Самый скандальный развод - Анна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Замечательно! То же самое и я хотел тебе предложить, только ты отчего-то перебила меня. После всего... После всех этих пошлых писем я прошу развода!
– Рада, что мы сошлись на одном и том же решении. Как только мама вернется, я приеду в Москву, и мы сразу же разведемся. А сейчас прощай, – гордо молвила я, но Влас почему-то не уходил, а смотрел на меня каким-то странным, помутненным взглядом.
– Ну, уж нет! – воскликнул он. – Мы женаты полтора месяца, а ты ни разу не выполнила своего супружеского долга! Поверь мне, сейчас тебе придется это сделать.
Он вдруг стал надвигаться на меня, как снегоуборочная машина, а в моем воображении нарисовалась ужасающая картина. Будто бы я родила от Власа тройню, будто бы им уже по году. Один уже поел, одет и сидит в прогулочной коляске, второму я меняю памперс и одновременно умудряюсь кормить с ложечки третьего, а первый (тот, что в коляске) неистово орет – снова просит есть.
– Отныне я не хочу иметь с тобой ничего общего! Тем более детей! Отойди от меня! – выпалила я, но он завалил меня на кровать, придавив всем грузом своего тела. – Это насилие над личностью! Я не хочу!
Влас молчал, я увидела его глаза и подумала: «Да он – маньяк! Ненормальный!» Мне вдруг стало страшно, я снова закричала:
– Пусти! Пусти меня! Нехорошо, когда нет согласия второй стороны!
Но он в ответ лишь сопел мне в ухо и продолжал расстегивать платье. Пуговицы не поддавались – тогда он взял и со злостью разорвал воротник.
«Что же делать? – в смятении думала я. – Может, пустить в ход «шестую позицию»? Хотя нет – письма Кронского далеко не эскимо на палочке, которое я выпрашивала у Власа двадцать лет назад на море.
– Прекрати сейчас же! – Я еще отбивалась, но силы мои были на исходе.
– Что тут происходит? – в комнате вдруг раздался голос моей родительницы. Влас моментально вскочил на ноги.
– Здравствуйте, Полина Петровна. – Лицо его было красным, как рак в кастрюле с кипящей водой.
Я села и увидела на пороге мамашу в модном ярко-алом плаще, Рыжика и незнакомого длинного, худого мужчину, который держал в руках предмет, напоминающий небольшое железное ведро с круглым дном и торчащими вниз рогами. «Наверное, оно все время падает», – пронеслось у меня в голове.
– И все-таки я не пойму, что тут происходит?
– Мамочка, этот хмырь чуть было не взял меня силой! – воскликнула я и подбежала к мамаше, надеясь на ее защиту.
– Чуть, Машенька, не считается, а потом, как он может тебя силой взять, когда это твой муж и, по-моему, искренне любит тебя.
– Мы решили развестись! Он замучил меня своей пустой, необоснованной и бездоказательной ревностью! Он сказал, что я не отличаюсь постоянством в отношении мужчин!
– Ну как же так? – растерялась мама. – Мне кажется, не стоит вот так сразу разводиться. Нельзя совершать необдуманные поступки. Потом оба будете жалеть.
И тут я рассказала ей все – начиная с писем Кронского, назвав их посланиями сумасшедшего, несчастного, больного человека, и заканчивая финальной сценой, совершенно не стесняясь незнакомца с железным ведром – тот лишь стоял, выпучив свои рыбьи глаза, время от времени хлопая бесцветными ресницами.
– Да ты, Власик, – подлец, скажу я тебе! – выслушав меня и надолго остановив взгляд на разорванной застежке моего платья, мама изменила свое отношение к зятю на сто восемьдесят градусов. – Разводись с ним, Машенька! И даже не задумывайся! Ты только представь, что было бы, не появись мы вовремя! Постель разврата и греха! – она кивком указала на кровать, где меня грязно домогался Влас. – Как вспомню, что на ней вытворяли эти замшелые лавочники! Фу!
– Именно развода я и хочу! – заявил Влас.
– Именно поэтому ты и налетел на мою дочь, как Джек-Потрошитель из подворотни! – съязвила мама.
– Маша, я жду тебя в машине. Мы немедленно едем разводиться!
– «Жигуленок» мы забрали из твоего салона, так что можешь не переживать.
Влас, гордо подняв голову, вышел из комнаты.
– Говнюк! Развода он хочет! – проговорила моя родительница, как только за зятем захлопнулась дверь. – Кто бы мог подумать! А с виду такой приличный мужчина, – задумчиво пробормотала она и, словно очнувшись ото сна, сказала: – Машенька, познакомься! Это херр Гюнтер Корнишнауцер, который любезно предоставил мне свой кров и согласился сопровождать нас с Рыжиком на родину. Гюнтер, дас ист моя ди тохтер, Маша.
– О, Мари, Мари! – радостно подхватил герр Корнишнауцер и, склонившись в три погибели, поцеловал мою руку. – Польхен, а кто есть буль тот херр, – и немецкий гость с опаской указал на дверь.
– А это и есть настоящий хер, Гюнтерхен! Думали, хороший, достойный человек, а он оказался дрянью!
– О! Дран! Польхен, ихь нихт ферштеен!
– Я тебе потом объясню!
– Нихт ферштеен!
– Наххер пошпрехаем!
– О! Ферштейн, ферштейн, либе Польхен!
– Что ты ему сказала? – поинтересовалась я и, собрав письма со стола, поднялась в сопровождении мамы на второй этаж, за вещами.
– Я сказала, что мы потом поговорим, – перевела она и попросила: – Не забудь сказать своему новому папе «Ауфвидерзейн»! Ну, что ты на меня уставилась?! Все может быть. Скоро поеду в Москву с торгашом разводиться.
– Между прочим, Николай Иванович сбежал от вдовицы и сейчас в своей квартире живет.
– Ха! Кто бы сомневался! Что? Закончилось действие «Суньмувчи»?! – Мамаша, похоже, радовалась от души. – Я так счастлива, что встретила херра Корнишнауцера! Это подарок судьбы!
– Корнишнауцер, шнауцер, – бездумно повторяла я, – ризеншнауцер.
– Бультерьер еще скажи! – рассердилась мама.
– Ты ведь писала, что он предок Гогенцоллернов из династии прусских королей и германских императоров и что многие из них входили в Тевтонский орден? – недоумевала я.
– Так кто ж это отрицает! Предок! Последний гроссмейстер Тевтонского ордена тоже из рода Гогенцоллернов, но фамилия-то у него – Бранденбургский, Альбрехт Бранденбургский! – настаивала мамаша. – Ну, до свидания, Машенька! Держись там, в Москве-то! – Она смачно поцеловала меня в щеку напоследок.
– А куда вы «жигуленок» поставили? Под окном ржавеет? – полюбопытствовала я.
– Почему это?! Мы на нем приехали – всю дорогу по очереди с Гюнтериком садились за руль, – похвасталась она и разочарованно проговорила: – А ведь, кроме Рыжика-то, я так никого и не нашла.
– Да, жаль, – пролепетала я и, попрощавшись с возможным новым папой, нетвердыми шагами направилась к поцарапанной машине.
Я уселась на заднее сиденье и до самого дома Власа мы ехали в гробовом молчании – странно, но нам нечего было сказать друг другу, будто мы были не только чужими людьми, а еще и чувствовали при этом какое-то внутреннее отторжение. Быстро собрав вещи у него в квартире, я сказала: