Блатной (Автобиографический роман) - Михаил Дёмин

Он быстро начертал что-то на вырванном из блокнота листке. Затем извлек из портфеля плотный белый конверт, выложил в него записку и заклеил тщательно.

— Вот, — сказал он, — держи! Желаю удачи.

— Но… Где же адрес? — удивился я, вертя в пальцах письмо.

— Адреса не надписывают, их запоминают, — наставительно проговорил Копченый. — Усвой это правило накрепко!

— Теперь ты видишь, — сказала Марго, — видишь, какой он еще глупый…

— Ничего, — отмахнулся Копченый, — образумится со временем, обтешется, — и, цепко взяв меня за локоть, приказал: — Теперь слушай внимательно!

Он продиктовал мне адрес: назвал улицу, дом, имя того человека, к которому я должен, буду обратиться. Заставил два раза повторить все это. И, наскоро простившись, ушел.

Он ушел, а я долго еще не мог заснуть в эту ночь.

Я думал о парижских своих родственниках; закрыв глаза, пытался вообразить себе их лица. До этого я почти никогда не вспоминал о них, не было случая… Все, что связано было с Беляевскими и Денисовыми, казалось мне далеким, почти нереальным. Теперь же я припомнил вдруг все, о чем когда-то рассказывала мне мать. Я пытался увидеть их — и не мог. Перспектива заволакивалась зыбким туманом. В тумане этом маячили очертания Парижа; угадывался чужой, таинственный и манящий мир. «Каков он будет в действительности? — думал я, засыпая. — Как примет меня? И что я там найду? Может, там меня, наконец, ждет отдых и избавление от скитаний. А может, все это, как мираж: протяни к нему руку — и видение испарится, развеется».

34

На распутье

А утром письмо Копченого исчезло.

Оно лежало в изголовье — под матрасом. Я хватился его тотчас же, как только проснулся. Не нашел и понял: письмо у Марго.

Подруга моя была на кухне, возилась там, сильно гремела посудой. И когда я позвал ее, вышла не сразу.

— Зачем ты это сделала? — спросил я строго.

— Что именно, — с деланным удивлением проговорила она. — Ты о чем?

— О письме…

— А что случилось?

— Не кривляйся, — сказал я, — и объясни, зачем? Ну? Я жду!

Тогда она как-то ослабла вся, опустилась на стул, сдавила лицо ладонями. И так сидела какое-то время, затем сказала медленно:

— Неужели ты и взаправду хочешь этой ксивой воспользоваться?

— А почему бы и нет? — беззаботно ответил я. — Впервые в жизни мне выпал хоть какой-то шанс, запахло удачей…

— Ты уверен, что именно удачей?

— А ты? — спросил я в свою очередь. — Ты не уверена?

— Нет, — сказала она.

— Но почему? Что ты имеешь в виду? Сложности, связанные с переходом через границу?

— И это-тоже, — кивнула, наморщась, Марго. — Ты, наверное, не представляешь…

— Ах, да что тут представлять, — возразил я. — Ну, рисковое дело, я знаю. Ну что ж. Не привыкать! Кроме того, я ведь не сам пойду, мне помогут.

— Но все-таки, — тихо проговорила она, — подумай: ты доверяешь свою судьбу чужим людям…

— Надеюсь, люди эти надежные, знающие работу?

— Да уж будь уверен, — Марго усмехнулась хмуро. — Свою работу они знают!

— А вообще-то, кто они? — поинтересовался я. — Валютчики? Контрабандисты?

— Ну, если хочешь, — сказала она, запинаясь, — что-то в этом роде. У Копченого друзья повсюду и самые разные! Этот турок крутит большие дела.

— Погоди, почему турок? — удивился я. — Он же ведь из Новочеркасска! Донской казак!

— Это он так тебе говорил, а мне — я помню — рассказывал, что родился в Константинополе, в Перу. Оно и похоже. А в общем, все это неважно! Я хочу тебе главное втолковать — не спеши, не горячись, не ищи себе новых приключений!

— Но послушай, — начал я, — ты же сама понимаешь…

— Понимаю, — перебила Марго, — понимаю, глупыш. Ты устал, психуешь, ищешь перемен. Но как все обернется? Что тебя ждет? Может так случиться, что ты этим переменам не обрадуешься, а будет уже поздно.

— Значит, ты что же, хочешь, чтобы я отказался?

— Да нет, не в этом дело, — досадливо и тоскливо ответила Марго. Она словно бы недомогала сейчас — томилась и маялась отчего-то… Отчего?

— Повремени покуда, — трудно выговорила она затем, — подожди еще. Ну а если совсем уж станет невтерпеж — тогда другой разговор! Тогда беги во Львов, отваливай. Держать тебя никто не станет.

— Что ж, пожалуй, — сказал я после мучительного раздумья, — торопиться, в общем, некуда — ты права! Но все же письмо…

— Ах, пусть оно пока у меня побудет, — быстро сказала Марго. И как-то странно, по-птичьи — боком и снизу вверх — глянула на меня дымящимися своими, черными зрачками. — Ты паренек безалаберный, небрежный. Еще посеешь его где-нибудь, обронишь невзначай. А ксивы Копченого терять нельзя. Нипочем нельзя, упаси тебя Бог! Страшно даже подумать!

Итак, письмо осталось у Марго. Поразмыслив, я примирился с этим, не стал его домогаться. Где-то в глубине души я сознавал правоту моей подруги; спешить и в самом деле было пока ни к чему…

«Подожду еще немного, попытаю судьбу, — решил я, — время терпит. А письмо — что ж… В руках Королевы оно сохранится гораздо надежнее, чем в моих! Тут спорить не о чем».

Вскоре мы с ней покинули Грозный; перебрались ненадолго в Закавказье, побывали в Средней Азии — в Туркмении и Узбекистане, а затем отправились на Дальний Восток.

Поездки эти связаны были с моим ремеслом майданника. Но имелось и еще одно обстоятельство. Задумав побег из России (сроки здесь не имели принципиального значения — важна была идея!), решив рано или поздно уйти за рубеж, я заразился вдруг странной сентиментальностью. Я колесил по дорогам страны, снедаемый тем смутным беспокойством, той щемящей грустью, какая обычно охватывает нас накануне разлуки с родными местами… В такой ситуации человек обретает как бы второе зрение, особое чутье; проникается болезненным и пристальным вниманием к мелочам… Все, что казалось ему доныне мелочным и пустячным, — окрестный жиденький пейзаж, осколок луны в дорожной луже, скрип половицы в избе — все становится вдруг ярким и значительным, насыщается новым смыслом.

И вот теперь мне хотелось вобрать в себя все это, запомнить и сберечь навечно!

Я разъезжал по Востоку, метался, тосковал и подолгу застревал на захолустных полустанках. И всюду меня сопровождала Марго.

Умница, она понимала меня, видела, что со мной происходит! И нигде не оставляла меня одного. Но вот что любопытно: занимаясь мною, Марго ни на миг не забывала о своих делах. Они имелись у нее повсюду. В Ашхабаде и Бухаре она промышляла перекупкой наркотиков, в основном анаши и тирьяка; во Владивостоке — какими-то темными, кажется, валютными операциями.