Год чудес (рецепты про любовь, печаль и взросление) - Элла Рисбриджер

Не отрывая глаз от «Пип-шоу», она говорит:

– Ты же знаешь, что мы будем тебя любить, даже если ты вообще прекратишь готовить?

И это проникает мне прямо в душу. И тут же – поедая лапшу перед теликом – я заказываю доставку вкусностей на Рождество, которую мы втроем оплачиваем поровну: Джо, Тео и я.

И желтки разливаются по бульону, соленому и сытному, красному, золотому, шафранному, и алому, и розовому – все цвета огня, живого и неизменно, постоянно нового.

На 2 порции

2 пачки рамена

2 ч. л. кунжутного масла

2 ст. л. арахисового масла

2 ч. л. рыбного соуса

1 ч. л. сока лайма

4 яйца

2 пера зеленого лука

2 ч. л. листьев кинзы

4 ломтика сырной нарезки (особенно хорош леердам)

2 ч. л. маринованного имбиря для суши

1 ч. л. несоленого сливочного масла

2 ст. л. ферментированного масла чили

Вы это умеете, так что действуем вместе. Рамен, как и говорится на упаковке, проще простого: когда лапша станет мягкой, вмешайте пакетик приправ и кунжутное масло. Размешайте арахисовое масло, чтобы оно перешло в отвар, добавьте рыбный соус и сок лайма. Разбейте яйца в суп, как можно дальше друг от друга (представьте себе четыре стороны света) и не выключайте огонь.

Мелко нарежьте зеленый лук и кинзу: я это делаю ножницами. Смотрите, как яйца становятся белыми, примерно за 3 минуты.

В каждую тарелку положите ломтик сыра и половину маринованного имбиря. Ложкой для спагетти выловите лапшу и очень бережно по два яйца в каждую тарелку. Залейте бульоном и положите сверху – в этом порядке – немного сливочного масла, еще ломтик сыра, щедрое количество масла чили и, наконец, всю зелень.

За дело. Ложка. Вилка.

Доставка

Никаких вечеринок, никаких поездок домой, никаких пельменей, так что в качестве замены мы покупаем две рождественские елки. Мы несем их домой общими усилиями. Огромную мы купили для нас с Джо – слишком большую, чтобы считаться разумной, выше, чем был Большой Парень: она занимает громадную площадь и весь эркер – и маленькую для Тео, кота и их нового дома.

Мы переезжаем к Тео за неделю до Рождества. Витабикс завывает всю дорогу в машине, плачет всю первую ночь, а на следующее утро победно возвращается в кровать с трупом крошечной мышки. Он держится с радостной мужественной уверенностью охотника, спокойного и сильного. «Он был такой крошечный, что чуть не умер», – говорю я, а Тео замечает: «Не все и не всегда кончается плохо». Это так, но в это трудно верить.

Однако гораздо проще верить в Рождество, когда воздух холодный, чистый и яркий. Мы с Джо вешаем на елку все с прошлых лет: косточки, гирлянды чили, стеклянные украшения. Дебо прислала крошечную фетровую ракету. Джо достает лестницу и взбирается на нее, чтобы снова пристроить краба среди ангелочков. Мы отсылаем фото Крабу, посылаем ему нарисованные карандашами игрушки для его собственной несуществующей елки. Дуглас налаживает нам гирлянду, мой дед присылает подарочную корзину, наша тетушка (родная Джо и приемная моя) присылает шампанское. Мы слушаем Майкла Бубле, как это делает Энни на Рождество, потому что скучаем по ней.

На Рождество мы пьем шампанское на улице с Нэнси, Отто и братом Нэнси. Тео с Джо играют в «Ежа Соника» на новой игровой приставке СЕГА, прибывает клейкая запеченная утка (в Париже Зельда одобряет: «Это так по-еврейски! Рождественский ужин для избранного народа!») и поджаренный шафрановый рис. Рождество: не лучше, не хуже, просто другое. На десерт мы съедаем печенье и конфеты «Куолити-стрит». Я ничего не готовлю. Иногда вы не готовите. Иногда я не готовлю. Кот, не привычный к людям, опасается Джо и прячется у меня под ногами, следя за ней: ему очень хочется любить людей – точно так же, как хочется на улицу, но пока ему слишком страшно. Думаю, весной можно будет открывать эти большие окна, и он сможет приходить и уходить, когда пожелает. Когда я думаю о том, чтобы отпустить его на улицу без присмотра, на меня наваливается метафора, и я замираю. Он такой маленький, а мир такой огромный! Но ведь мы все такие? И ведь это всегда именно так? И не все и не всегда кончается плохо.

Я не хочу сказать, что существует такая вещь, как счастливый конец. Но в основном это верно потому, что концов вообще не бывает. Любой конец – это начало, любое начало – это конец. В каждой новой любви есть призрак старой или зерно старой, сердце старой. Вот мы в Рождество играем в «Ежа Соника», едим румяную утку и шафрановый рис. Вот они мы: Джо, любившая Джима, Тео, восхищавшийся им издалека, и я, преклонявшаяся перед ним и созданная им, и кот, которого Джим обожал бы.

Он любил кошек и терпеть не мог собак. Он терпеть не мог фотографироваться. Ему не нравилось иметь тело, он яро ненавидел телесность, он терпеть не мог прогулки, он терпеть не мог пасту («бессмысленная»), спорт («для девственниц»), солнце («нет») и почти всех людей. Он любил своих друзей, шпик, безрецептурные анальгетики, Ницше, книгу «Натюрморт с дятлом», фильм «Принцесса-невеста», трансвеститов, пабы со стариками, поп-панк, обычный панк, море, потные концерты в темных полуподвалах, хлеб с черным перцем и меня. Он был дико и непредсказуемо щедрым, он любил чувствовать себя меценатом, пауком в центре паутины талантов. И во многом он им был. Он знал всех, кто что-то создавал, и именно так познакомился с Тео, о чем я не знала. Он был знаком со всеми достойными людьми и со всеми интересными, потому что поставил себе задачу их знать. Мораль у него была своеобразная. Он был такой едкий, и такой остроумный, и даже чересчур умный. Он бесстыдно сплетничал, в хмелю становился агрессивным и был настоящим бабником: впечатляющим и ярким, как Рождество. В любой компании он был самым высоким, самым громким и самым умным. Более сообразительного человека я в жизни не встречала. Он слишком много курил, он чересчур много пил, и умер он слишком молодым. Что (отдадим ему должное) он всегда обещал сделать.

А еще он любил Рождество – по-своему. Он так любил наших друзей: Джо и Нэнси и Отто и Дэнни, и еще очень-очень многих. Ему нравилось приносить домой елку, он любил праздничное запеченное мясо – и ради него я его готовила, а теперь больше не желаю готовить.

Мы так и не устроили ему похороны по сложным и неприятным причинам, мне не довелось зачитывать прощальное слово или писать некролог. Были вещи, которые моя любовь – наш образ жизни – сделали невозможными без брака: административные вопросы, вопросы наследства, вопросы ближайших родственников. Никому из нас – ни мне, ни Джо, ни Нэнси, ни Дэнни, ни Отто, ни кому-то еще, кто его любил, – не довелось с ним попрощаться. И все же нам это почему-то