Алмаз темной крови. Книга 1 - Лис Арден

Они шли уже вторую неделю. Медленно, надрываясь, но не теряя надежды, что за следующим срубленным стеблем им блеснут сонные воды Шакти. Они попеременно то несли носилки с упорно цепляющимся за жизнь Сычом, то расчищали дорогу; порой у них даже не оставалось сил смастерить хотя бы навес для ночлега и они валились прямо на траву, вокруг воткнутого в землю шеста, на который Мазруван привязывал еще один оживленный кровью оберег. Все лекарства, все припасенные отцом снадобья нильгаец оставил в паломнической хижине, поэтому ничем не мог помочь своим спутникам, когда те, мучаясь, в кровь раздирали плечи и шеи, покрытые мелкими пузырьками потницы. На тех местах, где толстый стебель нутана, на котором крепились носилки-гамак Сыча, натирал их плечи, кожа угрожающе багровела, а у ар-Раби начала гноиться. А поскольку Мазруван северные леса знал хуже, то и с едой дела у путников обстояли неважно: проводник зачастую боялся ошибиться, подолгу искал знакомые плоды. На десятый день пути Сыч решил лично поблагодарить Гая за спасение.

— Хэлдар, орк умирает. — Мазруван разбудил эльфа уже на рассвете. Тот встал, ни слова не говоря подошел к Сычу, сел рядом и положил его голову себе на колени. Опустив ладонь на грудь Сыча, рядом с незаживающей раной, он пытался передать ему часть своих сил — как учил отец; странно, но эльф не чувствовал ни неприязни, ни брезгливости к темному собрату — только жалость, к которой почему-то примешивалось совершенно неуместное желание дослушать до конца ту гордую песню. Неизвестно, что было тому виной: то ли враждебность леса, то ли предельная усталость пополам со скрученным в душе горестным воплем, но ничего у Хэлдара не получалось. Ладонь даже не потеплела.

— Ты не можешь уйти. Я обещал. — эльф говорил тихо, почти шептал, но сердце его кричало во весь голос, захлебывалось криком, молило о помощи… а орк дышал все реже, и каждый его вздох готов был стать последним.

В лесу было тихо; в нем всегда было тихо, а перед рассветом — ну прямо как под землей, словно все, что могло издавать хоть какие-то звуки, умерло, не оставив наследников.

— Я здесь. — Хэлдар поднял голову и увидел его. — Тебе дорога эта жизнь?

Эльф смог только кивнуть.

— Да будет так. Не убирай руку. — Белоснежный хобот приблизился к лицу Хэлдара и слон осторожно подул на него; от этого легкого дуновения разлетелись длинные черные волосы, а из глаз брызнули слезы. Холодная каменная рука, сжимавшая сердце эльфа, разжалась, и ему, наконец, было позволено заплакать. Белый великан поглаживал едва вздрагивавшее плечо осиротевшего сына, и в этой ласке не было снисходительности или смущения. Удивительно, но слезы не обессилили, но напротив, открыли источник новых, небывалых прежде сил, и Хэлдар почувствовал, как теплеет, оживает его ладонь, как струится сквозь нее обжигающий поток и отступает перед ним смертный холод.

Сыч вздрогнул и открыл глаза.

— Зачем?.. — он, конечно, уже успел хлебнуть горя, но еще не разучился удивляться.

— Хочу дослушать песню. — Хэлдар не счел нужным врать и утирать слезы.

— У вас будет общая песня, и не одна, — белый хобот провел по лицу Сыча, стирая остатки мертвенной бледности. — Я должен покинуть вас. Не печальтесь. Скоро поредеют ряды пальм и вы услышите сонное дыхание Шакти. Прощайте… — и он исчез так же незаметно, как и появился.

Сыч и Хэлдар избегали смотреть друг на друга, совершенно не представляя, как себя вести. Разбудивший остальных Мазруван сказал:

— Если бы я не знал, что тебе это не понравится, то уже давно валялся бы у тебя в ногах, умоляя о благословении. Это надо же — призвать Белого Слона!.. Видно, не так уж враждебны тебе наши леса.

— При чем тут ваши леса! — покачал головой Шакка — Истинное величие духа являет себя свободно…

Через два дня пути пальмы стали расступаться все шире и шире; к полудню тринадцатого дня пути они вышли к Шакти. Собрав последние силы, построили плот, погрузили на него невеликий запас еды и нарезанного уже в темноте тростника и предоставили реке нести их, куда ей вздумается. Конечно, уже утром им пришлось взяться за шесты и помогать ленивице Шакти, но зато вознаграждение за их усердие не замедлило явиться. Явилось оно в виде небольшой пристани для суртонских кораблей, отправляющихся в большое плавание — например, с грузом оружия на остров Мизоан; хозяином пристани был один из многочисленных вассалов клана Шой Де.

Они прогостили в доме Шакка почти три месяца. За это время врачи вылечили страшную язву на ладони Мазрувана (он всю дорогу скрывал от спутников, что кровавые купели для оберегов не прошли ему даром), а Шакка уже подумывал об уроках фехтования для восстановления гибкости зажившей руки; он очень подружился с нильгайцем и уговорил его остаться пожить у себя на неопределенное время. Ар-Раби познакомился в доме Шой Де с одним из его родственников, ходившим в Арр-Мурра, и, наслушавшись его рассказов, всерьез собрался оставить пиратское ремесло и попробовать поплавать в песчаных волнах. Что касается эльфа, то он в первые недели почти не отходил от медленно, но упорно выздоравливающего орка; и самому себе он не мог бы ответить на вопрос: во имя чего? Возможно, выполняя странную предсмертную просьбу отца, Хэлдар пытался превозмочь горечь утраты? или, вытолкав смерть взашей — и это когда она уже готовилась занять Сыча как свой дом — хоть чем-то отплатить ей за ту безымянную, затерявшуюся в лесах могилу? или эльфа по прихоти случая действительно заинтересовало незаурядное поэтическое мастерство орка?

На глазах у нового лорда Цветущих Сумерек (с помощью Мазрувана он снова стал эльфом, сняв с себя надоевшую личину) суртонские врачи-чародеи меняли жесткие лубки на легкие повязки, сильнейшие снотворные настои уступали место укрепляющим отварам… Через два месяца после прибытия в дом Шой Де орк впервые встал и, опираясь на руку Хэлдара, вышел на открытую террасу, опоясывающую всю постройку.

— Тебе еще рано испытывать силы, — эльф старался говорить спокойно, но получалось сухо и надменно.

— Как скажешь… — Сыч бросил на спутника недоверчивый, но не обиженный взгляд. — Слушаюсь и повинуюсь, светлый господин.

Эльф смутился.

— Ты мне ничем не обязан, так что не стоит меня так называть.

— Так уж и ничем… ах да, разве моя ничтожная персона может представлять хоть какую-то ценность! видимо, вы спасли меня, так сказать, заодно… мимоходом.

Хэлдар вспыхнул и хотел было высказать орку все, что… но посмотрев на него, увидел не врага, не чудовище — необидную ухмылку на зеленоватом, исхудалом лице, совсем мальчишескую подначку в горящих глазах — и в растерянности отвернулся.