Подводный флот Третьего рейха. Немецкие подлодки в войне, которая была почти выиграна. 1939-1945 гг. - Харальд Буш

Шульц предпринял третью попытку. На этот раз торпеда врезалась точно в середину тяжело груженного корабля, разорвав его пополам. Судно занялось пламенем и взорвалось: английский флот потерял танкер «Сан-Альберто» в 7379 тонн водоизмещением.

Так что психоз боязни глубинных бомб был излечен; команда отомстила за полученный ими жестокий опыт подводной войны.

Мы выходим на боевое патрулирование. Пять минут назад отданы швартовы, и мы стоим в шеренге на борту, в последний раз прощаясь с нашими близкими, остающимися на пирсе: жены, подруги, портовые рабочие, которые готовили лодку к походу, девушки из гостиницы подводников в Лориенте – они тоже решили не упускать возможности в последний раз пожелать нам удачи.

День клонится к вечеру, и, пока мы неторопливо скользим на запад к устью гавани, фигуры на пирсе тают и расплываются в сгущающихся сумерках безрадостного февральского дня; трубы и литавры военного оркестра сливаются с плеском волн, стихают и остаются за кормой.

Пока я стоял на палубе, провожая взглядом тающую полоску земли, ко мне подошел свободный от вахты механик. Он был первым человеком, которого я встретил несколько часов назад, когда прибыл на судно. Пока я расспрашивал, как пройти к командиру, механик перехватил мой чемодан, когда я балансировал на шатком трапе.

– А вот кок, – сказал он, подходя, – и вам надо немедля с ним подружиться.

Я увидел широкое улыбающееся лицо, копну волос, глаза как черные вишни. Юноша был довольно полноват.

– Мы прекрасно договоримся, – сказал он. – Только дай знать, если захочешь спустить в гальюн какой-нибудь мусор. – И он расхохотался низким рокочущим басом.

Стали собираться и другие. Кто-то увидел висящую у меня на шее «лейку».

– Ну, классно, парень! Она твоя?

– Меня зовут Франц, – сообщил другой и добавил, словно в том была необходимость: – Я из Вены, а вот он Пепи, из Штирии.

Пепи вышел вперед и пожал мне руку.

– Как видишь, мы тут отовсюду, – сказал механик. – Потерянные немцы, как мы их называем, фольксдойчи. Вот он из Польши, а Биллем – из Нижней Силезии…

Меня окружали незнакомые лица – крепкие, раскованные и непринужденные парни. Многие из них недавно побрились, во всяком случае, не далее чем вчера, но скоро их облик изменится. Пройдет не так много времени, и они будут выглядеть настоящими бандитами.

Их дружелюбие выражалось в желании помочь мне. Ведь я был всего лишь гостем на борту, значительно старше их, резервистом.

Почти стемнело. Перед закатом солнца сгрудившиеся на горизонте облака на мгновение разошлись, и последний луч упал на пологую береговую линию у входа во внутреннюю гавань, оставив в памяти очертания древней церкви на высоком утесе. Когда мы миновали остров Ле-Груа, лежащий в нескольких милях от берега, эскорт, оставив нас, вернулся в гавань, и мы очутились одни в открытом море.

Стоя на мостике рядом с впередсмотрящим, я слышал ровный рокот дизеля, который доносился из открытой горловины люка; мягко мерцала подсветка приборов, и я ощущал странный запах, которому было трудно подобрать определение – запах подводной лодки, который старые члены команды воспринимали как дыхание родного дома, привычного настолько, что его даже не замечаешь.

На крохотном камбузе кок готовил ужин. Сегодня он будет подан на пару часов позже из-за позднего отхода. Когда еда будет готова, дежурный стюард пройдет по центральному проходу, готовя стол для моряков; младшие офицеры будут есть у себя, над центральным постом; в одной руке у стюарда будет бидон с кофе или свежезаваренным чаем, а в другой – напоминающий ведро контейнер с едой. Когда лодку качает на морской волне, стюардам приходится нелегко – локтями они упираются в переборки, ищут за спиной опоры, а команда то и дело подхватывает и поддерживает их, чтобы ужин в целости и сохранности дошел до моряков. Те же, кто не может вынести такую жизнь… что ж, им приходится очень плохо. Тех, кто не в состоянии жить на подводной лодке, довольно быстро списывают на берег.

Пока стюард ждет на камбузе, на столах ставят бортики, чтобы при качке тарелки не слетали на палубу. В старшинской кают-компании тоже в ожидании ужина стоит возбужденный гул голосов.

Из дверей камбуза показывается распаренное, лоснящееся лицо кока, и, прежде чем начать раздачу тарелок, он предупреждает:

– Вареные яйца, по три каждому! – затем, отсчитывая каждое, укладывает их в контейнер.

После яиц идут корнишоны, и стюард из матросской кают-компании, «эмиссар народа», снова пускается в путь, минуя старшинскую кают-компанию, пролезая сквозь овальное отверстие люка. Далее идут контрольный пост, еще один высокий комингс, каюта командира, где он сидит за чтением. И наконец он попадает в матросскую кают-компанию, расположенную ближе к носу.

С младшими офицерами обхождение повежливее. Яйца им выкладывают каждому на свое блюдо, на отдельных тарелках – корнишоны, масло на металлическом блюде; перед ними – толстые ломти бекона и сосиски. В чай по желанию можно подливать лимонный сок, буханки хлеба покачиваются в сетках над головами, откуда каждый может брать их.

Внезапно в середине трапезы из их кают-компании доносится возглас:

– Музыку! Эй! Центральный пост! Где этот лентяй-телеграфист?

Любитель музыки с силой бьет кулаком по столу, ножи и вилки подпрыгивают.

– Эй! Центральный пост! Вилли! Запусти музыку, ладно? Скажи этому бездельнику! Радио, какие-нибудь пластинки, только заведи чего-нибудь!

Послание доходит до акустика, который сидит в своем отсеке напротив каюты командира; в его распоряжении – радио и проигрыватель. И через несколько секунд непонятно откуда по лодке разносится мелодия: «Не унывай!» С ней сплетается голос певца:

Не унывай! И не смотри на жизнь так хмуро!Плохие времена пройдут!Ведь все равно наступит утро.Не унывай, мой милый…

– Кок! – рычит Эдвин. – Что у тебя за яйца? Только посмотри на них! Да это же муравьиные яйца, вот что они такое! Гони мне еще полдюжины, а лучше восемь штук. Чтобы тут же было восемь яиц, а то я…

На борту любят грубовато подшучивать друг над другом, и человеку без чувства юмора делать тут нечего.

Подключается и Пауль, штурман (мичман второго класса):

– Кок, мои яйца пахнут дизельным маслом. Ты что, жаришь на нем? Вот, можешь попробовать их, – обращается он к телеграфисту второго класса. Тихий спокойный человек, он, как считает штурман, – лучший специалист по яйцам. – Как, ты чувствуешь в них что-то странное? Конечно, масло сквозь скорлупу не пройдет, но все же…

– Да. Да, боюсь, что так и есть, – изображая из себя арбитра, говорит эксперт. Чтобы утвердиться в своей оценке, он берет себе еще три яйца и с серьезным видом изучает их.

Кок обеспокоенно ждет вердикта и спешит приготовить еще несколько яиц для Пауля, чтобы успокоить его.

В матросской кают-компании обычно едят голыми руками, как только что Эрвин. Яйца просто берут с подноса и запихивают их в рот или же кладут на ломоть хлеба и расправляются с ними без помощи ножа и вилки. Что же до последующего мытья рук… «Чего? – удивятся матросы. – В середине ужина? Слишком много хлопот. Хватит раз в день сполоснуться масляной водой из цистерны!»

С камбуза, где опять уединился толстяк, доносится шипение: на сковородке последние яйца. Кто возьмется их съесть? Решается только Эрвин. И куда только при его маленьком росте в него столько влезает?!

Даже по окончании ужина у кока хватает работы. Горячей водой вымыть всю посуду из кают-компаний. В старшинской кают-компании уже начинают собирать остатки ужина в мусорные корзины, опускать бортики на столах и протирать их, чтобы они не выглядели как поле боя отступившей армии.

Пока дневальный промывает в теплой морской воде приборы и посуду, младший командный состав разбредается по своим койкам.

Подводная лодка уже ушла далеко в залив, и ее длинное тело прорезает волны Биская. Над двойными рядами коек, висящих по всем переборкам, неторопливыми маятниками покачиваются сетки с буханками. За три недели они покрываются плотной зеленовато-белой плесенью. Экипаж зовет их «белыми кроликами», когда снимают сетки, держа их за «уши». Потом, когда хлеб кончается, в дело идут сухари и печенье.

Восемь склянок. В 20.00 отдежурившая вахта спускается вниз поужинать. Покончив с едой, они еще остаются немного посидеть, а потом уходят. Когда подводник засыпает, какой бы грохот ни стоял вокруг, он вряд ли оторвется от подушки. Радио хрипит, свистит и завывает на пределе громкости – идет вечерняя программа из Германии, которую тут называют «тысяча веселых известий»…

Но рабочий день у кока еще не окончен. Ему не надо стоять вахты, это да, и он может спокойно спать по ночам, но рано утром ему уже нужно быть на ногах и готовить завтрак.

Если вахтенный, который стоит вахту от полуночи до четырех утра, захочет что-нибудь перекусить или выпить кофе, то он должен будет сам позаботиться о себе. Прежде чем покинуть камбуз, у кока остается последняя обязанность. Вооружившись ключами и карманной лампой, он приносит из хранилища консервы и свежее мясо из холодильника. Возвращаясь, он осторожно балансирует в проходе, минуя его шаг за шагом, – в руках он держит набор консервных банок и телячье филе.