История России с древнейших времен. Том 7. Царствование Федора Иоанновича. 1584–1598 гг. - Сергей Соловьев

В то время, когда на престоле московском воцарился последний из Рюриковичей и в глазах его боролись две фамилии, Годуновы и Шуйские, которым суждено было на короткое время занимать престол московский и погибнуть в бурях Смутного времени, – в то время Европа приготовляясь к решению великого религиозного вопроса, поднятого в XVI веке. Южные полуострова – Аппенинский и Пиренейский – оставались верны католицизму; на севере, наоборот, в Англии, Шотландии, Нидерландах, Дании, Северной Германии, торжествовал протестантизм; в Швеции, несмотря на колебания короля Иоанна, торжество протестантизма также было несомненно. В государствах Средней Европы борьба продолжалась: во Франции, среди кровавых волнений, пресекалась царственная линия Валуа, но Генрих Бурбон, начавший борьбу под знаменем протестантизма, скоро должен был убедиться в необходимости уступить католическому большинству; Германия готовилась к Тридцатилетней войне, которою должно было запечатлеться ее раздвоение. В Польше брал верх католицизм; здесь оканчивал свое царствование Баторий.

Баторий принадлежал к числу тех исторических лиц, которые, опираясь на свои личные силы, решаются идти наперекор уже установившемуся порядку вещей, наперекор делу веков и целых поколений, и успевают вовремя остановить ход неотразимых событий; эти люди показывают, какое значение может иметь в известное время одна великая личность, и в то же время показывают, как ничтожны силы одного человека, если они становятся на дороге тому, чему рано или поздно суждено быть. Явившись случайно на польском престоле, Баторий предположил себе целию утвердить могущество Польши, уничтожив могущество Московского государства и, по-видимому, достиг своей цели: победил, унизил Иоанна IV, отнял у него балтийские берега, обладание которыми было необходимым условием для дальнейшего преуспения, для могущества Московского государства; по когда он вздумал нанести этому государству решительный удар, то внутри собственной страны встретил тому препятствия, приготовленные веками и сокрушить которые он был не в состоянии: то было могущество вельмож, преследующих свои личные цели и согласных только в одном стремлении – не давать усилиться королевской власти. Баторий действовал не один: он приблизил к себе, в сане гетмана и канцлера, самого даровитого и самого образованного из вельмож польских Яна Замойского; но и соединенные усилия этих двух знаменитых людей не могли ничего сделать.

Дело Зборовских, напоминающее римских Катилин, Клодиев и Милонов, даст нам ясное понятие о состоянии Польши в описываемое время. В 1574 году, при короле Генрихе, у самого королевского замка произошла схватка между двумя врагами, Самуилом Зборовским и Яном Теньчыньским, из которых каждый был окружен своею дружиною; вместе с Теньчыньским находился приятель его, Андрей Ваповский, который был смертельно ранен в схватке. Зборовский приговорен был за то к вечному изгнанию из отечества; но он мало думал об: исполнении приговора: набравши наемную дружину, он разъезжал с нею по польским областям, правители которых или не смели, или не хотели остановить его. С ним в сношениях были братья его, Христоф и Андрей, которые, видя нерасположение к себе Батория и Замойского и грозимые разорением вследствие своей расточительности, обнаруживали явно враждебные умыслы против короля и гетмана: два раза давали знать Баторию о замыслах Зборовских на его жизнь.

В таком положении находились дела, когда Замойский в звании старосты краковского отправился в Краков для отправления судных дел; на дороге получил он весть, что Самуил Зборовский другим путем приближается также к Кракову и явно хвалится, что въедет в город в одно время с Замойским. Когда Замойский остановился в Прошовицах, месте, принадлежавшем уже к Краковскому староству, Зборовский остановился в Подоланах, в миле от Прошовиц, и при солнечном заходе отправился в Печму, к одной из своих родственниц; а в Кракове между тем толпа буйной молодежи собиралась ударить на Замойского при его въезде в город в то самое время, как Зборовский ударит на него с тылу. Узнавши, что Зборовский один в Печме, Замойский отправил отряд пехоты под начальством верных людей захватить его там ночью, что и было легко исполнено; опираясь на права старост приводить в исполнение судные приговоры, Замойский велел казнить смертию Зборовского, ибо за нарушение приговора о вечном изгнании нарушителю назначена была смертная казнь.

Этот поступок канцлера возбудил страшную бурю, потому что у Зборовских была большая партия да и, кроме них, было много недовольных королем и Замойским. Выставляли сомнение относительно права 3амойского казнить смертию Самуила; говорили, что хотя король Генрих и осудил последнего на вечное изгнание, однако чести у него не отнял, следовательно, его нельзя было казнить смертию; на это возражали, что если осужденному на вечное изгнание не будет грозить смерть за нарушение приговора, то что будет мешать ему возвращаться на родину? Что на изгнание осуждают именно тех, которые по вине своей дошли до смертной казни. Между прочим, Зборовским удалось привлечь на свою сторону Станислава Гурку, воеводу познаньского, пользовавшегося самым сильным вдняняем в Великой Польше. Гурка до сих пор был в неприязни с Зборовскими и в дружбе с Замойским, но в это время умер брат его, после которого он просил себе у короля староства Яворовского; того же староства просил Замойский и получил: тогда раздосадованный Гурка перешел на сторону Зборовских.

Приближался сейм. На предварительных сеймиках уже обнаружились волнения. На сеймик в Прошовицы приехал Христоф Зборовский из Моравии; когда Николай Зебржидовский, родственник Замойского, входил в церковь, раздались выстрелы; когда начались совещания, Зборовский с приятелями подняли громкие голоса против Батория: с нeгoдoвaнием указывали на могущество Замойского, оплакивали смерть Самуила Зборовского, называли неслыханным тиранством суд, которым правительство грозило двоим другим Зборовским. Христоф Зборовский прямо взводил на Замойского обвинение, что тот хотел его отравить: но человек, на которого Зборовский указывал, как на подосланного Замойским отравителя, высвободившись из-под власти Зборовского, объявил, что последний обещаниями, угрозами и пытками заставил его признать себя виновным в умысле и указать на Замойского как на подстрекателя к преступлению. В Великой Польше на сеймике, когда Ян Зборовский, каштелян гнезенский, в речи своей осыпал бранью Замойского, а краковский каноник, Петровский, говорил за последнего, то воевода познаньский, Гурка, прервал Петровского, за ним подняла крик вся сторона Зборовских и раздались выстрелы. На других сеймиках происходили подобные же волнения. Вследствие этого на большой сейм съехались толпы в полном вооружении, как на войну. Король приехал в сопровождении дружины Замойского, большей части сенаторов литовских и князя Константина Острожского. Начался суд над Христофом Зборовским, который почел за лучшее не явиться на него лично: кроме означенных обвинений в посягательстве на жизнь королевскую, его обвинили еще в сношениях с Московским двором, клонившихся ко вреду Польши, и в подобного же рода сношениях с козаками. Ян Зборовский и Ян Немоевсиий, объявившие себя защитниками обвиненного, так слабо его защищали, что суд приговорил Христофа к лишению чести, прав шляхетства и имущества. Но этот приговор, разумеется, не утишил, а только еще более раздражил сторону Зборовских.

Несмотря на эти внутренние волнения, Баторий не оставлял своего замысла – нанести решительный удар Московскому государству, отнять у него по крайней мере Смоленск и Северскую землю. Вступление на престол слабого Феодора и смуты, раздоры боярские, немедленно обнаружившиеся, представляли, по его мнению, самый удобный к тому случай. Посол его, Лев Сапега, с целию застращать новое московское правительство, объявил, что султан приготовляется к войне с Москвою; требовал, чтоб царь дал королю 120 тысяч золотых за московских пленников, а литовских освободил без выкупа на том основании, что у короля пленники все знатные люди, а у царя простые; чтоб все жалобы литовских людей были удовлетворены и чтоб Феодор исключил из своего титула название Ливонского. Новое московское правительство наследовало от старого сильное нежелание воевать с Баторием и потому решено было употребить все усилия, чтоб продлить перемирие. Государь приговорил с боярами, как венчался царским венцом: литовских пленников всех что ни есть отпустить в Литву даром, а о своих пленниках положить на волю короля Стефана: если Стефан король государевых пленников и не отпустит, то государева правда будет на нем и явна будет всем пограничным государям; а захочет Стефан король пленных продавать, то их выкупить. Сапеге объявили об этом решении, объявили что 900 пленных уже освобождены и что ждут такого же поступка и от Стефана что новым жалобам литовских подданных будет удовлетворено, но что касается до жалоб, относящихся еще ко временам царя Иоанна, то это дела старые, о них припоминать непригоже, были в то время обиды и русским людям от Литвы, но об них государь не упоминает; Сапеге объявили тоже, что название Ливонского Феодор наследовал от отца своего вместе с царством. Посол уехал, заключив перемирие только на 10 месяцев, и новости, привезенные им к королю, конечно, не могли сделать последнего миролюбивее: Сапега в письме своем к папскому легату Болоньетти из Москвы, от 10 июля 1584 года, так изображает особу нового царя и положение дел в Москве: «Великий князь мал ростом; говорит он тихо и очень медленно; рассудка у него мало, или, как другие говорят и как я сам заметил, вовсе нет. Когда он во время моего представления сидел на престоле во всех царских украшениях, то, смотря на скипетр и державу, все смеялся. Между вельможами раздоры и схватки беспрестанные; так и нынче, сказывали мне, чуть-чуть дело не дошло у них до кровопролития, а государь не таков, чтобы мог этому воспрепятствовать. Черемисы свергли иго; татары грозят нападением, и ходит слух, что король шведский собирает войско. Но никого здесь так не боятся, как нашего короля. В самом городе частые пожары, виновниками их, без сомнения, разбойники, которыми здесь все наполнено». Королю доносили также, что между четырьмя вельможами, которых покойный царь назначил правителями, господствует несогласие и что они часто спорят о местах в присутствии государя. Доносили, что первый по месту боярин, князь Мстиславский, очень расположен к польскому королю И если из противной партии умрет Никита Романович, который не может долго жить по причине тяжкой болезни, то король будет иметь много приверженцев между боярами.