Моя прелестная роза - Мэри Патни

Стивен долго молчал с совершенно неподвижным лицом. В тишине можно было даже слышать легкий шорох от прикосновения лепестков к ее коже.

— Слон в комнате? — наконец проронил он. — Оба мы стараемся как можно осторожнее ходить вокруг того факта, что мои дни сочтены. — Раздумывая, он продолжал гладить ее цветком. — Что до меня, то я предпочитаю полную искренность. И я хорошо знаю, что делаю. У нас нет ни одного лишнего мгновения, чтобы ходить вокруг да около.

При этих его словах она испытала сильнейшее облегчение. Тут ей стало понятно, в каком напряжении она была нее это время, боясь заговорить на волнующую обоих тему.

— Ты просто замечательный человек!

— Я? — с изумлением переспросил он. — Во мне нет ничего замечательного, кроме того, что я удачно выбрал себе предков.

Она рассмеялась:

— Ты в самом деле веришь в то, что говоришь. Знаешь ли, в своей жизни я встречала людей из самых разных слоев общества, и далеко не всегда они представали передо мной в лучшем виде. Так вот, я могу утверждать с полной уверенностью, что ты в самом деле замечательный человек, каких бы предков себе ни выбрал.

Улыбнувшись, он покачал головой.

— Мне приятно, что ты так думаешь.

Цветок с бархатной ласковостью достиг того места, где смыкались ее ноги. У нее перехватило дух, когда приятное ощущение переросло в нечто более сильное.

Он остановился.

— Прости. Я делаю тебе щекотно?

— Если и так, то ты только доставляешь мне удовольствие, — ответила она, почувствовав, что где-то в глубине начали вновь разгораться тлеющие там угольки. — Но я удивлена, что во мне так скоро возродилось желание. После всего того, что между нами было.

— Любопытно. То же самое чувствую и я, — пробормотал он. — Роза ткнулась головкой в мягкие завитки между ногами. Теплое тело ясно ощущало ее прохладу.

— Но ведь это какая-то несообразность. Я еще никогда не слышала, чтобы кого-то можно было соблазнить цветком, — сказала она со смехом, в котором скрывалось некоторое смущение.

— Я думаю, что наверняка есть какая-нибудь греческая легенда, повествующая о том, как Зевс перевоплотился в подсолнечник, чтобы соблазнить нимфу, — сказал Стивен с притворной серьезностью. — Или, может быть, то была репа?

— Царь богов — и репа? Никак не вяжется, — со смешком запротестовала она. Разбуженная чувственность истомно сомкнула ее веки. Ее ноги раздвинулись, и, будя волнующие ощущения, цветок коснулся заповедных тайн. Кровь быстрее запульсировала в ее теле. Бедра беспокойно двигались, ожидая тяжелого упругого давления, куда более ощутимого, чем слабое прикосновение цветка. В этот момент она перестала ощущать почти призрачное касание розы. Ее глаза широко раскрылись.

— О, злой человек! Или, может быть, я должна сказать: злой цветок. Ты не можешь остановиться.

— А я и не хочу останавливаться. Но на этот раз я надеюсь, что главную работу сделаешь ты сама.

Он подтянул ее ближе и усадил на себя. Нетерпение бурлило в нем так же сильно, как и в ней. Хотя Розалинда никогда не предавалась любви в такой позе, она хорошо представляла себе, что делать. Она присела на колени и обняла его. Затем, вся истаивая в блаженном удовольствии, села на напряженное древко. Мышцы ее напружинились.

Он жадно глотнул воздух и схватил ее за бедра.

— Так кто же из нас злой?

С громким смехом Розалинда положила голову ему на плечо, а ее бедра медленно сблизились с его бедрами. На этот раз все происходило не в такой отчаянной спешке, как прежде: чувственная истома как бы разливалась по всему ее телу, а не сосредоточивалась в каком-то определенном месте. Ей нравилось, что она может контролировать ритм. Она даже слышала, как учащается биение его сердца, когда вбирала в себя упругую плоть. Но больше всего ей нравилось, как хорошо они чувствуют друг друга. Их слияние на этот раз сильно отличалось от той страсти, которая еще недавно сотрясала их, однако чувства, которые они при этом испытывали, были не менее глубокими.

Истома постепенно превращалась в нетерпеливое желание, Розалинда крепко вцепилась в его плечи, оставляя многочисленные следы ногтей. На ее вскрик Стивен ответил каким-то гортанным звуком.

Покрытые легким потом, их тела мало-помалу расслабились. Он начал ласкать ее, теплой ладонью поглаживая спину. Никто не проявлял желания отодвинуться. Ей нравилось, что их тела близки, хотелось, чтобы они навсегда оставались сплетенными.

Погружаясь в сон, Розалинда почувствовала, что на глазах у нее выступают слезы: ей было жаль, что мучительно-сладостная красота их любви скоро увянет, как роза.

Глава 20

Стивен проснулся рано. Розалинда спала рядом, свернувшись клубочком, положив одну руку ему на грудь. В окно тихо постукивал дождь, перламутровый рассвет неярко озарял ее волосы, веером разметавшиеся по его плечу. Стивен ласково погладил их. Вздохнув, она теснее прижалась к нему.

Он с удовольствием вспоминал о вчерашнем дне, прошедшем почти идеально, если не считать легкого приступа боли. Брачная же ночь притупила все чувства. Теперь, поддавшись эгоизму, он мечтал еще об одном таком же дне. И таком же утре. Какое это счастье — просыпаться рядом с Розалиндой, в безмятежном покое! Почему бы нынешнему дню не быть таким же, как вчерашний? Даже лучше?

Чуть погодя, он задремал, а когда проснулся, увидел, что небо посветлело, а дождь прекратился. Розалинда продолжала спать. Признак спокойной совести, подумал он.

Однако в нем самом бурлила энергия, он больше не мог оставаться в постели. Он хотел было разбудить Розалинду, но тут же передумал. Заботливый муж должен предоставить жене возможность хорошенько выспаться и, стало быть, восстановить свои силы.

Решив прогуляться, он тихонько выскользнул из объятий Розалинды и стал одеваться. Она перекатилась на освободившееся место и обняла подушку, на которой совсем недавно покоилась его голова. Жена лежала как котенок, с той же непринужденной свободой, только была в десять раз очаровательнее.

Эта мысль напомнила ему о Порции, которая после вчерашнего ужина, свернувшись клубочком, сладко посапывала в своей корзинке. Подобрав маленькое пушистое тельце, он положил его рядом с Розалиндой. Котенок широко разинул свою розовую пасть и вновь погрузился в сон.

Накануне вечером он не принял лекарства. Не по рассеянности — просто побоялся, что опий может вызвать у него нежеланную сонливость. Отныне он перенесет прием пилюли с вечера на утро.

Проглотив пилюлю, он оделся, написал записку для Розалинды и положил на прикроватный столик. Спящее лицо и голые руки его жены были прелестны; он оборвал лепестки у розы и осыпал ими ее и котенка. Открыв глаза, Порция оттолкнула лепесток. Затем, повернувшись на спину, задрала лапки вверх.