Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы - Ирвин Ялом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пациент имеет право ожидать верности в течение сеанса. Мой негласный контракт с Мардж (как и со всеми моими пациентами) заключался в том, что пока я провожу сеанс, я целиком, всем сердцем и исключительно с ней. Мардж открыла передо мной иное измерение этого контракта: я должен быть с ее наиболее подлинной личностью. Отец Мардж, изнасиловавший ее в детстве, участвовал в развитии ее ложного сексуального «Я» – вместо того, чтобы поддерживать эту целостную личность. Я не должен повторить эту ошибку.
Это было нелегко. Честно говоря, я хотел снова увидеть «Я». Хотя я знал ее меньше часа, я был ею очарован. На сером фоне многих часов, проведенных с Мардж, этот соблазнительный фантом выделялся с ослепительной яркостью. Такие характеры не часто попадаются в жизни.
Я не знал ее имени, и она не обладала большой свободой, но мы оба знали, как найти друг друга. На следующем сеансе она попыталась снова прийти ко мне. Я мог видеть, как веки Мардж подергивались и глаза закрывались. Всего через одну-две минуты мы снова были вместе. Я чувствовал себя страстном идиотом. Мое сознание заполняли сладкие картины давно минувшего. Я вспоминал, как ждал в окруженном пальмами Карибском аэропорту, когда приземлится самолет и я увижу свою возлюбленную.
Эта женщина, «Я», она понимала меня. Она знала, что я устал – от всхлипывания и заикания Мардж, от ее страхов, от того, как она забивается в угол или прячется под стол, от ее тонкого детского голоска. Она знала, что мне нужна настоящая женщина. Она знала, что я только притворяюсь, будто отношусь к Мардж как к равной. Она знала, что мы не равны. Как мы могли быть равны, если Мардж вела себя как ненормальная, а я опекал ее, снисходительно относясь к ее безумию?
Театральное представление, устроенное «Я», на котором она разыгрывала отрывки из поведения Мардж, убедило меня, что мы оба (и только мы оба) понимаем, через что мне пришлось пройти с Мардж. Она была блестящим, прекрасным режиссером, который создал этот фильм. Я мог бы написать клиническую статью о Мардж или рассказать коллегам о ходе терапии, но никогда не сумел бы передать суть моего опыта с ней. Он был невыразим. Но «Я» знала. Если она смогла сыграть все эти роли, она должна была быть скрытым разумом, управляющим всеми ими. У нас было нечто общее, недоступное выражению на человеческом языке.
Но верность! Верность! Я обещал себя Мардж. Если я объединюсь с «Я», это будет катастрофой для Мардж: ей останется роль простой марионетки, бессловесного персонажа. Именно этого, безусловно, и хотела «Я». «Я» была Лорелеей, красивой и манящей, но и смертельно опасной – воплощением всей ярости и ненависти Мардж к самой себе.
Поэтому я остался верен, и когда начинал чувствовать, что «Я» приближается, – например, когда Мардж закрывала глаза и начинала впадать в транс, – то быстро будил ее, крича: «Мардж, вернитесь!»
После того как это произошло несколько раз, я понял, что главное испытание еще впереди: «Я», безусловно, собирается с силами и отчаянно пытается вернуться ко мне. Момент требовал принять решение, и я решил принять сторону Мардж. Я пожертвую ради Мардж ее соперницей, ощиплю ее, разрежу на кусочки и понемногу скормлю Мардж. Техника скармливания заключалась в том, чтобы повторять один стандартный вопрос: «Мардж, что бы сказала „она“, если бы была сейчас здесь?»
Некоторые из ответов Мардж были знакомыми, некоторые необычными. Однажды, когда я увидел, что она робко осматривает предметы в моем кабинете, я сказал:
– Продолжайте, говорите, Мардж. Говорите за «нее». Мардж сделала глубокий вдох и повысила голос:
– Если Вы собираетесь притворяться еврейским интеллектуалом, почему бы и не обставить кабинет таким образом?
Мардж произнесла это как совершенно оригинальную мысль, и стало ясно, что она помнит не все, что говорила «Я». Я не мог сдержать улыбку: мне было приятно, что у нас с «Я» есть секреты.
– Любые предложения приветствуются, Мардж. И, к моему удивлению, она внесла несколько толковых предложений.
– Используйте перегородку, возможно, висячую фуксию, возможно, стоячую ширму, чтобы отделить свой загроможденный письменный стол от остальной части кабинета. Сделайте спокойную темно-коричневую раму для этого пейзажа – если уж он Вам необходим – и, прежде всего, избавьтесь от этого ужасного тряпичного настенного украшения. Оно такое надоедливое, что вызывает у меня головную боль. Я использовала его для погружения в транс.
– Мне нравятся Ваши предложения, Мардж, за исключением того, что Вы жестоки к моему настенному украшению. Это старый друг. Я привез его тридцать лет назад с Самоа.
– Старые друзья чувствуют себя комфортнее дома, а не в офисе.
Я с удивлением посмотрел на нее. Она соображала так быстро! Действительно ли я разговаривал с Мардж?
Поскольку я надеялся установить союз или слияние между двумя Мардж, я бьы осторожен, подчеркивая положительные стороны обеих. Если я каким-либо образом обижу «Я», она просто отыграется на Мардж. Поэтому я взял на себя труд, например, сказать Мардж (я предполагал, что «Я» все слышит), как мне нравятся жизнерадостность, дерзость и самоуверенность «Я».
Но я должен был балансировать на лезвии бритвы: если бы я оказался слишком откровенным, Мардж догадалась бы, что я предпочитаю другую Мардж. Возможно, «Я» уже дразнила этим Мардж, но я не видел доказательств. Я был уверен, что «Я» – другая Мардж – влюблена в меня. Возможно, она любит меня достаточно сильно, чтобы изменить свое поведение! Безусловно, она должна знать, что необузданная деструктивность оттолкнет меня.
Да, этому аспекту терапии нигде нельзя научиться: завести роман с худшим врагом своей пациентки, а затем, убедившись, что враг любит вас, использовать эту любовь, чтобы нейтрализовать ее атаки на пациентку.
В течение нескольких следующих месяцев терапии я оставался верен Мардж. Иногда она пыталась рассказать мне о Рут Энн, третьей личности, или впасть в транс и регрессировать к более раннему возрасту, но я не позволял себе попадаться на эти приманки. Прежде всего я решил «присутствовать» рядом с ней и сразу же звал ее обратно, как только она начинала покидать меня, соскальзывая в другой возраст или в другую роль.
Когда я впервые начал работать терапевтом, то наивно верил, что прошлое фиксировано и познаваемо, что если я буду достаточно проницателен, то смогу обнаружить, каков был первый неверный поворот, тог фатальный след, который завел жизнь куда-то не туда, и что я мог бы действовать в соответствии с этим открытием, чтобы привести все в порядок. В те времена я бы углублял гипнотическое состояние Мардж, вызывая ее возрастную регрессию, прося ее исследовать детские травмы, – например, сексуальное насилие со стороны отца – и призывал бы ее пережить и обезвредить все сопровождающие чувства: страх, возбуждение, ярость, предательство.
Но за многие годы я понял, что задача терапевта – не втягивать пациента в совместные археологические раскопки. Если кому-то из пациентов это и помогает, то не из-за поиска пресловутого ложного шага (жизнь идет насмарку не из-за ложного шага – она идет вкривь и вкось из-за того, что главный шаг был неверным). Нет, терапевт помогает пациенту не тем, что проникает в прошлое, а своим любящим присутствием рядом с пациентом, своей заинтересованностью, доверием и верой в то, что их совместная деятельность в конце концов принесет облегчение и исцеление. Драма возрастной регрессии и проигрывание сцены инцеста (или, в другом случае, любое катартическое или интеллектуальное предприятие) может быть целительным лишь потому, что позволяет терапевту и пациенту вместе заниматься каким-то интересным делом, в то время как реальная терапевтическая сила – их отношения – укрепляется и созревает.
Поэтому я посвятил себя тому, чтобы присутствовать и быть верным. Мы продолжали «проглатывать» другую Мардж. Я размышлял вслух:
– Что бы она сказала в этой ситуации? Как бы она оделась, как двигалась? Попробуйте. Представьте, что Вы – это она, на одну или две минуты, Мардж.
За прошедшие месяцы Мардж похорошела за счет другой Мардж. Ее лицо округлилось, грудь налилась. Она лучше выглядела, лучше одевалась; она носила кружевные чулки и делала мне замечания по поводу грязных ботинок.
Временами мне казалось, что наша работа напоминает каннибализм. Как будто мы поместили другую Мардж в банк психологических органов. Время от времени, когда было готово подходящее место, мы вынимали какую-то часть «Я» для пересадки. Мардж начала относиться ко мне как к равному, она задавала мне вопросы, флиртовала немного:
– Когда мы закончим, как Вы будете без меня обходиться? Я уверена, Вы будете скучать по моим маленьким ночным звонкам. Впервые она начала задавать мне личные вопросы:
– Как Вы решили посвятить себя этому делу? Вы когда-нибудь жалели об этом? Вам когда-нибудь надоедает? А я Вам надоела? Что Вы делаете со своими проблемами?