Путешествие в молодость, или Время красной морошки - Юрий Рытхэу

В лагере царила какая-то странная напряженность. Выпрыгнув из кабины, Токо сразу же заметил необыкновенную аккуратность, чистоту, прибранность. Сеть была свернута и сложена на ящиках. Ни одной бумажки, ни одной банки на берегу реки, и даже рыбьи потроха, видимо, были тщательно закопаны.

«Постарались перед начальством», — подумал Токо, с удивлением оглядывая Кузьму и Андрея: они даже побрились и приоделись, словно собрались на праздник.

Но ни один из них не бросился к брезенту, прикрывающему задний борт вездехода, когда оттуда показалась сначала рука, а потом и голова Савелия Мордирова.

Он помог выбраться своей спутнице, подошел к рабочим и нарочито весело спросил:

— Ну, что носы повесили, молодцы? Где чай? Уха?

Андрей, искоса оглянувшись на Кузьму, поспешно приподнялся и торопливо ответил:

— Чай? Это можно… Сейчас костер разожгу…

Только теперь Токо обратил внимание на тщательно залитый и погашенный костер.

— Что тут у вас случилось? — Нахмурившись, спросил Мордиров, наконец-то уловив необычность всей обстановки.

— Ничего, — поспешно ответил Кузьма.

В его облике чувствовалась несвойственная ему суетливость. Как ни старались оба рабочих изобразить на своих лицах безразличие и спокойствие, бегающие глаза, напряженность и какая-то замороженность выдавали их внутреннее волнение.

— Что вы тут натворили? — грозно спросил Мордиров, придвигаясь вплотную.

— Ну почему обязательно натворили? — обиженно протянул Кузьма. — Мы, так сказать, от совести, от чистого сердца… Я, например, решил…

Мордиров отступил назад, еще раз внимательно оглядел лагерь, но не обнаружил ничего такого, что могло бы послужить объяснением столь странному поведению рабочих.

— Скажете, наконец, в чем дело? — рявкнул Мордиров так гром ко, что стоящая поодаль Наташа вздрогнула, а по спине Токо ледяной сосулькой прокатился холодок.

— Я все обдумал, взвесил… — забормотал Кузьма, не решаясь взглянуть на Мордирова.

— И что? — нетерпеливо прервал его тот.

От этого окрика Кузьма словно бы пришел в себя, и на его лице появилось знакомое Токо выражение обстоятельности, уверенности и даже солидности.

— Увольняюсь… Другого ищите… He по душе мне такая работа!

— Как — увольняешься? — растерянно пробормотал Мордиров, — В чем дело?

— Я же сказал — не по душе… Не могу заниматься вредительством… — стоял на своем Кузьма.

— Да это же черт знает что! — закричал Мордиров. — О чем раньше думал? Где я теперь замену найду? Ну, а ты, — он злобно взглянул на Андрея, — тоже увольняешься?

Андрей стоял потупившись, на лице его — показное безразличие. Вот он сплюнул под ноги и, не поднимая глаз, обронил равнодушно:

— Не знаю… Может, и поработаю, а может, и нет…

— Да вы что? Рехнулись оба? А договор? Вы ж на сезон нанялись! — Мордиров вплотную подступил к Кузьме и, не сдержавшись, схватил его за грудки: — Не выйдет! Будешь работать, сколько потребуется!

— Нет! Я уезжаю! — Кузьма с силой оттолкнул Мордирова, и тот чуть не упал, но устоял на ногах. Приблизившись снова к Кузьме, он размахнулся…

Наташа, сорвавшись с места, перехватила его руку.

— Да вы что? Опомнитесь!

И Савелий, грязно выругавшись, отпрянул в сторону, рухнул на качнувшуюся под тяжестью его тела кочку.

Наташа подошла к Токо, взяла мальчика за руку:

— Пойдем отсюда, — сказала она виноватым голосом. — Нечего тут смотреть…

И они тихо побрели по направлению к ярангам.

Вскоре их нагнал вездеход.

— Садитесь! — выглянув из-под брезента, приказал Мордиров.

— Я пешком, — не глядя на него, отозвался Токо.

— Ладно, — сухо произнес Мордиров и протянул руку Наташе. — Поехали! Садись!

Токо долго смотрел вслед удаляющейся машине, пока она не скрылась за дальними холмами.

На следующий день в ярангу заглянули Кузьма и Андрей. Кузьма был с рюкзаком. Выглядел он веселым, шутил с Токо, улыбался. Андрей наоборот сидел хмурым, он то и дело взглядывал на товарища и, казалось, вроде даже завидовал ему. Токо подумал, что Андрею тоже хотелось пойти вместе с Кузьмой, но что-то пока мешало ему.

И Токо был прав. Сегодня утром Андрей едва не поддался уговорам Кузьмы. Нет, не то чтобы он вдруг понял, какой вред нанесет родной земле, не то чтобы пожалел убитую утку, выловленную браконьерски рыбу, вот это озеро, которому суждено погибнуть под натиском «высших государственных интересов», нет, до таких чувств ему было еще далеко… По все же нечто подобное, еще неясное, неосознанное сегодня утром, когда Кузьма укладывал свой рюкзак, шевельнулось в его душе… Однако он тотчас вспомнил о своем желании во что бы то ни стало заиметь импортный стереомагнитофон. И это желание подавило все остальные мысли и чувства. Ведь деньги на такую покупку он мог заработать только здесь, на этом озере… Нет, пока есть рыба, пока можно солить икру, он отсюда никуда не уйдет… А там… там видно будет…

Рассказы

Зоопарк

Петр Анканто, по его мнению, о больших городах знал слишком много, и теперь он думал о том, что будет чувствовать себя там уверенно. За свою в общем-то не очень долгую жизнь он перевидал множество кинофильмов, пересмотрел картинок в журналах, перечитал книг, и скопище каменных домов было для него хотя и далеким, но чем-то привычным, знакомым.

Был еще один источник знаний о городах — рассказы друзей, которым довелось провести отпуск «на материке». Но в этих рассказах главный упор делался на то, что город на самом деле совсем не такой, как в кинофильмах, на цветном фото и даже в книге. Прежде всего — это сплошные очереди. Об этом говорили все. Чем больше город, тем длиннее хвост людей, стоящих в затылок друг другу — в магазин, за билетом в кинотеатр, на поезд, на автобус, а то и просто непонятно за чем. И еще оказывается, асфальт совсем не зеркальный и не блестит, как на экране. Ну и другие отличия, которые можно почувствовать, только столкнувшись вплотную с городом, чудным местом, где живет столько народу, что полчища тундровых комаров едва ли могут сравниться с ним.

Петр Анканто почти всю свою жизнь провел на острове в Ледовитом океане. Правда, три года он жил на мысе Шмидта, учился в семилетке. За все три года не было дня, чтобы он не вышел на мыс — взглянуть в молочно-белую даль океана в тщетной попытке увидеть родной остров, открытый только в конце прошлого века и населенный уже в советское время эскимосами из бухты Гуврэль.

Родители Анканто любили рассказывать о покинутой родине, тосковали по ней, но крепко держались за этот остров, который первыми населили и освоили.

На мысе Шмидта Анканто тоже тосковал по острову. Его угнетало сознание того, что за его спиной нескончаемая твердь, огромный азиатский материк, смыкающийся с Европой и кончающийся уже где-то в немыслимой дали, за Испанией, за Португалией, за теми пустынными кастильскими равнинами, по которым ехал добрый, нисколько не смешной Дон Кихот со своим верным Санчо Пансой. А прямо за спиной, на юг — Индокитай…

Непостижимо! И, хотя все это можно было рассмотреть на карте, можно даже ткнуть указкой в Лиссабон, в Мадрид, большие расстояния убивала реальность.

То ли дело на родном острове! Границы земли там были доступны даже семикласснику. От южного берега до северного, где гнездились белые канадские гуси, где у западного мыса Блоссом вылегают моржи в осенние штормовые ночи, где, мысленно поднявшись над всем островом, легко можно обозреть его границы, его берега, окруженные льдами, застрявшими на мелях обломками айсбергов.

После семилетки Петр Анканто вернулся на остров и заявил родителям, что больше не желает учиться и хочет стать настоящим охотником на морского зверя, каким был его отец, его дед и все его предки… В подтверждение своего решения он показал отцу районную газету, где был напечатан призыв к выпускникам школ идти в тундру оленными пастухами.

— Так это про тех, кто окончил десять классов, — попробовал возразить отец, — и в тундру, а не в море.

— Если хочешь — пойду пасти оленье стадо, — с готовностью предложил Анканто.

Но островное оленье стадо пас старик Тымкыльын. Это была его забота. Да и олени на острове не нуждались в такой охране, как на материке, ибо здесь не было комаров, овода и волков. Оттого здешние животные были огромными и жирными, и дрейфующие станции снабжались оленьим мясом с этого острова.

Анканто облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.

Почти ежедневно шагал от берега по льду, и позади него оставался родной остров, голубеющий тем более, чем дальше отходил от него человек. Дышалось легко и свободно, а над головой было такое небо, какого нет даже на мысе Шмидта — высокое, заполненное причудливыми облаками, которые к вечеру опустятся ближе к земле и превратятся в ураганный ветер. Но к тому времени Анканто уже вернется домой, в свой поселок, войдет в родной домик и крепко закроет дверь, чтобы ни одна снежинка не прорвалась в сени, где лежат собаки.