Мир красного солнца (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут юноша осекся, осознав, что натворил. Аудитория едва удерживалась от того, чтобы бурно расхохотаться, и по рядам прокатывались волны сдавленных хихиканий. Профессора Уайта не любил никто.
Профессор разевал рот и брызгал слюной, пытаясь заговорить. Наконец ему это удалось.
— Вероятно, мистер Калвер, — предположил он, — вам лучше подняться на кафедру, а я спущусь и займу ваше место.
— Извините, сэр, забылся. Это больше не повторится. При всех искренне прошу простить меня.
Он сел, а профессор Уайт продолжил лекцию.
Вот этот-то инцидент и объясняет, почему Раш Калвер вошел в легенды Висконсинского университета.
О нем рассказывали прямо-таки чудеса. На последнем курсе он был избран человеком года. Его приняли во все сколько-нибудь заметные студенческие организации, отвергавшие его прежде, хоть он и демонстрировал на первом и втором курсе большие успехи по части футбола.
В посредственном студенте вдруг пробудился блестящий интеллект. Те, у кого он раньше искал помощи в занятиях математикой и прочими дисциплинами, теперь сами ходили к нему за помощью.
Как-то раз он принял участие в диспуте по социально-политическим наукам и целый час излагал принципы правления утопическим государством. Слышавшие его речь позднее утверждали, что говорил он столь убежденно, будто видел подобное правительство в деле.
Но величайшей славы он добился на футбольном поприще, благодаря триумфам, принесенным висконсинской команде. В студенческом городке ходили слухи, будто он разработал и поведал тренеру ряд комбинаций, основанных на совершенно новых тактических принципах. Сам же Раш упорно отрицал свою причастность к их разработке. Но как бы то ни было, той осенью висконсинская команда буквально наголову разгромила всех противников. Команда за командой падала жертвой неукротимого натиска «Барсуков». Они добрались до Миннеаполиса и там с легкостью прошествовали триумфальным маршем через позиции могучих «Золотых сусликов». Болельщики и спортивные обозреватели буквально изнемогали от изумления, а весь футбольный мир трепетал от восторга.
Настоятельные требования общественности заставили Большую Десятку пересмотреть запрет на проведение игр по окончании сезона, и 1 января 1945 года «Барсуки» одержали на Розовой арене сокрушительную победу над «Троянцами» со счетом 49:0. Спортивные обозреватели нарекли эту игру величайшим матчем всех времен и народов.
Джимми Рассел сидел на дереве. Ему невероятно повезло, ибо в здешнем краю деревья редкость, а репортер наткнулся на дерево в тот самый миг, когда крайне в этом нуждался.
Под деревом кружил исполинский медведь-гризли, одержимый яростью битвы. Свирепо рыча, он кусал торчащие из плеч древки стрел. Кора дерева кое-где была напрочь содрана ударами огромных лап, на древесине зияли глубокие следы четырехдюймовых когтей. Все нижние сучья были обломаны — зверь то и дело вставал во весь рост, пытаясь дотянуться до своей добычи.
В овраге в четверти мили отсюда остался помятый, истерзанный труп вождя Гайаваты; во время атаки медведь избрал его первой жертвой. Джимми выпустил свою последнюю стрелу прямо в глотку зверя, когда тот увечил его друга. Потом, оставшись без оружия и осознав, что спутник погиб, Джимми ринулся в бегство — слепое, отчаянное бегство. Дерево спасло его — по крайней мере, на время. Он все еще надеялся, что последняя стрела, вонзившаяся глубоко в глотку медведя и вызвавшая безостановочное кровотечение, рано или поздно повлечет гибель разъяренного чудища.
Сидя на толстом суку, репортер с тоской раздумывал о том, что, даже уцелев, вынужден будет остаток пути одолеть в одиночку. До Мексики и цивилизации ацтеков путь еще неблизкий, но в компании со стариной Гайаватой время летело незаметно. Вождь был его единственным другом в этом диком первобытном краю, а сейчас он мертв. Джимми придется пройти еще тысячу миль одному, пешком и почти безоружным.
— Быть может, стоило переждать в деревне, — рассуждал репортер. — Глядишь, кто-нибудь и прибыл бы за мной. А может, никто не хотел ввязываться в это дело. Впрочем, курьезно, но я всегда считал Харта своим другом, хоть он и взвивался всякий раз под потолок, едва меня углядев. Но я все-таки ждал целых три года, так что времени у него было предостаточно.
Одинокий буффало выбрался из лощины на гребень, где под деревом нес свою вахту медведь. Увидев быка, гризли свирепо взревел и ринулся на него. Мгновение казалось, что буффало готов дать отпор, но не успел медведь пробежать полдороги, как бык развернулся и затрусил прочь. Гризли вернулся под дерево.
Далеко на равнине показалось стадо антилоп, мчавшихся, едва касаясь земли. Джимми долго следил за ними. Сквозь высокую траву лощины к западу от дерева бесшумно скользнул волк. В небе закружили стервятники. Погрозив им кулаком, Джимми изрыгнул проклятие.
На землю опустились сумерки, но медведь не покидал своего поста. Время от времени он отходил в сторонку и ложился на траву, будто ослабев от потери крови, — но всякий раз возвращался и возобновлял кружение под деревом.
Взошла луна, и с восточных холмов донесся заунывный вой волков. Джимми оторвал полоску от своей кожаной рубашки и привязал себя к дереву. И правильно сделал, потому что уснул, несмотря на поджидающую внизу опасность, несмотря на старания сохранять бдительность.
Когда он проснулся, луна уже клонилась к западу. Все его тело занемело и промерзло до костей; какое-то мгновение Джимми не мог сообразить, где он и кто он.
По гребню неподалеку скользнул стелющийся вдоль земли силуэт, а откуда-то из прерии донеслось взревывающее похрюкивание пробуждающегося стада буффало.
Внезапно сориентировавшись в обстановке, Джимми принялся озираться в поисках медведя. Поначалу он никак не мог разглядеть зверя, но в конце концов узрел его огромное тело, распростертое на земле чуть поодаль. Джимми крикнул, но медведь не шелохнулся.
Под вечер Джимми шагал по равнине, направляясь на юго-запад. Он был вооружен луком со стрелами, а за пояс заткнул томагавк. Одет он был в потрепанные одежды из звериных шкур, но ступал широким, размашистым шагом и высоко нес свою голову.
За его спиной осталась высокая груда камней, отметившая место последнего упокоения смертного вождя Гайаваты. Впереди лежит Мексика, страна ацтеков.
Там колыбель высочайшей цивилизации доколумбовой Северной Америки. Там он отыщет людей, легенды которых повествуют о белом боге, пришедшем к ним в древние времена и научившем их очень многому. Таков рассказ, поведанный ими испанским конквистадорам. Потому-то они и приветствовали Кортеса, будто бога, — о чем после горько пожалели.
— Белый бог, научивший их очень многому, — произнес Джимми себе под нос и хмыкнул. Может, этим белым богом был вовсе не он?
