Цикличность - Виктор Новоселов

что во мне еще осталась, хватило лишь на то, чтобы перевернуться на бок и свесить голову вниз. Вот и все. Победить Кошмар, чудом спастись в битве, много дней идти по лесу и все это для того чтобы умереть из-за глупой овцы, что оступилась на камнях.

Мне уже не хватало сил даже на то чтобы ненавидеть бедное, безмозглое животное. Мысли ускользали из моей головы, непослушно скрываясь где-то вдалеке. Я подумал про Джесса, и почувствовал укол какой-то непонятной сентиментальности. Жалко парня, родился не в том месте, рос не в то время, попал не к тому учителю и в итоге окончил свой путь в канаве из-за того, что сделал неправильный выбор.

Но эта мысль покинула мою голову так же быстро, как и пришла в нее. Теперь я уже вспоминал Роккара. Я не знал его лично. Но читал его заметки и чувствовал, что мы с ним в чем-то были похожи. Он тоже любил то, что делает. Роккар всегда ставил дело превыше всего. И он с радостью бы выбрал смерть на краю земли, старческому слабоумию в кресле члена Совета. Он пропал как раз в то время, когда случилась та трагедия в пятнадцатом городе. Братство считает что он вполне мог быть вовлечен в те события, и именно из-за того что Роккар несвоевременно погиб произошли те печальные события. А, значит, для нас обоих все случилось ровно так, как мы того хотели. Он погиб где-то на северо-востоке, я бесславно окончил свой путь в заброшенной избе.

Разница в том, что он умер, выполняя свой долг, а я сплоховал везде, где только мог. Пошел через перевал зимой, чуть не утопил Митарр в волне безумия, попал в засаду, лишился отряда и в итоге умер в собственных нечистотах на разделочном столе в заброшенной ночлежке охотников. Уверен, за столь безупречную службу, Братство посмертно исключит меня из своих рядов. Я провалился, бесславный коне…

Ой, кто это?

На пороге домика стоял силуэт. Кажется, это был некто, одетый в женское платье.

23. Кит

«Разведанные человеком земли простираются на многие версты во все стороны. И, кажется, что в наш век мы уже узнали о мире все и побывали везде. Но это не так. Никто не знает, что скрывается за Граничным морем, ни один человек на земле не знает, какие тайны стережет ледник Бирдремм, и доподлинно неизвестно придут ли когда-нибудь в Бахруз караваны людей пустыни. Сейчас нам остается лишь догадываться о том что ждет путников за этими рубежами, но я верю в людей, и думаю что спустя годы и века наш род сумеет пересечь эти барьеры. Однако человечество даже в эту самую секунду не стоит на месте. Прямо сейчас, когда мое перо черкает бумагу, далеко на западе дровосек наносит очередной удар топором по могучему стволу дерева, тем самым отвоевывая у природы очередной клочок земли. Много веков к ряду мы медленно, но верно продвигаемся на запад, вырубая деревья и разрабатывая землю под пашни. Удивительно, но казавшийся безлюдным лес сохранил в себе немало секретов. Ведь начиная с седьмого века со дня Возрождения, те, кто производил вырубку леса, начали встречать в лесах людей. Сначала их называли «дикими». Ибо те прятались от посланников, а затем и вовсе начали нападать на артели и всячески мешать вырубке. С прискорбием сообщу, что «диких» людей в ту пору объявили опасными и назначали за их головы награды. Подвергаясь гонениям, в течение следующих пятидесяти лет все они ушли глубже в непроходимые леса, дабы не быть уничтоженными. Но вскоре объем заготовки леса снизился и на смену суровым работягам в этот край отправились исследователи и философы. Долгие годы они искали в лесах следы «диких» людей. И, наконец, нашли. Теперь достоверно известно что «дикие» люди вовсе не дикари, как считали ранее. Задолго до Возрождения, в эпоху королей, несколько общин добровольно по религиозным причинам ушли в леса в поисках новой жизни и в итоге так и остались жить в изоляции. По грубым оценкам сейчас вне лесов проживает около двух тысяч представителей этого народа и примерно еще пять тысяч человек все еще прячутся. Их язык представляет собой «чистый» язык запада без примесей других культур. Средний житель Терриала вполне мог бы общаться с ними без проблем, но беда в том, что на западе давно принят официальным язык Столицы, и нынешние дети уже не говорят на историческом наречии этих мест. «Дикие» люди отныне расселились по всему западу, а часть их деревень отныне стоят посреди пахотных земель. Сейчас они еще сторонятся других людей, а те в ответ до сих пор считают их дикарями. Но пройдут года и эта разница сотрется».

Стивен Ашен «Малые народы»

862 год со дня Возрождения. Металлическая долина.

Я довольно быстро осознал, как трудно будет помешать проклятым адептам осуществить их дьявольский замысел. Вначале я искал возможность связаться со Столицей и доложить им о происходящем. Но, ничего не вышло. Обжитых мест в Металлической долине не так много – несколько городов с порядковыми номерами вместо имен при шахтах и все. На дорогах встречаются только груженые рудой обозы. Никаких странствующих торговцев или одиноких путников. И, как будто подобного уединения недостаточно, наша кучка предателей во главе с Роккаром держала свой путь куда-то вглубь долины, пользуясь при этом исключительно давно не хожеными тропами, а лагерями мы вставали либо в опустевших городках, либо вообще углублялись в давно выработанные шахты.

Единственное, что радовало, так это то, что Мисса – паршивый предатель, куда-то запропастился. Он перестал сопровождать нас с того самого дня, когда Роккар продался культу. Это было просто замечательно. Из всех людей, что сопровождали нас, пожалуй, только Мисса подозревал в каждом из нас заговорщика и следил за всеми нашими передвижениями. Как это иронично – человек, что предал дело всей своей жизни, меньше всех доверял тем, кто пошел по его стопам.

Итак, Мисса исчез. Роккар был достаточно умен, чтобы не посвящать нас в подробности их предприятия. Однако он вполне мне доверял, чтобы ни в чем не подозревать. Долгими вечерами он один сидел в своей палатке и о чем-то выспрашивал пустоту, будто та еще могла что-то ему ответить. Весь лагерь уже давно спал, а он все о чем-то спорил сам с собой. Я смотрел на его палатку, слушал, как он нашептывает что-то самому себе и глаза мои наливались слезами. Ненависть куда-то исчезала и уступала место жалости. Мой верный друг потерял разум и был грубо использован адептами. Это хуже смерти, хуже заточения.

В ту пору, я еще