Чистилище. Книга 1. Вирус - Валентин Бадрак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леся упорно не принимала от него подарков. Говорила – из опасения, что муж догадается. Лантаров догадался: она боялась, чтобы он не подумал, будто подарки каким-то образом связаны с их близостью. Напротив, она твердила, что самое ценное в их знакомстве – душевное общение, разговоры. Втайне Лантаров даже посмеивался над этим. То был чужой мир, и он лишь позволял ей выговориться.
С некоторых пор его стало несказанно бесить, что Леся всегда с отчаянным всплеском рук реагировала на телефонный вызов мужа – мелодия пробивала ее, как стрела, как разрывная пуля. Даже конспиративная Вероника не отрывалась от сладострастного момента и перезванивала позже, выдумывая всяческие истории на тему: почему она пропустила звонок мужа. В случае же с сентиментальной Лесей Лантарова эта неумолимая власть мужа на расстоянии над ней, несчастной, выводила его из себя, и он уходил в другую комнату, чтобы не слышать ее заискивающего, виноватого тона.
Но при всей внутренней очерствелости своей натуры, при всем развитом в себе цинизме Лантаров не мог не почувствовать, что эта податливая девочка что-то растопила в его затвердевшей душе.
5– У меня для тебя две новости: хорошая и плохая. С какой начинать?
Шура был наполнен неиссякаемым оптимизмом, как раздувшийся воздушный шар гелием. Лантарову импонировало, что этот не совсем понятный ему человек всегда, в отличие от медперсонала и самих больных, разговаривал с ним как с абсолютно здоровым человеком.
– Да с любой. Тут всякая новость – великое событие.
Лантаров смотрел на Шуру, как мальчик на сказочного Деда Мороза, принесшего подарки. На плече у гостя висела старомодная сумка из потрескавшейся от времени кожи. На этот раз Шура был уже без палочки, и поэтому казался статным, отменно сложенным, осанистым. Появление его было подобно появлению солнца среди тяжелых грозовых туч.
– Тогда смотри, – и с этими словами Шура торжественно вытащил из нагрудного кармана под курткой паспорт, – это твой. Так что ты теперь – полноценный гражданин. Можно сказать, начинается новый отсчет твоего материализованного мира. И это очень здорово, потому что с документами возни было много…
– Откуда это? – Лантаров с удивлением вертел в руках маленькую книжечку с синей обложкой – вещественное доказательство того, что он когда-то жил, имея минимальный пакет забот.
Лицо Шуры приобрело сосредоточенность. Опустив сумку на стул, он привычным движением расправил плечи.
– Значит так, ездил я по указанному тобой адресу. Так вот, там живет молодая семья. Но квартира действительно та, что ты снимал. Узнав у ребят телефон хозяйки, я созвонился с ней и встретился. Рассказал, что ты в больнице. Я, кстати, назвался твоим дядей, так что имей в виду. Вообще-то баба странная: паспорт согласилась отдать, а вот по поводу вещей категорически заявила, что отдаст только лично тебе.
– Да она просто денег хочет, – сказал Лантаров, открывая документ.
«Зачем он так для меня старается? Кто я ему? Случайный сосед, койка которого оказалась рядом…» – думал он, с грустью разглядывая свою фотографию в паспорте. Оттуда на него смотрело лицо какого-то взбалмошного юнца, кажущегося малознакомым. И хотя взгляд на фотографии был преувеличенно наглый, он-то прекрасно знал, что в те времена был пустышкой, начиненной тревогой и беспокойством. За его деланой воинственностью на фото тогда скрывался ранимый юноша, который барахтался в большом городе в поисках себя. Ему казалось, что он вроде бы нашел себя, нащупал. И вот теперь снова потерялся. Или, может, он никогда и не приближался к своему истинному «Я»?
– По поводу вещей не унывай, – провозгласил Шура, увидев внезапный налет печали на его лице.
Взглянув на светлое, свежее лицо Шуры, он невольно улыбнулся – невозможно было не улыбаться в ответ на открытую, задорную и вместе с тем неизбывно одухотворенную улыбку Шуры. За этой улыбкой, как и всеми его жестами, угадывалась та редкая осмысленность, которой лишено большинство людей.
– Шура, спасибо! – поблагодарил он искренне и ощутил горячую радость в груди.
– Но это еще не все. Тебя очень настойчиво разыскивал какой-то мужчина лет пятидесяти – так сказала квартирная хозяйка. – Шура выдержал небольшую паузу, словно ожидая какой-то особой реакции собеседника, помимо смеси из любопытства и удивления. Но Лантаров лишь смотрел на него широко раскрытыми глазами. Мысленно он перетасовывал лица – ничего путного не приходило ему в голову.
– Понятия не имею, кто бы это мог быть. Может, мамашин хахаль новый – она любит их менять. Но он хотя бы телефон оставил?..
– Да в том-то и дело, что оставил. Да квартирная хозяйка эта – клуша… Или просто ей никакого дела до тебя нет… Короче, потеряла она где-то эту бумажонку.
– Эта ушлая баба ничего не теряет, – с неприязнью высказался Лантаров.
– Но это не важно. Я почему-то думаю, что это как-то связано с твоей матерью. Так что подумай, может, стоило бы навести мосты с ней… Но это ты сам решишь.
Лантаров с нарастающим раздражением напряженно глядел в угол палаты.
– Шура, матери бывают разные…
– Я знаю.
Спокойный и одновременно многозначительный ответ разозлил Лантарова. «Да что ты вообще можешь знать о моей матери?!» Но говорить об этом не было никакого смысла.
На несколько мгновений в палате повисла досадная пауза.
– Слушай, у меня для тебя еще кое-что есть. Маленький презент от Евсеевны.
С этими словами Шура извлек из сумки небольшую баночку. Кирилл повертел ее, глядя с явным недоумением. На этикетке была надпись: «МЕДОВА СУМІШ. Засіб для підвищення імунітету». Затем опять посмотрел на Шуру, который в это время вытаскивал из сумки еще и пакет с яблоками.
– Что это?
– Это – бомба! – Шура пристроил яблоки на тумбочке. – Евсеевна этим давно занимается – средство проверенное. Это смесь в специальных пропорциях – меда, цветочной пыльцы и личинкового молочка. По чайной ложке утром и вечером – и будешь радоваться жизни.
– Хочешь сказать, от этого кости срастаться будут лучше?
– В том числе. То, что твои кости… мм… срастаются не так быстро, как хотелось бы, – результат общего состояния организма. Вообще, тебе Семеныч должен был сказать об этом – он врач толковый.
– Семеныч-то сказал…
– Чего осекся? Договаривай, – потребовал Шура, не меняя приветливого тона.
– Да так… – мямлил Лантаров, – …просто то, что он говорит, не очень-то понятно. Слишком расплывчато.
Шура ухмыльнулся.
– Не переживай, я с ним уже все детально обговорил. И лично мне все понятно. Так что слово только за тобой. Сейчас я очень четко тебя спрашиваю: ты готов через неделю переехать ко мне? Через пару дней тебя расчехлят, освободят от металла в теле, и все, никто тебя тут не держит.
У Лантарова все сжалось внутри и потемнело в глазах при одной мысли об операции.
– Я – готов. Только как же я поеду, если я ходить не могу?
– Об этом я позабочусь – перевезем тебя, как в загородный филиал больницы. Я с Семенычем уже договорился. Ну, а там Евсеевна – она тоже в своем роде звезда медицины. Я ведь живу в деревне, за сотню километров от Киева. И если тебя не пугает отрыв от цивилизации…
– Отлично. Я готов! – Его голос был похож на писк отважной мыши, которую кошка выпустила из когтей, чтобы немного поиграть, но которая не теряет надежды спастись бегством.
– Слушай, а ты помнишь, отчего поссорился с матерью?
Вопрос Шуры оказался настолько неожиданным, что Кирилл вздрогнул.
«Далась ему эта мать! Вот упрямый, если что замыслил, раскручивает до конца».
Он задумался. Как ни странно, память не обнаружила ничего конкретного.
– Она, понимаешь, всегда лезла в мои дела, намеревалась управлять моей личной жизнью…
– Ну, это все матери пытаются делать…
– Да нет же! Она как-то странно это делала. Пыталась мной руководить, а вот в свою жизнь не впускала. Все время мужиков меняла, а когда я об этом разговор заводил – впадала в буйные истерики. Вообще вела себя, как царица со слугой. Изводила по мелочам. Я постоянно без денег был, и надо было унижаться, просить ее, чтобы вещь какую-то купить. А потом уже я ее стал изводить – в отместку.
– Но это же детские аргументы. А ты – взрослый человек, оформившаяся личность. Ты ее любил хоть когда-то?
Это был трудный вопрос. Лантаров напряженно копался в груде воспоминаний, морщась от боли.
– Не знаю… Временами, наверное, любил. Но ненавидел ее раздраженный менторский тон, ее настойчивое желание лепить из меня что-то такое, от чего меня воротило. А потом она меня бросила.
– Как бросила? Ведь ты говорил, что сам от нее съехал.
– Съехал?! После того, как она меня тысячу раз бросала. В моменты, когда она мне была нужнее всего, я непременно заставал ее с каким-то мужиком в постели. Да она просто всегда предпочитала кого-то другого рядом, только не меня. Это, в конце концов, и убило окончательно мою любовь.