«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Министерская чехарда в годы Первой мировой войны создавала и некоторые коллизии в деятельности «черных кабинетов». Министром внутренних дел с 3 марта по 7 июля 1916 года являлся Б.В. Штюрмер. Затем он занял пост председателя Совета министров, а министром стал А.А. Хвостов. Поскольку ситуация была необычной, а от Штюрмера никаких указаний не поступало, М.Г. Мардарьев не поспешил, как было положено, с докладом к новому министру. Через три дня Михаил Георгиевич решился позвонить Штюрмеру. Тот велел первые экземпляры выписок передавать Хвостову, а вторые – ему. Когда Мардарьев явился к Хвостову, то получил замечание за то, что не пришел в первый же день. К тому же новый министр заявил, что вторые экземпляры выписок будет передавать Штюрмеру сам665. В этом эпизоде, безусловно, проявилась та подковерная борьба, которую вели между собой высшие сановники империи.

Наконец, проявлением общего кризиса управления в стране, на мой взгляд, стала немыслимая ранее ситуация в системе перлюстрации, когда чиновник «черных кабинетов» В.И. Кривош (который, как я уже говорил, по требованию начальства был вынужден подать 1 декабря 1911 года прошение об увольнении) пытался на протяжении ряда лет пробить «в верхах» идею создания особой службы перлюстрации при дворцовом ведомстве. В 1911–1912 годах Владимир Иванович вел секретные переговоры с несколькими действующими перлюстраторами – В.К. Карпинским, В.Е. Лоренсоном, В.И. Пироговым – об их будущем участии в этом деле. В результате ДП подготовил письмо от имени министра внутренних дел на имя дворцового коменданта В.А. Дедюлина, дав крайне отрицательную характеристику личным качествам Кривоша. В свою очередь министр А.А. Макаров решил лично переговорить на эту тему с дворцовым комендантом. Несмотря на неудачу проекта Кривоша, его «союзники» продолжали службу в «черных кабинетах»666.

В годы Первой мировой войны независимо от создания официальной военной цензуры «черные кабинеты» продолжали свою деятельность. Два чиновника секретной части – Н.В. Яблочков из Петербурга и Э.К. Зиверт из Киева – были призваны в армию, но на их должности набрали новых сотрудников. 15 августа 1914 года был назначен военным цензором служивший в Варшаве В.Ф. Курганов. Военными цензорами стали также не причастные к перлюстрации А.Ф. Аракин и К.Р. фон Гартман667. С августа 1915 года, после освобождения великого князя Николая Николаевича от поста главнокомандующего русской армией и перевода его на должность наместника Кавказа, резко возросла активность перлюстрационного пункта в Тифлисе. В связи с наступлением немецкой армии и потерей Варшавы руководитель «черного кабинета» А.Ф. Шлиттер и его сотрудники 22 июля 1915 года выехали из города. 25 августа, после командировок в Киев и Харьков, Шлиттер приступил к «занятиям» в Петрограде. Его сотрудники Й.‐Г. Вальдман, В.В. Гузендер и М.Ф. Шульц были направлены в Киев, Б.Ф. Курганов – в Москву, а Нейман и Л.К. Стоббе – в Одессу. Четырех сторожей перевели в Москву668. В дальнейшем Шлиттера также направляли в командировки. Например, с 1 августа по 1 ноября 1916 года он находился в Одессе в связи с болезнью старшего цензора Ф.Б. Гольмблата669.

Руководство «черных кабинетов» почти до конца существования Российской империи продолжало выдвигать планы по расширению и активизации их деятельности. Летом 1915 года М.Г. Мардарьев подготовил краткую записку о необходимости выделить 720 руб. в год, чтобы привлечь трех новых лиц из числа служащих Петроградского почтамта во исполнение указания «относительно улучшения и улучшения Особого отдела в Петрограде»670.

Характерен также доклад Мардарьева от 21 июля (копия доклада датирована 22 июля) 1916 года. В нем предлагалось расширить досмотр дипломатической корреспонденции, «как внутренней (донесения и сообщения пребывающих в России иностранных консулов и их агентов), так и в особенности заграничной (переписка посольств и миссий), не исключая и такой дипломатической корреспонденции, каковая пересылается в двойных “запломбированных” и закрытых на замки мешках, а иногда даже в запаянных металлических ящиках, вложенных в эти мешки». Для реализации данного плана было бы необходимо иметь лиц, знающих кроме европейских языков также японский, китайский, персидский, арабский, турецкий, румынский, «маньчжурские и славянские наречия», «специалистов по дешифровке и для технической части (вскрытие мешков и ящиков)». Проводить такую расширенную перлюстрацию предлагалось в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, Тифлисе и Варшаве (после ее освобождения). Приобретение фотоаппаратов с принадлежностями и необходимых инструментов должно было обойтись в 2 тыс. руб. Содержание личного состава потребовало бы 8–10 тыс. руб. в месяц. По предположению Мардарьева, появление «такого досмотра» дало бы возможность сообщить членам комиссий Государственной думы «совершенно доверительно» о существовании досмотра дипломатической корреспонденции и тем самым прекратить запросы в Думе о перлюстрации. Записка была доложена товарищу министра внутренних дел А.В. Степанову и директору ДП А.Т. Васильеву. В результате 14 декабря 1916 года было принято решение вопрос «ввиду военного времени и действия военной цензуры <…> оставить без дальнейшего движения»671.

Таким образом, на деле, кроме некоторого увеличения финансовых расходов, система перлюстрации не была реформирована. На своих постах оставались до марта 1917 года В.М. Яблочков и К.Ф. Зиверт. Не были созданы новые «черные кабинеты», а в практике работы существующих не произошло серьезных изменений. С другой стороны, в ситуации министерской чехарды в годы Первой мировой войны началось нарушение строгих традиций, связанных с охраной тайны перлюстрации. 5 сентября 1915 года пакет с перлюстрацией не был принят секретарем министра внутренних дел ввиду его отсутствия, а курьеру было указано передать пакет товарищу министра князю В.М. Волконскому. В результате курьер вернул пакет старшему цензору М.Г. Мардарьеву. Михаил Георгиевич 8 сентября писал министру князю Н.Б. Щербатову, что «не имея на то распоряжения Вашего Сиятельства, я оставлял пакеты у себя, каковые, за четыре дня, имею честь представить…»672. При последнем министре внутренних дел Российской империи А.Д. Протопопове впервые не министр, а его секретарь по распоряжению начальника вскрыл традиционный утренний конверт из службы перлюстрации673. Все это вместе отражало нараставший кризис политической системы в целом.

Любое дело, как известно, требует денег, денег и еще раз денег. Секретное дело требует денег еще больше. Не были исключением и «черные кабинеты». Секретные расходы на содержание «черных кабинетов» включали ряд статей: негласное содержание чиновников перлюстрации, вознаграждение в конце года, прибавки в связи с пятилетними выслугами, негласные пенсии чиновникам цензуры, их вдовам и детям; «стипендии» на воспитание и обучение детей; единовременные выплаты за «особые услуги», на командировки, канцелярские расходы; денежные награды чинам цензуры и косвенным участникам (почтово-телеграфным чиновникам, оказывавшим содействие в проведении перлюстрации) к Рождеству и к празднику Пасхи (обычно раз в два года) и т. п. Денежные премии к Рождеству выдавались из сэкономленных сумм ежегодных расходов и поэтому были небольшими. В число косвенных участников входили почт-директора, их помощники, начальники почтовых округов и почтовых контор, экспедиторы и почтово-телеграфные чиновники. Кстати, суммы наград косвенным участникам в целом были довольно значительными. Например, в 1908 году на раздачу наградных сорока двум чиновникам цензуры иностранных газет и журналов и двадцати четырем нижним служителям (сторожам) было запланировано 8050 руб., а начальникам почтовых округов, контор и другим косвенным участникам – 9900 руб.674

Эти затраты на столь нужную государству деятельность всегда имели формулировку «на известное Его Величеству употребление». Так, в 1799 году Почтовый департамент получил на секретные расходы 27 тыс. руб.675 К концу 1821 года на секретное употребление по почтовой части отпускалось всего 53 745 руб. и 300 талеров в год. Из них дирекции Петербургского почтамта выделяли 17 050 руб. и 300 талеров, распределявшихся следующим образом: 10 тыс. руб. шло Петербургскому почтамту, 3 тыс. – финляндскому почт-директору, 2450 руб. – по четырем повелениям дополнительно для чиновников секретной части (400 руб. оставались без употребления), 1600 руб. ассигнациями и 300 талеров (последние также оставались без употребления) – в разные подведомственные почтовые конторы. В другие почтамты отпускалось 32 300 руб. в год, в том числе Московскому – 12 тыс. руб., Малороссийскому – 2 тыс. руб., Литовскому – 14 300 руб., Тамбовскому и Казанскому – по 2 тыс. руб. Почтовым конторам выделялось 4395 руб. Из них: Николаевской, Таганрогской и Феодосийской портовым конторам – по 100 руб., Черкасской портовой – 500 руб.; пограничным конторам: Брестской – 225 руб., Кавказской – 400 руб., Ковенской и Радзивиловской – по 100 руб., Дубосарской – 200 руб.; губернским почтовым конторам: Астраханской, Гродненской, Минской, Подольской, Херсонской – по 400 руб.; городским конторам: Ставропольской – 220 руб., Моздокской – 200 руб., Кизлярской – 100 руб. и Александровской почтовой экспедиции – 50 руб. в год.