Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

Впрочем, он был непоследователен и вслед за М. П. Погодиным исключал развитие России и славянских народов из этого единого процесса. Иногда в его объяснение событий вторгаются элементы провиденционализма, подобно тому, как это можно встретить и у Погодина, и у Гизо.

Базили пытался придерживаться нового в историографии решения вопроса о, как бы мы сказали, субъекте истории. При анализе событий он не только стремился учитывать настроения народных масс, но и отводил народу активную роль. Это не исключало того, что он высоко ставил значение исторической личности, но оценивал ее деятельность с точки зрения исторической целесообразности. В связи с этим он полагал, что необходимые Турции реформы мог осуществить только единодержавный законный правитель, движимый стремлением принести благосостояние государству. Таким он видел султана Махмуда II, но не Мухаммеда Али, руководствовавшегося, по его мнению, лишь честолюбивыми целями. Критическое отношение к египетскому правителю, объяснявшееся, по-видимому, и российской официальной политикой, не помешало Базили в конечном итоге достаточно объективно оценить положительные и отрицательные последствия деятельности египетских властей в Сирии.

И все-таки, думается, предметом своего исследования Базили избрал не столько деятельность правителей, сколько эволюцию в Сирии «гражданского общества». Возможно, в этом отношении он предвосхитил в России взгляды Т. Н. Грановского. И Базили, и Грановский испытали влияние представлений Гизо и Тьерри о классах и классовой борьбе. В ливанских событиях 1840-х годов Базили видел борьбу двух социальных групп — шейхов и «народа». Столкновения между феодалами и «народом» он считал «потрясениями», которым, как он пишет, «подвергаются обыкновенно народы, вскормленные феодальным началом». Но эти столкновения он видел преимущественно в сфере правовой и политической.

Известный интерес представляют взгляды Базили на государство — вопрос, которому в русской историографии уделялось большое внимание. Здесь у Базили своя точка зрения. По его мнению, государство не имело самодовлеющего значения. История государства не воплощала истории народа. Государственная власть могла соответствовать интересам общества и тогда способствовать его развитию. Если же она не соответствовала или препятствовала движению общества, то общество развивалось «вопреки умыслам власти», что приводило к гибели этого государства.

Османская государственная власть, полагал Базили, тормозила общественное развитие угнетенных народов империи, поэтому, «когда дело идет о Турции… бесстрастие налагает на вас обязанность строго отличать государственный интерес от интересов общественных». В таком государстве «подвластным племенам остается надежда внутреннего развития вопреки враждебным умыслам власти». И Базили убежден, что это развитие приведет к падению Османской империи. По-видимому, происхождение и сочувствие освободительному движению народов Османской империи привело его к более радикальным взглядам в отношении государства, чем те, которые разделяли его соотечественники — русские историки.

В духе этих взглядов Базили видит разрешение так называемого восточного вопроса. Ему принадлежат знаменательные слова: «Давно прошли для Азии те времена, когда европейский гений 30 тысячами войска и тремя сражениями решал судьбу этого пространного материка. Народы азиатские таят сами в себе зародыш и гений своих грядущих судеб»[39]. Иными словами, не в европейском завоевании, не в разделе Османской империи между европейскими государствами — решение судеб народов империи, а в их внутреннем развитии.

Внутреннее развитие народов империи, по мнению Базили, должно было привести к разрушению их «феодального общества» и возникновению нового «муниципального устройства». «Мы обозрели сирийские события в три последних века, — пишет он, — и тщательно исследовали начало и развитие феодального общества горских племен… Мы усмотрели первые признаки муниципального направления народных масс и влияние правительственных преобразований… на направление это, равно подчиненное повсюду законам естественного развития гражданских обществ. Мы видели борьбу этих двух начал и едва ли не последние торжества феодального права в ливанском обществе, предшествующем в гражданственности другим племенам огромной арабской семьи»[40]. Таким образом, он полагает, что «феодальные порядки» в Ливане — стране, опередившей в своем общественном развитии другие арабские страны Азии, — переживают свои «последние торжества» и что развитие и победа «муниципального направления» — «закон естественного развития гражданских обществ». Победа «муниципального направления» (как понимал это Базили) еще не означала крушения феодального строя, но лишь установление в рамках феодального общества политических порядков, ускоряющих его разложение.

Базили утверждал, что вместе с разрушением «феодального» строя в странах, угнетенных турками, подтачивались и основания турецкого господства. «Уже с некоторых лет внутреннее развитие этих долговечных племен османского Востока поражает наблюдателя. Равно замечательно и то любопытное явление, что само правительство османское, при всех своих усилиях препятствовать развитию народностей, осуждено по принятому с 1839 г. политическому направлению благоприятствовать прогрессивному их развитию… Не менее того проповедь о праве стараниями самого государства, упорствующего в борьбе противу права подвластных племен, распространяется между этими племенами и развивает в массах чувство новое. Для стяжания права самым необходимым условием служит предварительное понятие о праве»[41].

Этими словами Базили заканчивает книгу и предоставляет читателю возможность самому сделать уже подсказанный им вывод о победе «подвластных племен» в борьбе с турецкими угнетателями, подобно тому, как это совершили греки, которым «внутреннее развитие открывало новую эру самобытности». И как при этом не вспомнить слова И. Д. Халчинского о «предчувствиях» К. М. Базили, «осуществленных последующими событиями»!

И все-таки читатель должен помнить, что он имеет дело с книгой, возникшей на заре становления новой исторической науки со всеми ее слабостями и прежде всего — неразработанной и неустановившейся системой исторических понятий и терминов.

Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях

Книга эта писана в 1846 и 1847 гг. в уединенной обители Мар-Ильяс-Шувейр[42], на вершинах ливанских, где проводил я знойное сирийское лето, неподалеку от вечных снегов Саннинского хребта.

Пятнадцать лет прожил я в Сирии и Палестине, с 1839 по 1853 г. Это были лучшие годы моей жизни. Служебная деятельность оставила во мне воспоминания утешительные. В бытность мою в Бейруте, на Ливане и в Иерусалиме, равно и в поездки мои в Дамаск, в Антиливан и во внутренние округа представлялись случаи облегчать судьбу христиан, бороться противу тиранских властей, противу фанатизма мусульманского и укрощать феодальные насилия и бесчинства. Не раз посчастливилось мне быть примирителем между враждующими племенами и спасать села и города. Считаю себя вправе упоминать об этом, потому что заслуги агента Великой державы на Востоке должны быть приписаны не личности его, но званию, которым он облечен. Звание это сопряжено, правда, с тяжким трудом, с лишениями всякого рода, с опасностями. Но не унывает далекий труженик, когда исполнение долга к правительству, вверившему ему честь русского имени среди страдальческих племен, вперяющих взоры с надеждой и доверием к великой единоверной державе, дает ему случай нажить на старость запас благородных воспоминаний.

В иных случаях действовал я один, от имени русского правительства. Еще чаще действовал я заодно с моими собратами, агентами западных держав. Среди кровопролитий сирийских, в хаосе самой без нравственной администрации, какая может существовать в целом мире, бывшие лет десять сряду товарищи мои — великобританский генеральный консул полковник Розе (теперь главнокомандующий в Индии генерал сэр Гюг Розе) и французский генеральный консул г. Бурре (теперь посланник при афинском дворе) — усердно действовали заодно со мной, когда предстояло спасать христиан от насилий и угнетения, несмотря на постоянное соперничество Англии и Франции в этой многоиспытанной стороне османского Востока.

Гораздо прежде, чем предполагал, я решаюсь издать в свет мою книгу. Я выключил из нее всякий эпизод частной деятельности. Берегу для себя впечатления и воспоминания, дорогие сердцу моему, а передаю публике плод добросовестного исторического и практического изучения края, которого судьба вновь привлекает участие христианских народов. Не делаю никаких других изменений, ни дополнений в моей книге. С той поры, когда она писалась, прошло тринадцать с лишком лет. Отношения наши к Турции и мнение о ней изменились. Но старые суждения беспристрастного наблюдателя о Востоке, о его племенах, о его правительстве, о значении политических реформ, в нем совершаемых, вряд ли должны измениться. Говорю это, чтобы читатели мои не стали подозревать меня в притязании издавать новые мои впечатления за старые и факты за предчувствия. Рукопись моя была читана многими еще в 1848 г. Читал ее и князь П. А. Вяземский[43], на свидетельство которого я считаю себя вправе сослаться, по литературной его славе.