Ласточка - Наталия Терентьева

– А сережку где взял? Тоже стырил?

– Не-е…

– А где тогда?

Виталик подумал.

– Выменял!

– На что ты мог выменять? На дохлую лягушку?

Виталик захохотал и стал повторять это, как отличную шутку: «На дохлую! На дохлую!»

Анна увидела, что сестра Таисия вышла, спокойная, как всегда, из служебного корпуса. Она тут же отмахнулась от Виталика и поспешила той навстречу. Виталик неожиданно догнал ее.

– Ты куда?

– Отстань от меня, сиди там, где сидел, – сквозь зубы проговорила Анна.

– Ты придешь?

Анна покосилась на мальчика. Он чувствует что-то другое, сквозь ее злые слова, неприязнь. Цепляется за это и таскается за ней. Ищет ее, заговаривает… Некогда сейчас об этом думать!

– Сестра Таисия! – негромко окликнула Анна, видя, что та почему-то свернула в сторону от дорожки. В руках у нее ничего не было.

Сестра Таисия взглянула на Анну, покачала отрицательно головой и ушла в сторону главного храма.

Ничего себе. Не вышло? Ну что ж, Анна отпихнула Виталика, который крутился у нее под ногами, так, что он упал, и поспешила в служебный корпус. Через несколько шагов она все-таки обернулась. Он нарочно упал? Он, такой ловкий, привыкший уворачиваться от тумаков матери и ее собутыльников, упал сейчас, когда Анна просто… просто оттолкнула его?

Виталик держался за бок и смотрел на нее глазами, полными слез.

– Что с тобой? – Анне пришлось подойти к нему. Секунду поколебавшись, она присела рядом с мальчиком. – Что там у тебя в боку? Ты что, издеваешься надо мной? – Она мельком оглядела землю, куда тот упал. Нет там ничего такого, обо что можно было сильно удариться или пораниться.

– У меня здесь вот… – Виталик поднял рубашку, на которой начало уже высыхать красное пятно от вина, и показал шрам, еще плохо зажитый.

– Что это? Откуда? – Анна невольно смотрела на худенький бок, исцарапанный, с кривым шрамом, красным с одного бока.

– Зашивали… Меня дядя Валера случайно задел шампуром…

– Раньше был дядя Гена… – проговорила Анна.

– Да-а… – закивал Виталик, потом замотал головой: – Не-е! Раньше был дядя Костя, потом еще дядя Витя, потом папа Юра, потом… сейчас…

– Все? Прошла боль? – поинтересовалась Анна, чувствуя что-то очень неприятное в душе, причем не по отношению к Виталику. По отношению к самой себе. – Да черт тебя возьми! Зачем ты навязался на мою голову!

Она резко развернулась и ушла.

– Анна? – Игуменья подняла на нее глаза, свет так падал, что Анна видела только отражение книжной полки в ее очках.

– Матушка… Я хотела просить…

– Ты хочешь получить благословение на что-то?

У монаха нет своей воли. Он на все получает благословение, таков закон.

– Да, – через силу сказала Анна. – Я хочу… то есть… я прошу благословения на… – Она запнулась. Она никогда не была в этом кабинете. Или была? Когда приехала? Была, наверное, но память просто не зафиксировала ничего, так ей было все равно.

Матушка сидела перед ней на простом старом стуле, на обычном столе стоял старый компьютер, вокруг были иконы, как и положено… Почему два года Анне все это казалось естественным? А что в этом неестественного? Если есть Бог, он есть, независимо от степени нашего приближения к нему, независимо от того, на чем мы передвигаемся по земле, чем пытаемся записать свои жалкие мысли – жалкие в сравнении с той вечностью, которой нам не постигнуть, и теми тайнами, которые от нас закрыты. Чем больше мы рвемся к ним, тем с более странными и сложными законами сталкиваемся. Некоторые законы наш мозг, привычный к линейности и трехмерности, вовсе отказывается воспринимать.

– Я слушаю тебя, Анна. У меня нет времени. Говори.

– Я хотела… просить благословения, чтобы помочь Ольге.

– Помочь? – Настоятельница вздернула тоненькие сероватые брови. – Помочь?

– Да.

Анна понимала, что пускаться в разговоры нельзя. Она точно проиграет. Та правда – а она есть, эта правда, – мало ей знакома, она не может говорить хорошо на их языке. Наверняка и с точки зрения Бога можно было сейчас повернуть все так, что Ольгу отпустят. Но она не знает, какие слова найти, чтобы настоятельница ее услышала.

– Отдайте мне ее паспорт, – просто сказала Анна.

– Может быть, тебе твой паспорт отдать, Анна? – спросила мать Елена тоже очень просто, безо всякого двойного смысла.

– Нет, – сразу ответила Анна. Нет, она не готова к этому. Она вообще о возвращении не думает, нет. – Нет, ради бога, нет… Но… благословите… пусть Оля едет домой. Ее сюда привезли соседи. Она молодая, пусть живет.

– Здесь тоже жизнь, Анна, – прищурилась мать Елена.

– Да, конечно… Но…

– Ты же знаешь, она не домой едет. Она… – Настоятельница посмотрела в окно. – Почему она сама ко мне не придет?

– Она… – Анна замялась. Надо найти правильные слова. Не выучила она еще этот язык. Другая логика в нем, другие законы, другая лексика. – Она…

Настоятельница неожиданно встала, открыла маленький сейф и сразу достала оттуда паспорт Ольги, как будто она был приготовлен. Молча протянула его Анне.

– А захочет вернуться – пусть… – Настоятельница замолчала.

Анна была уверена, что она хочет сказать – «пусть не рассчитывает», или что-то в таком роде. Она кивнула, перекрестилась и побыстрее пошла к выходу.

– Пусть возвращается, – негромко проговорила мать Елена, когда Анна закрывала за собой дверь.

Анна вышла из корпуса и зажмурилась. Солнце ярко светило сквозь пышную зелень деревьев монастырского сада. День был именно такой, в который девятнадцатилетней девушке нужно было покидать монастырь. В такие погожие летние деньки наливаются бутоны, вырастают на пол-ладони за день новые отростки у веток, густеет трава. И девушка пусть спешит к своему цветению, каким бы оно ни было.

Анна оглянулась – Виталика не было видно – и поскорее пошла к жилому корпусу. В келье она открыла свою коробку, вытащила из-под вещей конверт, в котором лежали деньги, не колеблясь, взяла несколько купюр.

Путь у ворот ей перегородил привратник, специально вышел из своей каморки, не поленился. С некоторых пор привратники у них стали часто меняться. Игуменья не держала одного и того же сторожа больше месяца, видимо, чтобы не заводили дружбы и знакомств. Прошлый редко выходил из каморки, а новый был придирчивый, любопытный, даже непонятно, как им с Ольгой удалось вынестись одна за другой, – отлучался, видимо.

– Куда? – грубовато спросил он.

Анна открыла рот, чтобы сказать что-то в его же духе. Может, он просто хотел поинтересоваться, а получилось, что спрашивает настойчиво и ждет ответа. Она может и не отвечать. Здесь не тюрьма. Но что-то подсказало ей, что связываться с ним сейчас не нужно. Анна, не поднимая на него глаз, незаметно пряча Ольгин паспорт в узковатый рукав подрясника, смиренно произнесла не своим голосом, как ответила бы наверняка Катя, сестра Катерина, невнятно, распевно:

– Матушка велела… Надо… Послала меня матушка…

– А… А чё ж они-то мне…

– Да как же! Заказать позолоту нужно… Вот… – Анна показала ему деньги. – Не успеем к празднику…

Охранник покряхтел, потоптался, почесал голову да и отошел.

Конечно, он же сам не знает ни языка местного, ни законов. Нарушит случайно – еще и прогонят, не заплатят, кто их знает, и управы не найти. Пришел на шару, уйдет ни с чем.

Анна быстро, не оглядываясь, завернула за угол высокой ограды монастыря. Ее поразил красивейший вид, который сейчас открывался на озеро. Длинные старые мостки, так живописно обрамленные водной растительностью, невысокий берег, весь заросший белыми и ярко-малиновыми цветами, ровная гладь озера, несколько легких белоснежных облачков на чистом небе. И самолет, за которым оставался внятный след. «Люди летят в далекие страны…» – обычная присказка Антона, на которую они весело и привычно отвечали ему с Никой и маленьким Артемом: «А мы сядем и поедем в…» И дальше прибавляли любой город – Тверь, Вологда, Калуга, Псков… И правда ехали – на день, на два, на неделю. Ника вспоминала какой-нибудь диковинный город – Саров, или Гусь Хрустальный, или Кинешму… Артем же, понятное дело, показывал, как именно они поедут на поезде – показывал и машиниста, и сам поезд, и себя на верхней полке, и кондуктора, и как проносятся мимо города и веси…

Анна отмахнулась от воспоминаний, как от мошкары. Тем более что Оля, сидевшая под деревом, как большая тряпичная кукла – раскинув руки и ноги, неловко, но быстро вскочила и, запинаясь нога об ногу, побежала к ней.

– Ну, что? – Девушка с надеждой заглядывала Анне в глаза. – Отдала? Нет?

– Да, вот держи свой паспорт. И еще… – Анна протянула Оле деньги.

– Что это? Зачем? Нет, я…

– Оля, послушай. Ты вообще знаешь, куда ехать? Ты знаешь, как ехать домой, как добраться до того монастыря, где твой… товарищ…

– Дионисий…

– Хорошо, Дионисий… Как, куда ехать, знаешь?

Оля смотрела на Анну большими беспомощными глазами.