Настоящие мужики детей не бросают - Романов Владислав Иванович

— Подвела ты меня, — грустно заметил сыщик.

— В чем это? — фыркнула продавщица.

— А вот я не сказал Васе о твоей подсказке про двойное дно фляги, где нашелся пистолет, — пропустив мимо ушей ее вопрос, продолжил старший лейтенант. — А подсказочка эта потянет лет на шесть, ласточка моя! И если Щетинкин узнает, кто ему подсуропил эту шестилетнюю парилку на нарах, то, думаю, не обрадуется. Но умолчал, чтобы не подводить тебя. Взамен же надеялся на твою искренность. А ты меня обманула!

— В чем это?! — не поняла Лида.

— А в том, что Вася-то был не один, когда все случилось, он высвистал на подмогу Гену, так ведь?

Продавщица вспыхнула, покраснела, и Кравец понял, что попал в точку.

— За доверие платят доверием, верно?

Лида молчала, покусывая ногти. Ситуация складывалась аховая: Генку заложишь, узнает — убьет, и мент подловил ее с этим двойным дном. Если Вася узнает, он и с зоны достанет.

Оперативник ее не торопил. Надо, чтобы она побольше помучилась, порастеряла душевных силенок. Климов бы непременно стал гипнотизировать ее взглядом и тянуть в постель. Он начитался детективов про Марка Хаммера, который считал: если не обольстит пять-шесть красоток за день, то прожил его зря. Нет, в капитане много энергии, напора, но ума всегда недоставало. А для сыщика это поважнее табельного оружия.

— Я хочу тебе напомнить, Лида: за доверие платят доверием, — вкрадчиво проговорил старший лейтенант. — Гену я и так посажу: видели его в тот день. Как за руль садился, уезжал. Но от тебя я не ожидал. Хочешь соучастницей по делу пройти и честно свои два года отбыть на зоне? Так это можно устроить. Я-то думал, ты честная девчонка, что эти ворюги втянули тебя в свои шахер-махеры, но оказывается, ты с ними заодно?

— С чего это я заодно?

— Тогда почему ты Генку покрываешь?

— Я не покрываю.

— Значит, он был, когда Вася заметал следы?

— Да.

— Кто его вызвал?

— Щетинкин.

— Гена увозил капитана?

— Да.

— И что потом?

— Когда он вернулся, Вася отослал его домой и велел держать рот на замке. Вот и все.

— Кто Власова отвозил?

— Он сам уехал. На электричке.

— А Геннадий к нему ездил?

— Вроде бы. Отвозил продукты.

Кравец выключил диктофон, который держал в кармане, достал его, показал ей. Та снова покраснела.

— Я постараюсь эту запись не пускать в дело, — сказал он. — Пока из дома никуда не выходи и к себе никого не пускай. Я постараюсь сегодня же арестовать Геннадия. Как его фамилия?

— Я не знаю. Слышала только, что он вместе с Васей парился на нарах.

— Ладно, с Новым годом! Ты сама-то откуда?

— Из Камышина, — помедлив, сообщила она.

— Говорят, хороший город Камышин…

Ворон ворону глаз не выклюет. Если б Вася предал своего кореша, то на зоне его бы замочили свои, потому-то он так упорно и молчал. За покушение дадут лет шесть. Это еще не пожизненное. Сейчас важно узнать, кто убил Власова. Вряд ли это сделал Гена. Нет мотива. Но кто, кто? Мифический Сереженька? Все-таки стоит на него взглянуть, поговорить, но как-то осторожно, без шума, чтобы не вспугнуть. С такими надо поаккуратнее.

Гену он арестовал через два часа. Сидящий на КПП сотрудник санатория опознал его, нашли и жильца соседнего дома, который видел, как охранник садился в «Жигули». Послужной список у Гены был покруче Щетинкина: три отсидки и по трем делам проходил свидетелем, не дотянул до тюрьмы. Однако, когда старший лейтенант показал ему фотографии убитого Власова, тот сразу же сломался, и все выложил как на духу: его вызвал Вася, они загрузили капитана в багажник, и Глухов, такая была у Гены фамилия, отвез сыщика за город, оттащил от шоссе в лес, влил в него пол-литра водки, чтобы мент не замерз, и вернулся обратно. Обыск, проведенный на квартире сожительницы Глухова, подтвердил его рассказ. Там нашли мобильный телефон Климова, и тот еще работал.

Задержанный рассказал, что пистолет он отдал Щетинкину, а себе оставил телефон и деньги. Их в бумажнике было пятьсот восемьдесят рублей и мелочь. Подследственный вытащил эти деньги, отдал Кравцу. Отрицал он лишь одно: убийство Паши.

— Ты че, начальник, я с мокрухой не вяжусь! — повторял он. — На хрен мне этого пацана мочить, сам подумай?! Я же не лох! Ну стукнули мы капитана, в лес оттащили, но ведь не убили! А этого-то чего пером расписывать? Он пацан. Припугнули его, и хватит!

Гена не врал. С капитаном вроде распутали, но выплыл Власов.

Позвонил судмедэксперт, сказал, что почерк раны такой же, как у зарезанных раньше детей. И бритва та же. Это уже кое-что. Надо идти знакомиться с Сережей. Что-то сильно забурлило вокруг него. Но сегодня тридцать первое декабря, и в этом году они маньяка не возьмут, тут без вопросов. Плакал его орден и четвертая звездочка на погонах. Она, может быть, и появится, но не скоро.

В отделе уже собрались выпить по стопарю и бежать по домам. Везде всех ждали жены и дети, а Кравцу и двигать некуда. Он мог, конечно, пойти праздновать к любому из ребят, те все поймут, но не хотелось выносить сор из избы и ловить на себе сочувственные взгляды. Он заедет сначала к Тольке в больницу, поздравит друга кефиром с горячими чебуреками. Климов любит чебуреки. А старлей потом возьмет бутылку водки, кусок мяса, поджарит его, выпьет в полночь за наступивший Новый год и посмотрит телевизор.

Они не успели сесть за стол, как заявился сам Климов. Он был уже без повязки на голове, вихрастый, с горящими глазами.

— Что, опять за бутылку? А сколько преступников по Москве шастает?! Не очистили столицу к празднику? Не справились без меня?!

Они все обнялись с Климовым, налили и ему стопарик, но сыщик замахал руками:

— Нет-нет, братцы! Я выторговал у эскулапов выпить всего сто пятьдесят граммов в честь Нового года, но сделаю это за праздничным столом и в миг боя курантов! А сейчас разрешите водички!

Он налил себе тоника, подсел к старлею.

— Спасибо тебе! — Он крепко пожал руку приятелю. — Я твой должник! Встретил в коридоре полковника, тот рассказал, что ты взял обоих сволочуг, и об убийстве Паши. Ты думаешь, кто-то из них?

— Не похоже. Нет у Власова мотива. Паша был слабаком, ты же знаешь. Эти урки его припугнули, и тот какое-то время молчал бы. — Старший лейтенант вытащил мобильный, передал другу. — Держи! Работает!

— О, класс! А я в больнице загибался без него! — радостно воскликнул оперативник.

Кравец помедлил и возвратил капитану его пятьсот восемьдесят рублей.

— Ну, братцы! Спасибо всем! Налейте пять граммов, не больше! — Климов просиял, в глазах сверкнула слезинка, ему налили на донышко водки, он поднялся. — Друзья, черт с ним, со здоровьем! Я хочу выпить за всех вас, кто в этот трудный для меня час подставил дружеское плечо и выручил меня, спас от позора, вернул не только моего «макарова», мобильный, но даже и деньги, что под Новый год, сами понимаете, очень важно! За вас!

Он выпил, запил тоником, снова повернулся к другу:

— Тогда, выходит, Сереженька?

— Почерк его, да и бритва тоже, как заключил Силантьич.

— Ну что ж, после Нового года займемся этим клиентом вплотную. Ты где праздник справляешь?

— Не знаю еще.

— Как это не знаешь?! — удивился Климов. — А Надя где?

— Они в санаторий уехали.

— Молодцы! Тогда мы едем к Верке.

— Почему к Верке?

— Ты что! Тут такой шансон, она каждый день торчала у меня в больнице, кормила икрой и печеньем, какое-то американское лекарство достала, ускоряющее курс лечения и восстановление памяти, так я, как видишь, на своих двоих и готов приступить. Правда, еще больничный, и на процедуры надо будет ездить, и таблетки пить, и с водкой некоторые трудности, но такой был устроен шарман-вниман, что я чебуреки уже не ем, от них у меня, оказывается, изжога…

— Неужели?

— Да-да! Они хрен знает на чем их жарят, на маргарине, на сале, а желудок у меня один, и он не вечен, гвозди растворять не в состоянии. Так говорит Верка, и я ей верю! Словом, так, она уже шустрит у плиты, мы отовариваемся горючим и едем к ней! Слушай, так тебе же бабу надо! — Он хлопнул себя по лбу. — Все, звоню Верке, она садится на телефон и какую-нибудь девчонку тебе выпишет на вечерок! Не возражаешь?