Престолы, Господства - Дороти Ли Сэйерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мы нет, — сказал он. — По крайней мере, мы нет.
— В самом деле, нет. Я просто имею в виду, что хочу видеть слабого защищённым от сильного, а глупость — это форма слабости.
— Потенциально смертельная форма, — сказал он. — Нет ничто более слабого, чем труп убитого, а этот труп не носил воротничка, когда его убивали, но носил, когда тело нашли.
— Таким образом, она была убита раздетой?
— Похоже не то. А это предполагает преступление на сексуальной почве.
— Ты что, удивлён? С учётом того, какой она была и что мы знаем о ней, такая вероятность всегда существовала, разве нет?
— Похоже на преступление на почве страсти. Но если рассуждать логически, мужчина может воспылать гневом, ревностью и желанием так же легко при виде полностью одетой женщины, как и обнажённой в постели. Первое даже легче.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, но сексуальное преступление предполагает участие незнакомца.
— Незнакомца, который не оставляет ни следов, ни отпечатков пальцев.
— Тогда мужа или любовника. И действие на том уровне, когда люди не контролируют себя. Когда достаточно трудно понять даже собственного партнёра, не говоря о чужом.
— Уровень, на котором человек не способен понять даже себя, — сказал он.
— Как тогда, когда мне потребовались годы, чтобы обнаружить, что мне нужен ты?
— Это была моя ошибка. Всё это павлинье распускание хвоста и манёвры. Я переусердствовал, пытался завоевать тебя, сломив твоё сопротивление. Каждая попытка, которую я предпринимал, затрудняла для тебя принятие меня, потому что принятие означало капитуляцию. Всё, что я могу сказать в собственную защиту, — это то, что, в конечном счёте, я понял, что не смогу завоевать твой свободный дух таким способом. И никогда за всю свою богатую жизнь не мог я играть в такие игры там, где был замешан секс. Там всё решали сердце и ум.
— Дорогой мой, — сказала она, протягивая руку, — давай не разделять вожделение плоти от сердца и ума. И вожделение — это просто радость, ты не знал? Это просто англосаксонский синоним для радости.
— В самом деле? — спросил он, беря её руку. — Способность проникновения в суть утрачена при нормандском завоевании, с которым глубоко были связаны мои предки.
— Сегодня, милорд, вы, кажется, стремитесь взять на себя вину за всё. Именно поэтому ты выглядишь таким несчастным?
— Наверное, да, Харриет. Кто прикасается к смоле, тот очернится. [211] Есть игра, в которую играют мужчины и женщины. Это не наша игра, и, таким образом, наше знание о ней случайно и едва ли исчерпывающе. Женщина демонстрирует нежелание. Респектабельность целомудренна, или ей просто не нравится этот человек; мужчину распаляет это сопротивление, и он штурмует цитадель. Возможно, ей даже нравится быть завоёванной; возможно, она снисходит к нему из жалости, любви или милосердия, и должна быть вознаграждена. Это опасная игра — она пачкает любовь властью.
— И она легко может зайти слишком далеко?
— Очень легко.
— Помнишь, когда ты купил мне ошейник на случай, если меня попытаются задушить в Оксфорде? Ты показал мне две точки надавливания на шее…
— Да. Человек очень хрупок в определённых местах.
— И его можно задушить почти случайно?
— Он может умереть в руках, которые собирались его лишь пересилить. Или в руках кого-то, кто вошёл в раж от демонстрации собственной силы. Той силы, которую отвратительно называют мужественной.
— Но это не было бы убийством. Не подходит под твоё определение намерения.
— Да. И если Глория Таллэнт окажется целой и невредимой, самое большее, на что может надеяться обвинение в деле Розамунды Харвелл, это непредумышленное убийство. Если же она окажется мёртвой, совсем другое дело.
— Не может существовать никакой связи.
— Что возвращает нас к несчастному совпадению. Боюсь, связь существует. Но в настоящий момент скажи мне со своей женской интуицией, кто, муж или любовник, скорее использовал бы чрезмерную силу?
Харриет задумалась. Она подошла к окну и невидящим взглядом уставилась на улицу.
— Мне кажется, что это скорее был бы Харвелл, — сказала она. — У него в крови доминирование. Клод, независимо от того, что я могла бы сказать о нём, как о поэте, кажется довольно дефективным в том, что ты только что назвал мужественностью.
— В этом вся дьявольщина. Мы опять идём по кругу. Снова. Насколько дело касается подтверждения, кажется, что Харвелл говорит правду, а Эймери лжёт. Впору подозревать сговор между этой парочкой.
— Нет, — возразила Харриет. — Пока она была жива, их соперничество абсолютно не допускало ничего подобного, а как только она оказалась мертва, кто бы ни убил её, станет главным предметом ненависти для другого.
— Думаю, ты права. Придётся походить по кругу ещё немного.
— Ну, прежде, чем ты к этому приступишь, как насчёт небольшого кусочка добровольной англосаксонской радости? Вот я стою и без воротничка…
— Это как раз для меня. Никогда не мог штурмовать цитадель, как бы плохо она не была защищена. Единственное, что меня соблазняет, — это широко открытые ворота и трубы, призывающие войти.
— Ты один такой из всех мужчин?
— Ну, не совсем один. Но мы в меньшинстве. Я всегда был таким, что может подтвердить испорченный дядюшка Пол. Он расценивает это как слабость.
— Без сомнения, он с радостью со мной поделился бы. Но, думаю, я исследую это и без гида.
— И без каких-либо карт?
— Хватит набросков собственного изготовления. Какие трубы ты хотел бы услышать в качестве приглашения? Трубу Баха? [212]
— Ты смогла бы справиться с обычной трубой?
— Да, — сказала она, — думаю, смогла бы.
Вскоре после завтрака неожиданно объявили о приходе месье Гастона Шаппареля.
— Я хочу доставить себе удовольствие, мадам, милорд, лично наблюдать эффект от своей работы.
Вслед за ним в комнату вошёл Мередит с большим плоским прямоугольным пакетом.
— Дорогой мой коллега, — сказал Питер, откладывая в сторону газету и вставая, чтобы приветствовать француза. — Не было никакой нужды. Мы сами приехали бы, чтобы забрать портрет.
— Наблюдение, которое я хочу сделать, лорд Питер, касается вас двоих одновременно. Если бы я просто послал сообщение, что портрет готов и можно его забрать, приехал бы кто-то один из вас — не мог же я приказать, чтобы вы явились оба. Я не Людовик XV.
— Жаль, — заметил его светлость. — Думаю, вы могли бы преуспеть.
Месье Шаппарель склонил голову.
— Так, куда нам его поставить? — спросил Питер. — Где лучше освещение?
— Может быть, ты попросишь Мередита положить пакет на стол и принести нам стул с высокой спинкой, чтобы опереть на неё портрет? — предложила Харриет.
— Будьте добры пока повернуться спиной, — попросил Шаппарель.
Питер с улыбкой повернулся к Харриет. Она заметила, что он волнуется, как маленький мальчик в предвкушении удовольствия.
— Пожалуйста, теперь смотрите, — провозгласил Шаппарель.
Даржа руки на её плечах, Питер нежно повернул Харриет.
Глубоко потрясённая Харриет увидела, что на неё с холста смотрит человек, которого она никогда не видела в зеркале. Насторожённое и несколько вызывающее лицо обладало знакомыми чертами: нависающие брови, открытый пристальный взгляд и жёсткие густые тёмные волосы. Это она легко узнала. Это было лицо человека, который страдал, — это она тоже понимала. Новым же были небольшие нюансы: пристальный взгляд был наполнен тайной уверенностью, стремлением и ожиданием, — это был кто-то, хотя и серьёзный в настоящий момент, но собирающийся рассмеяться… кто-то всё всем доказавший и торжествующий.
На портрете она была слишком необыкновенной, чтобы быть красивой; впервые она увидела связь между своей ординарной внешностью и силой ума. Взглянув на Питера, она увидела, что он словно в трансе; на мгновение она заметила на его лице призрак подавляемого желания и восхищения, которые владели им в прошлом.
— Гм, гм, — произнёс Шаппарель с чрезвычайно довольным видом. — Я же говорил вам, что я — гений.
— Это действительно так — сказал Питер, как будто просыпаясь. — Я перед вами в большом долгу.
— Вы у меня в долгу на пятьсот гиней, милорд.
— Ну, сэр, вы же понимаете, что я говорю не о деньгах, — сказал Питер. — Я в долгу за то, что вы способны видеть и способны нарисовать это. Я и не думал, что кто-нибудь кроме меня самого…
— Я рад, что портрет вам понравился, милорд Питер. — Но, надеюсь, не настолько, чтобы вы не могли проявить великодушия, j’espère. [213] Вы позволите взять портрет на месяц во время выставки? Если все мои клиенты будут радоваться так, как мистер Харвелл, я погиб.
— Вы должны простить беднягу Харвелла, — сказал Питер. — У него нет оригинала, способного составить ему компанию. Мне будет очень трудно расстаться с этим портретом даже при том, что я ежедневно могу любоваться на саму Харриет. Но, конечно, мы предоставим его — если вы считаете, что подобное проникновение в личность позволит вам найти новых клиентов.