Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

Должно быть, ему уже приходилось убивать.

Это осознание нисколько не испугало, а, напротив, внушило лишь большее уважение к Ямаде. Уми выросла среди якудза, а они никогда не боялись замарать рук ради дела, в которое верили всей душой, ради блага всего клана.

«Отцу понравились бы его слова», – улыбнулась Уми, представив себе встречу двух настолько разных людей, как Горо Ямада и Итиро Хаяси.

Но в следующий миг мысли об отце заставили нутро тревожно сжаться, словно тень будущего гнева родителя уже нависла над ней. Должно быть, она вздрогнула, потому что Ямада с беспокойством спросил:

– Вас снова беспокоит метка?

Уми покачала головой. К тому моменту они уже вышли из парка и теперь быстро шагали по тёмным улицам. Дух-фонарик исправно освещал им дорогу, выхватывая из окружавшего мрака закрытые двери лавок и мастерских и лица запоздалых прохожих, которые также спешили вернуться домой.

После прикосновения посоха Дзиэна проклятая метка почти не давала о себе знать. Должно быть, старик успел незаметно поколдовать над ней – ничем другим это затишье Уми объяснить просто не могла.

Вдруг Ямада снова заговорил, и его вопрос огорошил Уми:

– Скажите, этот человек, который сидел рядом с господином Ооно… Он и впрямь градоправитель Ганрю?

Уми кивнула.

– Вас удивляет, откуда у дочери якудза такие знакомства? – не сумела она сдержать улыбки.

Ямада постарался скрыть смущение за неловким покашливанием, но Уми его раскусила.

– Простите, не стоило мне лезть в ваши дела. Меня просто удивило, какое живое участие градоправитель принял в вашей судьбе.

– За нашим знакомством с господином Окумурой не кроется никакой страшной тайны, и потому я могу быть с вами откровенной, – пожала плечами Уми. – Он – давний друг нашей семьи и мой названый дядюшка.

– Что ж, это многое объясняет, – тихо пробормотал Ямада себе под нос.

– Позвольте и мне задать вам один вопрос. Так сказать, откровенность за откровенность.

Ямада с удивлением покосился на неё: похоже, не ожидал такого внимания к своей персоне.

– Что же, это справедливо. Спрашивайте.

– Когда мы сидели в домике священника, на какой-то миг мне показалось, что ваша тень начала меняться…

Краем глаза Уми следила за реакцией Ямады, и потому заметила, как окаменело его обычно подвижное лицо. Он крепко стиснул челюсти, отчего на щеках проступили желваки.

Реакция монаха говорила только об одном: Уми не показалось, с его тенью и впрямь было что-то не так.

Уми не решалась продолжить: она видела, как мучительно Ямада пытался подобрать слова. Чтобы дать ему больше времени на размышления, она опустила глаза и посмотрела на их тени. Обе они были человеческими, ничего странного в них не было. Никаких крыльев.

К тому времени они уже миновали мост Нагамити. До усадьбы Хаяси оставалось рукой подать, а Ямада всё молчал. Уми стало казаться, что он и вовсе не ответит, но вскоре монах всё же заговорил:

– Не люблю лгать, и потому не стану делать этого и теперь.

Уми отметила, что кольца на посохе Ямады стали звенеть чуть громче, словно волнение хозяина отразилось и на них тоже.

– Я восхищён вашей наблюдательностью, но попрошу держать увиденное в тайне ото всех – даже от каннуси Дзиэна, – продолжал говорить Ямада, и голос его сделался более глубоким и звучным. – У каждого из нас есть тайны, молодая госпожа Хаяси, и свою я намерен оберегать очень ревностно. Предупреждая ваши возможные вопросы: нет, моя тайна не навредит никому, кроме меня самого.

Столь уклончивый и в то же время вполне конкретный ответ лишь сильнее распалил любопытство Уми. Она не ожидала встретить такого серьёзного отпора и потому только и сумела, что проговорить:

– Тогда сойдёмся на том, что этого разговора между нами не было. Простите, если мой вопрос как-то задел или оскорбил вас.

Ямада заверил её, что всё в порядке, и до самой усадьбы Хаяси они шли в полном молчании.

Чем ближе Уми подходила к дому, тем сильнее её охватывало волнение. Обнаружили ли её исчезновение и, если да, насколько сильно гневается отец? Пару раз Уми порывалась свернуть в проулок, ведущий на другой конец квартала – лишь бы не оказаться к дому ещё ближе, – и ей с большим трудом удавалось подавить эти приступы малодушия.

Наконец они достигли ворот усадьбы. Уми прислушалась: всё было тихо – даже дежурившие у ворот братья не переговаривались между собой. Похоже, всё обошлось – хоть в чём-то ей сегодня повезло!

Но возвращаться через главные ворота было нельзя. Уми собиралась перелезть через стену – там, где её оплетали ветви глицинии, – и тихонько прокрасться к себе. Кивнув Ямаде, она произнесла:

– Спасибо, что проводили. Дальше я справлюсь сама.

Но не успел Ямада ответить, как откуда-то сбоку раздался знакомый голос:

– Вот и ты, наконец. Я уж и не надеялся, что ты почтишь нас сегодня своим присутствием.

Уми вздрогнула и повернулась в ту сторону, откуда доносился голос. У самого забора рос большой клён, и из тени его вдруг показался человек. Когда он подошёл ближе, свет духа-фонарика выхватил из темноты хмурое лицо Ёсио.

– Что ты здесь делаешь? – невольно вырвалось у Уми.

Ёсио недобро усмехнулся. Он недовольным взглядом окинул Ямаду, который не торопился уходить, и ответил, с ленцой растягивая слова:

– Да вот поджидаю тут одну блудную дочь.

– Ёсио, послушай, я всё тебе объясню. Давай спокойно вернёмся домой, и…

– Нет, Уми. – Он покачал головой, и в его взгляде, как ей показалось, на миг промелькнула боль. – Время спокойных разговоров закончилось.

С этими словами он цепко ухватил Уми за правое предплечье и потащил к воротам.

Когда Ёсио сжал её руку, проклятая метка тут же взорвалась болью, от которой у Уми потемнело в глазах. Ей показалось, что совсем рядом кто-то закричал, но в следующий миг она осознала, что крик этот рвался из её груди.

Она не удержала духа, и фонарик покатился в сторону. Рядом снова оказался Ямада. Он подхватил Уми, не давая упасть, и что-то говорил ей, но слова ускользали от понимания. Окружавшая действительность распадалась так быстро, что Уми не успевала собрать её осколки в цельную мозаику– так явь в горяченном бреду причудливо смешивается со сном, и их уже не отличишь друг от друга, как ни старайся….

Но прежде чем перед её глазами всё окончательно померкло, Уми успела увидеть, как медленно отворились ворота усадьбы. За ними стоял отец – бледный, словно тень себя прежнего. Таким разгневанным Уми не видела его даже в тот день, когда стащила дорогую заколку с рыночных рядов.