Вещи, которые я хотела сказать (но не сказала) - Моника Мерфи

а потом притворяется, что меня не существует в классе. В кампусе. За обедом. В коридорах. Это его обычный режим работы, и я даже не обижаюсь. По крайней мере, все остальные по-прежнему оставляют меня в покое.

Я позволила ему поступать по-своему. Он как маленький надутый ребенок, который должен закатить истерику — после того, как получил то, что хотел. Обходится со мной молча, обращается со мной как с незнакомкой. Впрочем, он может притворяться сколько угодно. Мы так хорошо понимаем друг друга, что, клянусь, воздух между нами потрескивает и искрится электричеством каждый раз, когда мы находимся в присутствии друг друга. На уроке американского правительства он всегда занимает свое место раньше меня, его глаза следят за мной, когда я прохожу мимо, все мое тело загорается от одного взгляда.

Он совершенно выводит меня из себя, и я думаю, что поступаю с ним так же. Напряжение между нами растет с каждым днем, и я становлюсь более смелой, когда он проходит мимо меня в коридоре или в классе. Я откровенно пялюсь, не заботясь о том, кто это заметит. Кто бы что-нибудь сказал? Он тоже не может не смотреть на меня, его глаза опускаются на мою грудь. Мои ноги. Я закатываю пояс своей юбки специально для него, подол танцует вокруг моих бедер, и я молча надеюсь, что сведу его с ума.

Однажды после моего урока французского зал заполняется людьми, и все мы, казалось бы, движемся как один. Он приближается, на голову выше всех остальных, его пристальный взгляд прикован к моему. Мы проходим мимо, его пальцы на мгновение находят мои, так быстро, что я почти могу поверить, что этого не было. Его указательный палец изгибается, на мгновение обхватывая мой. В одну секунду мы соприкасаемся…

В следующий момент он исчезает.

Уит Ланкастер стал опасной навязчивой идеей, и я не знаю, как выкинуть его из головы. Моей крови. Он сказал, что собирается выкинуть меня из своей системы, но как это возможно? С каждым нашим взаимодействием становится только хуже. Он становится... большим. Я не могу отделаться от мысли, что влияю на него точно так же.

В середине недели на нас обрушивается жара. Это последний месяц лета перед тем, как наступят морозные утра и резкие послеполуденные ветры. Затем последует бесконечный дождь, а затем, в конце концов, ничего, кроме снега. Все в кампусе при каждом удобном случае выходят на улицу, хватаясь за последние кусочки теплой температуры и яркого солнца. За обедом, в свободное время, после школы.

В четверг во время обеда я стою в очереди в столовой, расплачиваюсь с кассиром, прежде чем повернуться, чтобы выйти на улицу, когда налетаю на Чада, чуть не уронив на землю завернутый сэндвич и пакет чипсов, зажатый в моей руке.

Чад хватает меня за локоть, поддерживая. “Ты в порядке?”

Я поднимаю на него взгляд. Чад привлекателен. Не такой красивый, как Уит, но он близок к этому. У него теплые карие глаза и густые каштановые волосы. Он из знатной семьи со связями с британской королевской семьей — его тетя вышла замуж за герцога. Его семья также часто появляется в журналах и на сайтах, посвященных сплетням, благодаря его сестре, влиятельному человеку в социальных сетях, которая общается с Кайли Дженнер и ее командой.

Но его рука на моем локте ничего не делает со мной. Даже искры не было. Его прикосновение бессмысленно.

“Я в порядке. Спасибо.” Я слабо улыбаюсь ему, но он никак не реагирует. Он просто опускает руку, кивает мне один раз и уходит.

Я смотрю ему вслед, когда он направляется к своим друзьям, Уит, конечно, один из них. Его взгляд цепляется за мой, выражение его лица непроницаемо, и я смотрю на красивого парня, который шантажирует меня. Парень, который называет меня дерьмовыми именами, прикасается ко мне, как будто я самое красивое, что он когда-либо видел, и сводит меня с ума своим ртом. И пальцами. Боже, я презираю его. Он так сбивает с толку.

Остаток дня я ловлю Уита на том, что он наблюдает за мной почти с отвращением во взгляде. Или это гнев. Я не могу сказать. Он так невероятно расстраивает, и теперь я единственная, кто игнорирует его, решив наслаждаться днем и прекрасной погодой, пока могу. Уже поздний вечер, и я сижу на траве рядом с библиотекой с Сильви, задняя часть наших бедер чешется от травы.

“Надо было взять одеяло”, - ворчу я, почесываясь.

Сильви смеется. “Мне нравится этот зуд. Заставляет меня чувствовать себя живой.”

Я посылаю ей взгляд, но она кажется абсолютно серьезной. Иногда она такая... странная. Интересно, лжет ли она о предсмертных вещах, но она всегда так искренна, когда упоминает об этом. “Как ты себя чувствуешь?”

“О, я в порядке”. Она машет рукой, отклоняя мой вопрос. “Мама нашла мне нового врача”.

Нахмурившись, я щиплю траву. “И как?”

“Никто не сможет понять, что со мной не так. Когда они не дают ответов, которые она хочет услышать, Мама продолжает искать других врачей”. Сильви пожимает плечами. “Это просто ее способ. Она хочет убедиться, что у меня самая лучшая медицинская помощь, и мы, конечно, можем себе это позволить”.

Я могу только представить, сколько денег было потрачено на здоровье Сильви. “У тебя есть какая-нибудь определенная болезнь?”

“О, у меня их много, с названиями, которые я не могу выговорить, и почти все они неизлечимы”. Она складывает руки вместе почти в молитве, ее пальцы танцуют друг против друга. “У меня есть копия моей медицинской карты, если ты захочешь как-нибудь просмотреть ее”.

“Я так не думаю”, - говорю я, заставляя ее смеяться еще больше. “Так вот почему тебя не было на выходных? Ты была со своей матерью?”

“Как ты узнала, что я уезжала? Я никому не говорила. Мама приехала в пятницу утром и сказала, что мы должны ехать. Она увезла меня на "роллс-ройсе". Мама всегда путешествует с шиком.” Ее глаза сужаются, когда она рассматривает меня. “Подожди минутку. Ты говорила с Уитом? Это он сказал тебе, что я уехала?”

“Нет”. Я полностью отрицаю Сильви, когда речь заходит о ее брате. “Мы не разговариваем”.

Мы действительно этого не делаем. Во всяком случае, не так уж много. Мы просто спорим. Говорим друг другу гадости. Раздеваемся. И дарим друг другу оргазмы. Теперь, когда мы перешли к полноценному траху, это все, о чем я могу думать.

Я не могу дождаться, когда сделаю это