Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич

– Мне девяносто два года, молодой человек.

Стыдно признаться, но в этот момент я просто рассмеялся ему в лицо. А Василий Михайлович не обиделся:

– Понимаю, верится с трудом. Но, если хотите, могу метрику и паспорт показать.

– Перестаньте меня разыгрывать! Вам больше пятидесяти никак не дать!

– И тем не менее я родился в 1899 году…

– В жизни не поверю! Мало ли что в паспорте написано!

Хозяин слегка рассердился:

– Ты, парень, лучше-ка послушай, коль интервью брать пришел. Это ж надо, какая удача – корреспондент на дом явился… Меня уже все газеты отфутболили: мол, не рассказывай басен. Вот я и перестал по редакциям ходить… Бери ручку, блокнот, или что там у тебя, записывай.

Я понял, что сбежать от этого странного человека не удастся, вытащил тетрадь, ручку и обреченно приготовился к длинному и скучному рассказу.

– Сам я родом из Пятигорска, – начал хозяин, вертя в пальцах яблочный хвостик. – Судьба мою семью не пощадила. Я обе мировые войны прошел. Все наши в тех войнах полегли, а я вот словно заколдованный. Но и подвигов особых не совершил. На войне, знаешь, главное – выжить. Тут не до подвигов, когда в окопе торчишь задницей кверху, а кругом бомбы рвутся. В начале сорок пятого меня крепко контузило. Эвакуировался в тыл, помотался по госпиталям, а там и война к концу подошла. Вернулся я в свой город, гляжу – делать мне тут нечего. Родных не осталось, кого война унесла, а кого и советская власть прибрала. Начал домишко ремонтировать, работу искать, и тут пришло письмо от двоюродного дяди. Он единственный, кто из нашей семьи уцелел, потому что еще до революции перебрался в Туркестан. Оказалось, в Алма-Ате живет, сад развел, дом построил… Говорит, жизнь тут спокойная, хоть и захолустье. Приезжай, мол, это не горы, а настоящий рай. Ну я и решился. Продал свою хату и поехал, а когда добрался, дядьку в живых уже не застал. Он очень глупо погиб: красил дом, упал со стремянки и сломал себе шею. Было ему восемьдесят три года.

Василий Михайлович отбросил яблочный хвостик и посмотрел на меня. Я сочувственно покивал головой, делая вид, что заинтригован. Хозяин вздохнул и продолжил:

– После смерти дяди мне достался вот этот дом и сад. Первое время я перебивался кое-как, а потом устроился работать на плодоконсервный комбинат. Мало-помалу жизнь наладилась. Женился, дочь родилась, одним словом, все как у людей. За садом следил. Дядя мой покойный страстным садоводом был, прямо мичуринец какой-то. Он даже с Кавказа саженцы увез и сад вырастил на славу. Все яблони как на подбор – здоровые, крепкие, разных пород. Только две яблоньки странные оказались. Низкорослые, корявые, яблоки мелкие и невкусные, ну, ты сам попробовал. За ними дядя ухаживал едва ли не пуще, чем за всеми остальными. Я поначалу и не понял, зачем ему это понадобилось…

Тут хозяин прервался и посмотрел на меня испытующе:

– Может, по рюмочке? У меня яблочная наливка, чистая, как слеза, и сама на слезу прошибает…

Я вежливо отказался, а Василий Михайлович продолжил свой рассказ:

– Прошло лет десять. И заприметил я одну интересную штукенцию. Повадились ко мне в сад вороны, прямо беда. Гонял я их как мог, да разве с такой ордой справишься? Каждый сезон собирали они свою дань. И одну птицу я поневоле запомнил: у нее крыло было светлое, почти белое. Игра природы! Спасибо этой вороне, без нее, наверное, помер бы я давно…

– Простите, а при чем тут ворона? – удивился я.

– А вот ты послушай. – Садовод взял еще одну «райку» и смачно ею захрустел. – Минуло еще с десяток лет. Я стал бригадиром на плодоконсервном, потом получил пенсию, моя дочь выросла, вышла замуж и переехала в город, жена тяжело заболела и скончалась… И лишь одно в моей жизни осталось неизменным: ворона с белым крылом, которая каждое лето клевала яблоки в моем саду. Стал я размышлять, как это так получается? Сколько вороны живут? Ну десять лет. Ну пятнадцать. А эта зараза уже двадцать лет подряд мой урожай портит! И сколько времени она до этого сад грабила, кто скажет? Начал я наблюдать за ней. И вскоре понял, что ест она плоды только с этих двух маленьких яблонь. Другие вороны, понятное дело, тоже «райки» клевали, но если б не эта меченая разбойница, я бы и не заметил ничего. Ну, думаю, природа редко ошибается. Стал сам эти красные яблочки лопать. Сначала морщился и плевался, а потом привык. Сушил их на зиму, варенье делал, пироги с ними запекал… И всего через пару-тройку лет поздоровел, как лось. Живу и совершенно не меняюсь. Не только стареть перестал, но даже еще десяток лет скинул. Никакая хворь не пристает. И я точно знаю, в чем дело.

Василий Михайлович откинулся на спинку стула, посмотрел на меня с вызовом. Я промолчал, не зная, как реагировать. Хозяин подождал немного и продолжил:

– Русские народные сказки не врут. Недаром Иван-царевич за молодильными яблоками в тридесятое царство ездил. Дядька-то мой саженцы с Кавказа вывез. Чем не тридесятое царство? А долгожителей там неспроста так много…

Я представил себе собрание благообразных старцев, синхронно жующих кислые яблочки, вообразил, как они одинаково кривятся от оскомины, и мне стало смешно. Хозяин помрачнел.

– Вот так всегда, – сказал он, насупившись. – Сколько я пороги редакций обивал, даже яблоки с собой носил, а мне в лицо смеются. Может, в яблочках этих целый склад лекарственный прячется. Или они что-то такое из земли вытягивают, а другие деревья так не умеют. Не знаю, я человек неученый. Но ведь я в свои девяносто чувствую себя на пятьдесят!

– А почему обязательно из-за яблок? – спросил я. – Бывает такое, что человек выглядит намного моложе своих лет, это генетически обусловлено.

– Не знаю, генетически или еще как, но я их лопаю и не старею. Вот что, парень, статью свою напиши и к ученым сходи, для тебя это пара пустяков. Время-то уходит… Я пока молодой, но вечно жить не буду. И яблони мои тоже. Обидно, если такое открытие пропадет!

С этими словами он всучил мне мешочек с райскими яблоками и потребовал, чтобы я сдал их по нужному адресу. Я заверил Василия Михайловича, что обязательно все сделаю, и на том мы распрощались.

Между прочим, я действительно собирался поговорить со специалистами, но тут грянул путч 1991 года, и меня больше стала интересовать реальная политическая ситуация в стране, чем мифические молодильные яблоки. А затем моим родителям пришло приглашение на выезд, я засуетился в сборах и окончательно забыл про Василия Михайловича и его сад. Все это время мешочек с яблоками провалялся в морозильнике. Лишь в марте следующего года, перед самым отъездом, когда я наносил прощальные визиты друзьям, мне снова вспомнился странный пенсионер. Тогда я рассказал эту историю одному своему знакомому, который учился на биохимика и в лаборатории универа чувствовал себя как дома. К моему удивлению, Влад Климов (так звали моего приятеля) потребовал, чтобы я передал ему этот пакетик. Я заехал к Владу в гости, отдал сморщившиеся яблоки и через пару недель совсем собрался, что называется, отдать швартовы, когда он мне вдруг позвонил. От его ошалелых воплей чуть не треснула телефонная трубка. Влад обзывал меня лупоглазым олухом, саксаулом и почему-то хоббитом, а затем объявил, что другого такого дурака во всем Казахстане не сыскать.

– Ты вообще соображаешь, что тебе в руки попало? – гремел он. – Я по мере своих скромных сил сделал анализ этих мерзко-мерзлых сухофруктов. В подробности не буду вдаваться, сразу о главном: я обнаружил целую группу неизвестных органических соединений, которые обладают мутагенным воздействием на вирусы.

– Каким же? – поинтересовался я.

– Ни за что не поймешь, ты не биолог!

Я разозлился:

– А ты разъясни, авось и до меня дойдет. Я биологию в школе, между прочим, на пятерки сдавал.

– Так то в школе, – засмеялся Влад. – Знаешь, как вирусы размножаются? Я напомню. Сам вирус размножаться не умеет. Он на клетке паразитирует. Грубо говоря, он проникает внутрь, пристраивается к ДНК или РНК, считывает ее, и дурная клетка начинает штамповать его копии, как одинаковые детали на конвейере. Процесс происходит в митохондриях – это вроде энергоцентров клеток. Врубаешься?