моте пришлось всё рассказать про надпись.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – засмеялась Анна Егоровна. – Да это же чепуха. То есть ерунда по-научному. Вот что. Уроки отменяются. Берём тряпки, вёдра и едем в Москву смывать с забора эту глупую и вредную ерунду.

Приехали, нашли забор, стали стирать и смывать. А буквы не стираются. И не смываются. Тогда позвали знаменитого профессора Пяткина. Он посмотрел на буквы, потом потрогал и даже понюхал. И говорит:

– Это не простая ерунда. Это ерунда на постном масле. А постное масло очень плохо отмывается, надо позвать пожарных, чтобы они смыли эту ерунду своей особенной пеной.

Пожарные приехали и быстро-быстро смыли эту глупую ерунду. Забор стал чистый. А тут мимо как раз проходила художница Женя Чижик со своими красками и кисточками. И на чистом заборе она нарисовала портреты Моти, Васи, Данилы, Анисьи, Феофании, Анны Егоровны и профессора Пяткина. Потому что на заборах вместо ерунды на постном масле должны красоваться портреты всяких хороших людей.

Теперь Мотя совсем не читает, что на заборах написано. И сама не пишет. Ведь то, что написано на заборе, или просто обыкновенная ерунда, или ерунда на постном масле.

Мама и рыжий король

У Никиты был папа Володя и мама Оля. Однажды утром Никита играл в коридоре в войну с пришельцами, папа лежал на диване, качал ногой и пел «туруруруру», а мама стирала в стиральной машине, готовила обед, мыла окна, белила потолок, двигала мебель и чинила пылесос. Когда мама всё сделала, она оделась, положила в сумку два яблока и сказала:

– Ну вот, дорогие мои. Я сварила вам суп на всю жизнь и теперь от вас ухожу. Навсегда-навсегда.

– А какой ты нам суп сварила? – спросил папа.

– Грибной. С картошкой и жареным луком.

– Что же, – обиделся папа. – Я теперь всю жизнь должен грибной суп есть? Интересно.

И он снова запел «туруруруру».

А Никита спросил:

– Мам, можно я тут пока из твоей стиральной машины марсианский корабль построю?

– Конечно, можно, – согласилась мама и ушла.

Была осень. Мама пошла в парк. Там никого не было. Тогда мама стала шуршать жёлтыми листьями и подфутболивать их кончиками башмаков. Неприлично же при посторонних листьями шуршать. Взрослая всё-таки тётенька. Шуршала мама, шуршала, вдруг смотрит – по парку ещё кто-то ходит и тоже листьями шуршит. Мама пригляделась, а это молодой дядька – красивый такой, рыжий, кудрявый, а глаза весёлые-весёлые.