Дом у озера - Кейт Мортон

– Ох, ничего себе! – воскликнула Сэди, бросив сумку и почту на диван, и подошла к жалкому высохшему кустику. – Что с тобой стало?

Пару месяцев назад в приступе хозяйственности она принесла этот цветок с пасхального утренника в местном детском саду. Нечто вроде ответа на упрек своего бывшего, который, уходя, крикнул на весь подъезд:

– Ты настолько привыкла жить одна, что даже за цветком не сможешь ухаживать!

Сэди с шорохом стряхнула сухие, свернувшиеся листья в раковину из нержавеющей стали.

Что ж, она ему доказала.

Шум дорожного движения и голоса остались на улице, в комнате было неестественно тихо. Сэди нашла пульт от телевизора, включила. Шла передача со Стивеном Фраем, который говорил что-то умное и смешное. Сэди убавила громкость до еле слышного бормотания и полезла в холодильник. Еще одна зона бедствия: ничего, кроме пары проросших морковок и картонки с апельсиновым соком. Сэди проверила срок годности на упаковке и решила, что из-за шести дней сверх указанного срока волноваться не стоит, люди вечно осторожничают. Налила себе полный стакан и подошла к письменному столу.

Пока компьютер загружался, поставила заряжаться мобильник и достала из сумки папку с делом Эдевейнов. Глотнула кисловатого сока, поморщилась и села ждать, когда тревожно попискивающий телефонный модем установит связь с Интернетом. Всю дорогу домой Сэди прокручивала в памяти разговор с Марго Синклэр. Она была так уверена, что между Роуз Уотерс и Энтони Эдевейном существовала любовная связь и именно Роуз, а не Элеонор родила Тео, что новая информация никак не укладывалась. Кусочки головоломки прекрасно подошли друг к другу, и теперь требовалась недюжинная сила воли, чтобы растащить их в стороны и начать все сначала. Открыв домашнюю страницу поисковика, Сэди впечатала слово «боевая психическая травма».

На экране появился длинный список, и Сэди просматривала предложенные варианты, пока не наткнулась на ссылку на сайт «firstworldwar.com», который показался заслуживающим доверия. Сэди кликнула мышкой и стала читать определение. «Термин, который используется для описания психологической травмы… интенсивность артиллерийских сражений… невротические расстройства у психически устойчивых в других отношениях солдат». Там же была черно-белая фотография человека в военной форме, который с грустной полуулыбкой смотрит в камеру, тело изогнуто так, что правую половину лица скрывает тень. «Солдаты научились распознавать симптомы, но военные власти не сразу признали это состояние… панические атаки, ступор, ужасные головные боли, кошмары… многие испытывали последствия через несколько лет… лечение в лучшем случае было примитивным, в худшем – опасным…»

Внизу страницы была ссылка на статью доктора У. Г. Р. Риверса,[24] в которой он излагал свои теории, основанные на наблюдении за ранеными в Крейглокхартском военном госпитале в период с тысяча девятьсот пятнадцатого по тысяча девятьсот семнадцатый год. Большую часть статьи доктор Риверс объяснял, как действует механизм подавления, и высказывал предположение, что у демобилизованных солдат, которые целый день пытались забыть свои тревоги и страхи, психическая травма чаще проявлялась по ночам, – во время сна самоконтроль слабел и солдаты становились более восприимчивыми к ужасным мыслям.

Вполне разумно. Сэди по личному опыту знала, что ночью все чувствуется острее. Во всяком случае, так было, когда ее собственные мрачные мысли вырывались из-под контроля и становились кошмарами… Доктор Риверс утверждал, что благодаря подавлению негативные мысли усиливаются и становятся причиной ярких и даже болезненных видений и кошмарных образов, на которые буйно реагирует мозг. Сэди выписала эту строку в блокнот, подумала и обвела слово «буйно». Доктор имел в виду мысли солдат, но от самого слова, особенно в контексте таинственного исчезновения Тео Эдевейна, Сэди становилось не по себе. Она с самого начала знала, что есть третий вариант развития событий: мальчика не похитили, он не заблудился, а умер насильственной смертью. Когда Сэди разговаривала с Клайвом, то задавалась вопросом: если Тео погиб по неосторожности или злому умыслу, причастна ли к его смерти Клементина Эдевейн? А если виноват Энтони? Вдруг Тео погиб от рук отца?

Сэди перелистала блокнот до того места, где записала разговор с Клайвом. Энтони и Элеонор подтвердили алиби друг друга. Во время допросов Элеонор Эдевейн была вне себя от горя, и всю неделю ей давали успокоительное. Клайв заметил, что Энтони вел себя необычайно внимательно и заботливо, яростно вставал на защиту жены. «Он обращался с ней очень ласково, – сказал Клайв, – оберегал ее, следил, чтобы она отдыхала, не дал ей броситься на поиски со всеми остальными. Буквально не отходил от нее».

Сэди встала и потянулась. Поначалу она решила, что наблюдение Клайва свидетельствует о тесной связи Эдевейнов и их взаимной любви. Тогда Сэди не подозревала ничего плохого. Сейчас, в свете новой теории (а она пока не более чем интуитивная догадка, напомнила себе Сэди), поведение родителей Тео приобрело мрачный оттенок. Неужели Элеонор знала, что совершил ее муж, и покрывала его? Могла бы так поступить мать? А жена? Может, Энтони ее как-то успокоил и следил, чтобы она ничего не рассказала полиции?

Сэди бросила взгляд на часы в углу экрана. По дороге из Оксфорда она решила, что сегодняшний вечер вполне подходит для встречи с Дональдом. Ей бы подумать, как убедить напарника, что она готова приступить к работе, а не гоняться за призраками по Интернету. Нужно выключить компьютер и вернуться на сайт позже. Отложить записную книжку и принять душ. Лучше всего о готовности к работе скажет аккуратный внешний вид. Тут взгляд Сэди упал на следующую запись: рассказ Клайва о том, что Элеонор каждый год приезжала в Лоэннет. Сэди стала читать дальше. Клайв предполагал, что Элеонор надеялась на возвращение сына, думала, что он найдет дорогу домой. Но это всего лишь предположение, Элеонор ничего не говорила Клайву, он сам так решил. Возможно, она не ждала возвращения Тео потому, что знала: его нет в живых. Вдруг она ездила туда в память о Тео, как люди ездят на могилы близких?

Сэди постучала ручкой по блокноту. Что-то она расфантазировалась. Ни в одном из протоколов допросов не упоминалось слово «буйный» по отношению к Энтони Эдевейну. Да и доктор Риверс сообщал о расщеплении личности, депрессии, затемнении сознания, об ощущении, что мир утратил свет и краски, но не упоминал о склонности к насилию или буйству. Сэди села за компьютер и просмотрела еще несколько веб-страниц, кликая мышкой до тех пор, пока не натолкнулась на слова военного корреспондента Филиппа Гиббса, который писал о возвращении солдат к жизни после войны:

«Что-то было неладно. Они снова надели гражданскую одежду и казались своим матерям и женам все теми же парнями, что ходили на работу в мирные дни до августа тысяча девятьсот четырнадцатого. Но они вернулись другими людьми. Что-то в них изменилось. Они были подвержены перепадам настроения, одержимы странными желаниями, периоды глубокой депрессии сменялись неустанными поисками удовольствий. Многие легко впадали в ярость, теряя над собой контроль, многие озлобились и ожесточились. Они пугали».

Сэди сосредоточенно втянула губы и перечитала абзац. «Перепады настроения… странные желания… теряя над собой контроль… ожесточились… пугали». Что ж, в подобном состоянии человек вполне способен совершить чудовищный поступок, на который никогда бы не пошел в здравом уме.

Дальше следовала статья об условиях жизни в окопах на Западном фронте, где царили антисанитария, крысы и грязь, ноги гнили от сырости и холода, а на разлагающейся плоти копошились вши. Сэди целиком погрузилась в чтение; когда она сняла трубку домашнего телефона, перед глазами таяли образы утопающих в грязи солдат и людской бойни.

– Алло?

Звонил Берти, его теплый родной голос был как бальзам на душу.

– Хотел убедиться, что ты добралась до Лондона. Твой мобильный не отвечает. Ты обещала позвонить, когда приедешь.

– Ох, дедушка, прости!

«Я – безнадежное, жалкое подобие внучки и не заслуживаю такого деда, как ты».

– Мобильник разрядился. По дороге я несколько раз останавливалась, а движение на трассе М40 просто кошмарное. Я только что вошла. – Сэди представила деда на кухне в Корнуолле, собак, которые мирно спят под столом, и сердце сдавила тоска. – Как прошел день? Как мои мальчики?

– Скучают. Я пошел надевать башмаки, так псы сразу уселись у моих ног, готовые к пробежке.

– Ну и побегал бы с ними. Дорогу они знают.

Дед фыркнул.

– Представляю, что это был бы за бег! Скорее, хромая трусца. Им бы не понравилось.

Сэди накрыло волной раскаяния.

– Слушай, дед, насчет вчерашнего вечера…

– Да я уже забыл.

– Я вела себя бестактно.

– Ты скучаешь по Рут.

– Я ехидничала.