Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

Терапевтический комплекс, роддом, инфекция, неврология, операционные, отделение интенсивной терапии, отделение пограничных состояний, морг.

Многопрофильный Больничный Комплекс.

Второй по величине в стране.

Такой есть только в столице. И здесь.

В Приполярье.

На краю земли.

В городе Тихий.

Здесь не умещающаяся в воображении Станция Экстренной Помощи: снегоходы, специально оборудованные аэросани, гусеничные вездеходы. Здесь на крыше — посадочная площадка для вертолёта реанимации. И сам вертолёт — красно-белый. Нафаршированный Всем Самым.

Здесь недалеко крупнейшее в Евразии газовое месторождение. Недалеко — за Полярным Кругом.

Там где Он (Полярный Круг) начинается — стоит большой знак, сваренный из труб толщиной в человеческую руку. Сюда — за 60 километров от города приезжают свадьбы. Молодожёны завязывают на знаке пёструю ленточку. Фотографируются на фоне. Едут обратно. Такая традиция. Так делают все.

Так сделала со своим мужем медсестра Карина, которая должна была сегодня заступать в 18.00.

С росписью тянуть уже дальше некуда: живот выпирает так, будто там как минимум тройня.

Отпуск по случаю торжественного события, плюс за свой счёт, а там две недели — и рожать.

Счастливая, замужняя и беременная Карина летит сейчас со своим возлюбленным на высоте 10000 метров в Анапу. К маме.

— Цок! Цок! Цок! Цок! — по мраморному полу огромного холла больницы в белых лакированных туфлях на высоких хромированных каблуках — идёт её сменщица.

Алёна.

У Алёны тёмные волосы, тёмные глаза и тёмная помада.

У Алёны белоснежный накрахмаленный халат и бледная, словно светящаяся изнутри, кожа.

Мужчины хотя бы раз, но не могут удержаться и не посмотреть ей в след.

Профессионалы:

Официантки.

Парикмахеры.

Продавцы.

Медсёстры — никогда не работают на каблуках.

Работать на каблуках в этих профессиях — ненавидеть себя.

Медсестру Алёну никто не видел без каблуков. Вне здания больницы — да.

Здесь — нет.

Она никогда не опаздывает.

В бумагах, которыми она занимается, — идеальный порядок.

Она не курит. Не пьёт больше, чем бокал вина на общебольничных праздниках. Никто никогда не замечает, когда именно она с этих праздников уходит. Водитель «Мерседеса», развозящего сотрудников по домам, — Шурик Морозов — однажды хотел помочь ей войти в среднюю дверь автобуса. Он, улыбаясь и собираясь сказать «прошу-с», взял её под локоть. Алёна остановилась. Уже поставив правую ногу на ступеньку, а носком левой собираясь оттолкнуться от асфальта — она повернулась к нему и сказала негромко и чётко:

— Руки.

— Что? — всё ещё улыбаясь, спросил Шурик.

— Руки, — повторила она с той же громкостью и интонацией. Шурик убрал свою ладонь с её локтя и впоследствии даже заговаривать с ней не пытался.

У неё были приятельские отношения с коллективом. Но если бы кто-нибудь из коллег задумался, то сообразил бы, что никто, никогда не звонил Алёне по телефону. И она никому, никогда не звонила вне работы.

В её квартире люди из больницы побывали только один раз: однажды Алёна сильно температурила, и проверить её состояние заезжала бывшая поблизости от её дома бригада «скорой». Ей по профсоюзной линии выписали бесплатные лекарства и сделали хороший укол. Фельдшер с медсестрой увидели скромную не дешёвую спальню, большой телевизор с дорогим «квадро» и беговую дорожку в зале.

Они не заметили, что в доме нет ни одной фотографии. И не задумались — собственная это квартира Алёны? Съёмная?

Сама она об этом точно не задумывалась.

Её утро начиналось с мерзкого электронного верещания. Она просыпалась под ненавистные трели будильника, садилась в кровати и сидела так — сквозь полуслипшиеся ресницы рассматривая очередное Новое Утро.

Она медленно сползала с постели, вдевала ноги в тапочки с дурацким и нелюбимым сейчас узором. Закутывалась в тёмно-синий любимый халат на два размера больше. Шла в ванную, тускло мерцая иероглифом «До» вышитым на левой стороне груди.

«ДО». Путь.

«ДО» — нота. Первая в нотном стане.

«До» — в смысле не «после», а «до того».

В смысле не «after», а «before».

Она принимала горячий, а за ним сразу ЛЕДЯНОЙ душ.

Потом — двадцать минут бега.

Три подхода на пресс.

Через день — отжимания от пола на специальных скобах с прорезиненными рукоятями, удобно впивающимися в ладони.

Ещё один быстрый горячий/холодный/горячий/холодный душ.

Чистила зубы, промывала рот от мятной вспененной пасты, промокала лицо полотенцем — и только потом смотрела на себя в зеркало.

Она смотрела сначала на свой нос.

Потом на губы.

И наконец — в глаза.

Оценивала их цвет.

Их неповторяющийся больше нигде в мире оттенок и мелкий рисунок вокруг глаза.

Словно микроскопический узор на крупной купюре, определяющий одну из степеней защиты.

Алёна рассматривала свои брови.

Потом уши.

Потом сушила волосы феном.

Выпивала на кухне стакан йогурта.

Шла на работу.

На работе она с удовольствием разборчивым крупным подчерком, большим остро заточенным чёрным карандашом — записывает в свою папку важные данные со стендов на всех двенадцати этажах Комплекса.

У неё странная, но очень важная работа.

То сочетание, которое некоторые ищут всю жизнь. Не «интересная» — главный критерий при выборе работы у некоторых персонажей, живущих с нами рядом. «Странная» и «очень важная» — вот, что должно входить в стандартную комплектацию пакета «Счастливая жизнь». Прототипа, проходящего процесс предварительного тестирования. С ч/б менюшкой для инженера. На движке «чуть менее счастливая жизнь». С тарифом «ноль копеек ЗА минуту С Одним Номером БЕЗ платы ЗА соединение ДО конца ЖИЗНИ».

У Алёны странная, но очень важная работа.

Большим, остро заточенным чёрным карандашом она в точности переписывает содержание карточек, заполненных от руки другими сотрудниками МБК.

Уборщица, трущая полы своего этажа 4 раза за свою смену, каждый такой раз своей рукой записывает: «влажн. Уборка. Хлор. 22.15». Потом дата и подпись.

Записи обслуживающего персонала — на карточках бледно-голубого цвета.

Медсестра оставляет запись от руки о планово проведённых уколе, обработке раны, перевязке. Такие данные должны записываться в карточки бледно-розового цвета. Доктора или начальники отделений, проводившие утренний (или экстренный) осмотр, операцию и (не дай Бог!) засвидетельствование смерти пациента, — сообщали обо всём тремя закорючками на бланках бледно-зелёного цвета. Ещё были бледно-жёлтые и белые.

У каждого отделения свой стенд.

У каждой бригады — ряд.

У каждого работника — свой карман на стенде. Каждому присвоен личный номер. Номер, нанесённый на карман стенда. Туда вставляется карточка определённого цвета.

Странная, но очень важная работа.

В МБК был свой внутренний сервер на чердаке, дублирующий его сервер в подвале и восемнадцать километров оптоволокна в подвесных потолках и межэтажных перегородках. Любая информация: о результатах УЗИ, рентгена, занесённых сейчас в гинекологическом кабинете в регистрационный журнал данных о некой Сидоровой В. В. — всё это летело куда надо и там удачно и компактно архивировалось. За всем этим почти круглосуточно наблюдал Юра — главный и единственный сисадмин и ведущий программист МБК. Человек, которого заманили из провинции на астрономическую по меркам его родины зарплату.

Юра носил на голове какие-то крашеные остатки взлохмаченных волос и куцые клочки подбородной растительности. Он бдил всю информационную систему. А когда отсутствовал — бдили созданные его мозгами и пальцами сторожевые псы-программы.

Всё это было очень надёжно.

Но существовала простая массовая традиция. Доведённая до автоматизма и существующая только здесь — черкнул в карточке, пачка которых лежит у тебя в нагрудном кармане вместе с карандашом, — и вставил в Свой кармашек, на Своём стенде, возле Своего кабинета.

Сделал. Черкнул. Вставил. Пошёл дальше.

Раз в час девушка из специального отдела информации обходила все стенды на вверенных ей этажах и переписывала с карточек меняющиеся в течение суток данные. Каждый час. Каждые сутки. Каждую неделю. И так далее.

Карточки сносились в кабинет Специального Отдела Информации и сортировались по папкам. Причём система их сортировки была чрезвычайно монотонна и однообразна. Все папки складывались в специальном кабинете с большими шкафами. Раз в полгода вывозились в специальное хранилище при городской администрации.

На папках было написано «хранить 5 лет». Делали, как написано. Потом сжигали, а пепел отвозили в теплицы Нефте Газ Хим Прома.

У Алёны странная и очень важная работа: она работает деталью самого аналового компьютера в мире. И ей это нравится. Ей нравится слушать, как её каблуки стучат о мрамор. Ей нравится краем глаза смотреть, как быстро и мелко дрожит в её красивых пальцах большой остро заточенный чёрный карандаш, когда она переписывает данные со стенда в свою папку.