Танцы на осколках (СИ) - Пасынкова Юлия Александровна

— Прошу, уйди, я не смогу долго себя сдерживать, — прохрипел мужчина.

Он ещё отступил и развернулся, чтобы не смотреть на меня. А мне не осталось ничего другого, как сделать то, зачем пришла. Под руку подвернулся тяжелый подсвечник. Я медленно подошла сзади, боясь вспугнуть Бреста. Он не оборачивался, ждал. Я слышала стук его сердца. Или это было мое? На секунду прижалась к нему, быстро прошептав «Прости». Мужчина не успел развернуться, как тяжелый металл канделябра опустился ему на затылок. Наемник с грохотом рухнул на пол. Я отбросила железку, словно та была мерзким гадом, с беспокойством склонилась над бесчувственным телом. На голове среди жестких волос уже выросла огромная шишка.

— Жить будет, — подумалось мне с облегчением.

Не теряя времени зря и не давая себе заниматься самоедством, я схватила его мешок. Хорошенько порывшись, нашла в потайном кармане кошель с золотом. Сейчас считать некогда, позже. Обыскала торбу ещё раз: рубина не было, зато нашёлся волшебный клубок ниток — пригодится. Я бросилась к Брестовым доспехам. Обыскав их, наконец, наткнулась на камень. Схватив и припрятав драгоценность за пазуху, поспешила из комнаты, бросив напоследок прощальный взгляд. Прости, если сможешь, но вряд ли мы с тобой еще увидимся.

Я вышла из башни глубокой ночью. Поправив тяжелый мешок и вытащив, на всякий случай, меч, бросила оземь волшебный клубок. Маленький компас тут же покатился, уводя меня от остальных. Гера сделал свой выбор. Не ведаю, встретимся ли мы еще когда-нибудь. Проклятье, я даже по Милке буду скучать! А Брест… Так будет лучше для всех… Надеюсь я смогу его забыть. Опять.

***

Гера, замученный требованиями бабули, сразу уснул богатырским сном, но даже его подкинул рев раненного зверя.

— СУКА-А!

Прежний ошалело подскочил, озираясь по сторонам. Старая ворожея, открыла один глаз, звучно зевнула и отвернулась на другой бок, демонстрируя полной безразличие к воплям. Милка сонно села, потирая глаза. Рев снова повторился, а к нему добавился звук ломаемой мебели. Через секунду дверь сорвалась с петли, повиснув на одной, и в комнату вломился сам источник криков. Прежний инстинктивно отодвинулся: Брест был страшен. Даже перед дракой он не внушал такого ужаса, как в этот момент. Наёмник словно раздулся вширь, а глаза налились дурной кровью.

— Где она?! — прорычал мужчина, бросаясь к Прежнему.

Гера удивленно округлил глаза:

— Кто? Катерина? А что случилось-то?

Его искреннее выражение лица еще больше разозлило Бреста. Тот кинулся на парня, но бабуля вовремя щелкнула пальцами, и вокруг наемника появился воздушный кокон. Мужчина наскочил на прозрачную стенку, но его отбросило назад. В ярости он принялся рвать и скрести упругий шар. Ведьма, наконец, открыла глаза и села на кровати, потянувшись. Милка с Герой вжались в стены, не решаясь подойти к скованному урагану «Брест». Ворожея, кряхтя, поднялась, отряхнула руки с полностью зажившими ожогами:

— Ну и чаво ты тут расшумелси?

Брест ей ответил, чего он тут шумит. Да еще как. В таких витиеватых, хитровыдуманных и перетряхнутых выражениях, что Гера зажмурился, а Милка от страха прикрыла рот рукой — так с ведьмой еще никто не говорил. Никто живой. Баба Ежна спокойно все это выслушала, ковыряясь в зубах, а когда наемник остановился перевести дыхание, спросила:

— Закончил?

Оказалось, что Брест еще не закончил. Он разразился бурной тирадой с точными подробностями, где он видел Катерину, в каких отношениях был с её матерью, на чём он вертел этот рубин, и как далеко идти всем, кто втянул его в это. С каждым словом служанка зажмуривалась все крепче, ожидая бури от своей бабушки. Но та реагировала совершенно спокойно, давая взбесившемуся наемнику выговориться. Когда у мужчины кончился запал, он уселся на пол, закрыв лицо руками. Всё, через что он прошел, всё пошло ко псу под хвост. И из-за кого?! Он почувствовал легкое движение воздуха рядом — ведьма сняла кокон. Наемнику на плечо легла рука Геры:

— Она все-таки ушла?

Брест поднял на него пустой взгляд:

— Что же ты не с ней?

— Я говорил ей, что остаюсь, но не знал, что она прямо сегодня сбежит. Хотя должен был почувствовать…

Тут ведьма вклинилась в разговор:

— Это я тебе знания закрыла, а то помешал бы.

Гера удивленно вскинул брови:

— Это всё из-за рубина? Чтобы он не угодил к Епископу?

— Да плевать на ентот камень. Я ведь гуторила уже, что другой чародейный лал[1] зрела, а этот, хоть и настоящий, но обычный. Дело не в нем, — отмахнулась ворожея, — А в том, что всё должно идти так, как оно идёт. Ты, парень, запомни, мы — ворожеи, ведьмы, чародеи и колдуны должны поддерживать порядок, а не просто чудеса творить. Сначала мы зреем то, что должно быть, а потом то, что будет, коли свернуть с дорожки. И если хочешь и дальше у меня учиться, запомни это. Мы не творим Судьбу, мы зрим её и помогаем ей свершиться.

Прежний сидел притихший, внимая каждому слову, а наемник молча поднялся, сжав кулаки:

— Так скажи мне, старая, какая же судьба теперь меня ждёт?

Ведьма посмотрела в серые потухшие глаза Бреста:

— Ту, которую ты сам выберешь.

— Я запутался, — помотал головой Гера. У парня была привычка допытываться до всего, — Как же так? Ты говоришь, что судьбу мы не творим, и тут же предлагаешь ему выбор?

Ворожея тяжело вздохнула:

— Рано тебе об этом еще гуторить, но раз уж сам спросил… Брест, — она ткнула кривым пальцем в мужчину, — Брест видит только несколько нитей, идущих от него, но мы зрим весь узор, который плетется испокон веков. Однажды Зрение откроется в тебе, и тогда ты сам уразумеешь, что Судьба — это ковер, сотканный в совершенный узор, а мы лишь не допускаем фальши в его плетении.

— То есть я могу выбирать, но при этом, что бы ни выбрал, всё уже решено?

Старуха разозлилась:

— Ой, тьфу на вас! Я что же, сейчас вам — младенцам голозадым буду объяснять, как мир устроен? Малы еще, а ты, Гера, пока просто запомни мои слова.

Парень смутился и задумчиво умолк, а наемник не отрывал хмурого взгляда от ведьмы:

— Ладно, тогда скажи мне, что в Триннице деется? А тогда уже и решать буду, куда свою «нить» загнуть.

Бабка минуту пристально вглядывалась в серую сталь глаз, наконец, выдав ответ:

— То, чего ты боялся, вот-вот начнется.

Наемник страшно выругался:

— Сколько у нас времени?

— К вечеру первые стычки начнутся, — поведала ворожея. — Если не остановить, то крови много прольется. Что делать-то думаешь?

Брест заходил кругами. На него было больно смотреть: он словно разом постарел. Морщины собрались на лбу, мужчина что-то бормотал про себя, смахивая на сумасшедшего.

— Догнать эту… — он запнулся на слове, — Не получится?

Ворожея подняла одну бровь:

— Нет, да и помогать я тады не стану.

— Ну, ещё бы, — скривился наемник. — Выбора-то у меня не особо: дать погибнуть друзьям и простому люду или самому в петлю залезть.

— А что ты можешь сделать-то? Ведь камень эта змея украла! — встряла Милка.

— Не ведаю! — огрызнулся мужчина, — Но и сидеть без дела не смогу. Коли Гжевик да Епископ из-за рубина сцепились, авось поверят мне, что это я камень украл. Накажут виновного да успокоятся, угомонят свои распри. А, ведьма? Что скажешь?

Баба Ежна отвернулась, поправляя длинную юбку:

— Ничего не скажу. Придет час — сам все узнаешь.

— Вот же вы, ведьмы… — начал было Брест, но старуха его остановила, подняв сухую сморщенную руку.

— Не молви то, о чем потом пожалеешь.

Мужчина набрал воздуха в грудь, но смолчал, шумно выпустив пар. Дело приобретало всё более скверный оборот, который в любом случае заканчивался смертью Бреста. Видать, просто его век подошел к концу, но припомнив слова этой… что «коли жизнь не зря прожита, то и помирать не страшно», решил гульнуть напоследок. Хоть чем-то помочь. Ведь если смерть простого наемника нужна для того, чтобы остановить резню на улицах всего города, то кто же он таков, чтобы не заплатить за кровь невинных людей своей оконченной, в общем-то, жизнью?