Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

Мир отреагировал раньше нас с Сержем. Он услышал шаги в прихожей и обернулся, думая, что его догнали полицейские, но в комнату вошел толстый блондин по имени Клаус Краузе. Глупо не верить на слово такому серьезному бандиту, как Жан Этьен.

— Добрый вечер, — произнес Краузе, наводя пистолет почему-то на меня. — Господа, не шевелитесь, а не то я снесу мадам Шахова башку!

Эти слова были произнесены по-французски, и Дюваль их прекрасно понял. Я почувствовала, как он весь собрался и сделал глубокий вдох. Он не задавал лишних вопросов, не дергался, а пытался оценить обстановку.

Мир, ожидавший увидеть уже знакомые лица, немного удивился, вспомнил мое предупреждение и тоже замер вполоборота к двери. Его руки лежали на коленях.

Вслед за Краузе в комнату вошли четверо парней самой обычной наружности. Вторым справа был мой знакомый в кожаной куртке. Ребята рассредоточились по гостиной, заняв позиции у дверей и окон. Клаус взглядом проверил расстановку сил и, одобрив, снова занялся нами.

— Чтобы никто не обманывался, это — карательный отряд. Отсюда вам живыми не выйти. Извините, мсье Дюваль, вы — тоже.

— Вы — немец? — вежливо осведомился Дюваль, расслышавший чутким музыкальным ухом еле заметный акцент первого помощника Этьена.

— Это имеет значение? — поинтересовался Краузе.

— Его зовут Клаус Краузе, — пояснила я.

— А ты — заткнись! — кинул он мне. — С тобой будет другой разговор.

— Потише с моей невестой, — спокойно потребовал Серж.

— И с моей женой, — добавил Мир. Похоже, карательный отряд не произвел на него должного впечатления. Но я бы не шутила. Все эти мальчики были вооружены до зубов, а у нас и перочинного ножа не нашлось бы.

Тем временем Дюваль обратился к Краузе на немецком. Я немецкий изучала в школе, много лет назад, да и то плохо, но вскоре услышала несколько знакомых слов, которые сложились в обрывки фраз: «отпустите ее…» и «…напишу цифры». Краузе слушал очень внимательно. Потом кивнул. Дюваль медленно для парней с пушками поднял руки ладонями наружу, потом потянулся правой во внутренний карман пиджака и достал блокнот и ручку. Быстро написал шесть цифр, от которых у меня мурашки по спине побежали, и протянул ее Краузе. Тот подошел, взял записку, посмотрел на нее, скомкал и сунул в карман. Потом показал своим головорезам на выход. Те безропотно подчинились. Дюваль улыбнулся.

— Рано радуетесь, мсье банкир. Не все продается и не все покупается! — торжественно произнес немец. — Я велел ребятам уйти, потому что люблю делать все сам. Это доставляет мне удовольствие. Единственная поблажка, которой вы добились для своей женщины, мсье Дюваль, это то, что она умрет первой и быстро, а не так, как я планировал раньше. Поверьте мне, это очень много! Легкая смерть дорогого стоит.

Наверное, Краузе нравилось немного провоцировать жертву, играть с ней, обещая шансы, отнимая шансы, натягивая петлю, ослабляя петлю. Мне было страшно. Я только что обрела Мира, смерть сегодня вечером не входила в мои планы. Мне было страшно за Дюваля, он погибнет ни за что. В Клаусе было что-то такое неизбежное, настоящее, пахнущее болью и горем.

Как я узнала позже, Мир ждал только удобного момента, чтобы вытащить пистолет из кармана. Зная, что за ним ведется охота, и не слишком надеясь на защиту полиции, он таскал в кармане куртки небольшой револьвер. Теперь оружие могло пригодиться, это был шанс. Мир лишь боялся, что Краузе начнет стрелять, как только увидит револьвер в руках одной из своих жертв. Сейчас немец держал пистолет дулом в пол, и Мир уже нащупал рукой согретую телом сталь.

Клаусу надоело играть.

— Прощайся и с мужем, и с любовником, русская шлюха! — велел он мне, и я увидела черное пустое отверстие. Мне и раньше угрожали, и все же на этот раз страх перерос в ужас, парализовал меня, отнял способность мыслить, дышать, говорить. Я тупо смотрела в глаз смерти, ожидая короткой вспышки и за ней долгого полета в другое измерение. Отключился даже инстинкт противостояния. Может, так действовало на меня присутствие Мира.

Два выстрела прозвучали одновременно. Два человека расстались с жизнью через несколько секунд. Первым получил свою пулю Клаус Краузе. Его палец уже нажимал на курок, когда содержимое черепной коробки украсило дорогой ковер в гостиной банкира Сержа Дюваля. Вторым погиб сам Серж Дюваль, закрывший своим телом свою невесту. Он толкнул меня на диван и бросился сверху, смерть проникла в его прекрасное тело через небольшую дырочку у основания черепа. Он погиб из-за меня и ради меня, даже не поняв толком, почему так получилось. Я втянула его в смертельную воронку и погубила.

То, что Серж мертв, я поняла, почувствовав через тело Дюваля толчок пули, ее смертельный удар. Мне кажется, что я даже видела, как она вылетает из ствола и как Серж закрывает меня от нее. Он привалил меня своим весом, быстрая агония сотрясла нас обоих, и кровь, хлынувшая из его рта, кипела на моей коже. Я зарыдала и закричала еще до того, как он умер, я не хотела его смерти. Возможно, не хотела его смерти даже больше, чем не хотела смерти Мира. Это несправедливо! Он ни при чем, это я во всем виновата!

Мир ждал, что в дверь ворвутся ребята Краузе, но их все не было. Потом стало понятно: подъехала полиция. В залитой кровью комнате появились полицейские.

Мир вытащил меня из-под тела Дюваля. Я не могла оставить Сержа одного. Мне все казалось, что он начал дышать, дышит, вздрагивают веки, вот-вот, сейчас! Я гладила его по голове, звала, теребила, проклятые слезы заливали глаза и мешали искать признаки жизни, рыдания не давали объяснить Миру и всем остальным, что Серж сейчас оживет, он задышит. Господи, где же «Скорая»! Его надо спасти!

— Ленка, не надо, пойдем, — неожиданно четким, громким и спокойным голосом сказал Мир. — Он умер. Пойдем.

Я вытерла лицо рукавом блузки. Они еще текли, и щипало глаза и щеки, дышать было почти невозможно. Мир отцепил меня от тела Дюваля. Полицейские перевернули его лицом вверх. Серж смотрел открытыми мертвыми, пустыми глазами в потолок.

— Прости меня. — Я пыталась докричаться до убитого. — Прости меня, я люблю тебя! Я тебе не говорила, ты не знаешь ничего! Я люблю тебя!

Это заклинание мне всегда помогало! Я верила, что если сказать так, то Серж будет жить. В эти три слова я вложила все: надежду, боль, свою вину… Но магическая формула не действовала! Позже я поняла, почему — неправда не обладает волшебной силой.

— Идем, Ленка! — Мир уводил меня железной рукой. Он был прав, надо идти, надо двигаться. Мертвые не двигаются, а живые должны.

Глава 49