Александр III. Заложник судьбы - Нина Павловна Бойко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После такого афронта британский посол получил королевское предписание выразить в Петербурге резкий протест и потребовать извинений.
– Мы этого не сделаем, – сказал Александр. И наградил начальника пограничного отряда орденом святого Георгия. – Я не допущу посягательств на нашу территорию!
А на депеше русского посла из Лондона начертал: «Нечего с ними разговаривать!»
Из Англии поступила новая угрожающая нота. В ответ на нее царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал морские вооруженные силы России в пять раз. Английский министр внутренних дел Дизраэли назвал Россию «огромным, чудовищным, страшным медведем, который нависает над Афганистаном, Индией, и нашими интересами в мире».
Прошло две недели, Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента. С молодым русским монархом приходилось считаться. Тем временем русские в Севастополе спустили на воду несколько боевых кораблей.
Болгарский князь Баттенберг – офицер германской армии, родной племянник умершей императрицы Марии Александровны, – решил избавиться от «русской опеки», вынудив русских министров в болгарском правительстве подать в отставку. С ведома Австрии и Германии провозгласил объединение северной и южной Болгарии, выгнал из южной Болгарии турок, и объявил себя князем Объединенного Болгарского государства.
Подстрекаемая Австрией, Сербия объявила войну Болгарии. Снова создался балканский кризис. Александр был в бешенстве! Предложил Болгарии самой решать свои внешнеполитические проблемы! Результатом стал разрыв дипломатических отношений.
Неожиданно улучшились отношения России с Турцией, что отнюдь не понравилось Австрии. Австрийский посол в Петербурге стал угрожать России войной, обещая, что Австрия выставит против России три корпуса. На большом обеде в Зимнем дворце, сидя за столом напротив царя, он затянул ту же песню, и Александр не выдержал. Взял вилку, согнул ее петлей и толкнул к его прибору:
– Вот что я сделаю с вашими корпусами.
Поднял бокал за присутствовавшего на обеде князя Черногории:
– Пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единственного искреннего и верного союзника России вне ее территории.
Российский канцлер Гирс открыл рот от изумления; дипломаты побледнели. Лондонская газета «Таймс» писала на другое утро об удивительной речи, произнесенной русским царем, идущей вразрез со всеми традициями в сношениях между европейскими странами.
Это был второй случай, когда международная дипломатия вошла в ступор от черногорско-российской дружбы. Первый произошел в 1837 году. По просьбе владыки Черногории, в Цетин был послан капитан горного ведомства Егор Петрович Ковалевский для изыскания золота в Черных горах. «Владыка встретил меня подозрительно, но отношения наши вскоре выяснились, и мудрено ли? Ему 21 год, мне – с небольшим 23. В эти годы и чувствуешь и действуешь так открыто, так честно, что всякое сомнение отпадает само собою» (Е. П. Ковалевский).
«Командировался-то он искать золото, а нашел войну, – и пускай бы еще с Турцией (без этого нельзя было и представить себе Черногорию), а то – с Австрией, с которою, как водится, мы состояли в самой закадычной дружбе.
– Ты послан от русского царя! – обратились добродушные разбойники Черной Горы к человеку, который был действительно послан, но совсем не за тем, за чем они полагали, – веди нас на австрияков! Австрияк – католик и враг нам, значит, враг и твоему царю. Вот тебе ружье, вот тебе пистолет, а вот кинжал: бери и иди на австрияков!
Как ни лестно было в чине капитана, да еще не настоящего, сделаться главнокомандующим, как ни молод был капитан, – однако же он усомнился в своем праве поступить так, как от него требовали. Пришлось владыке, который в одно и то же время был митрополитом и воином, поэтом и просвещенным монархом, пустить в ход свое красноречие, чтобы убедить приезжего в совершенной невозможности для русского, да еще офицера, не поспешить взвалить на плечо ружье и не пуститься в горы за австрийцами.
Пришлось Егору Петровичу карабкаться по стремнинам и вдоль горных ручьев уже не за рудою, а за австрийскими солдатами, которые дали заманить себя в такие трущобы, где только дикая коза да черногорец умеют на ногах держаться. Тут их, разумеется, сколько успели, перебили, а живых забрали в плен, в том числе и офицеров, и принялись ставить виселицы.
– Вешай всех!! – кричали своему фельдмаршалу победители, – и веди дальше!
Но не было нужды быть в самом деле фельдмаршалом, чтобы сообразить, что вешать офицеров дружественной державы и переносить войну за горы значило уже для себя готовить виселицу!
– Не поведу и вешать не позволю! – объявил он решительно. – Мой царь не приказал, и вам не приказывает. Он приказывает заключить мир.
Находчивость Егора Петровича одержала победу. Войско поспорило и уступило: так уж и быть, ради царя прощаем и на мир для царя соглашаемся; только подписать его должен царев капитан, – иначе мы миру не верим.
– Подписывай или веди вперед! а не то пойдем и без тебя – только вот офицеров перевешаем.
Делать было нечего; перекрестившись, царев капитан скрепил приложением своей руки и герба печати мирный договор двух государств. А там – будь что будет.
Австрийцы на этот раз были гораздо сговорчивее… был заключен мирный договор, в силу которого австрийцы уступали Черногории спорные на Пастровичевой горе земли, с оговоркой, если не последует согласия высшей власти. В конце сентября 1837 года комиссия начала проводить границу между двумя странами (Австрией и Черногорией). Первый, кто прочел в Петербурге копию этого небывалого в истории международных отношений акта, был министр иностранных дел Нессельроде, а доставил ему такое удовольствие австрийский посол, любезно потребовав, кстати, и полного удовлетворения, которое должно было состоять в официальном порицании поступков русского офицера, как неприличных и несогласных с добрыми отношениями соседей.
Николай I давать удовлетворение не любил. Он остался недоволен. А тут еще, как на беду, темное до тех пор имя маленького русского офицера иностранные газеты расславили по всему свету, усердно ругая его, и пуще усилили неудовольствие государя: он и гласности не любил.
Между тем виновник всех этих бед лишен был даже возможности объясниться с нашим послом в Вене – растолковать всю свою неповинность: пределы Австрийской империи были строго охраняемы на всех заставах от попытки страшного капитана посягнуть своим появлением на ее безопасность!
Как из этого выпутался Егор Петрович, мне рассказал в Крымскую войну А. М. Горчаков:
“Я познакомился с вашим дядюшкой самым неожиданным и довольно необыкновенным образом. Проживал я тогда в Италии… Докладывают:
– Капитан Ковалевский имеет передать просьбу. – Имя
