Большая книга ужасов. Коллекция кошмаров - Екатерина Неволина

– Абие… сиромаха… навием… – тупо повторил Серега. – Присно…

Проблемы с аудированием продолжались!

Однако у девчонки никаких таких проблем почему-то не было.

– Это слова из старославянского языка, – пояснила она. – Его все монахи должны знать, на нем ведь Библия написана и службы в церкви на этом языке идут. Абие – скоро, сиромаха – бедняк, навь – смерть. Присно – значит всегда.

– Старославянский язык?! – поразился Серега. – А ты откуда его знаешь? У вас в школе проходят?!

– Нет, у нас только английский, – сообщила Малинка. – Но у меня мама в педагогическом университете работает и как раз старославянский преподает. Мы вообще-то в Нижнем живем, а в Суроватихе лето проводим, у нас здесь дача. Старославянский я, конечно, не учила, это же ужас что такое, у меня уши в трубочку сворачивались, когда мама что-нибудь вслух читала, но сейчас почему-то некоторые слова легко понимаю. Может, они у меня в памяти отложились, а от удара головой вспомнились? Может, у меня вообще прорезались необыкновенные лингвистические способности? Такое бывает, я видела одну передачу… Жаль только, что не по английскому эти способности прорезались. У меня столько трояков!

– У меня тоже, – утешил Серега, но не стал уточнять, что английский у них в школе второй иностранный, а по основному языку, французскому, у него только пятерки. – Но это очень здорово, что у тебя именно старославянский прорезался. Иначе бы мы тут оба бекали-мекали. А теперь ты будешь переводчиком.

– Буду, – согласилась Малинка. – Только переводчик раньше назывался «толмач». От слова «толма» – так. Понимаешь? Переводчик говорил так, чтобы его все понимали.

– Мать честная! – вздохнул кто-то рядом. – О чем же это вы лопочете, чада?! По-аглицки они обучаются, по-франкски… Изобилен белый свет чудесами, воистину так!

Это вздыхал монах, про которого ребята совсем забыли.

– Извините, – смиренно пробормотала Малинка, – это правда, мы заболтались. Вы говорили, будто чувствуете, кто умер, а кто нет. Расскажите хоть один случай, пожалуйста! Это ведь необыкновенно интересно!

«Вот подлиза хитрая!» – чуть не ляпнул Серега.

– Ох, лиса подхибная! – проворчал монах.

– Ничуть я не льстивая! – возмутилась Малинка. – Я правду говорю!

– Так и быть, поведаю одну историю, – смилостивился монах. – Помню, одна баба чреватая разродиться не смогла, да и померла. Схоронить порешили. А муж зело по ней убивался, даже руки на себя хотел наложить с горя. Легко ли: любимой жены лишиться и чадушки долгожданного враз!

Монах по-прежнему сыпал непонятными словами, но Малинка оказалась отличным синхронным толмачом, и Серега все понимал.

– Я говорю: не спеши, подожди! Чую: и она жива, и чадо живо. Вижу: душа ее у изголовья стоит и горькими слезами заливается. Однако ни муж, ни прочая родня мне не поверили. Снесли бабу на погост, зарыли. А я покоя не знал. Спать не мог…

И не выдержал: пошел в ночь после похорон на погост, где бедняжку схоронили. Глядь – а земля словно дышит!

Схватил какую-то палку, начал ковырять землю. И вдруг прибежал муж ее – у него тоже ретивое изнылось. Он догадался заступ прихватить.

Начали вдвоем копать что было сил. Отрыли гроб, сорвали крышку – мать честная! Баба-то родила в гробу! Ребенок живой, а сама она бездыханная лежит.

Ой, как завыл, как зарыдал ее муж!.. Понял, что зря меня не послушал, жену живую похоронил. А теперь она для него словно бы второй раз умерла. Кричит: «Любушка моя ненаглядная! Воротись! Не покидай!»

У монаха прервался голос, а Малинка громко всхлипнула.

У Сереги вдруг сдавило горло.

– Ну, разозлился я, – продолжал монах, – и кричу душе: «А ну, воротись! Не можешь ты мужика и дитятко обездолить! Довольно нагулялась – поди-ка домой!» И в ту же минуту бабенка эта ожила! Глаза открыла, вздохнула… Мужик схватил ребенка, подал жене. Младенчик зачмокал, родители слезы умиленные льют…

А я оглянулся, вижу – вокруг нас на погосте чуть не вся деревня собралась, и братия монастырская, и настоятель с ними… Той ночью он меня и проклял.

– Как проклял?! – в один голос воскликнули Серега и Малинка. И тут же она вдруг взвизгнула:

– Отдай мою ногу!

– Хотя запросто может быть, что это полная ерундятина, – бодрясь, сказал полковник Грушин.

Сапожников ничего не ответил, только кивнул.

Некоторое время так и ехали – молча.

Город закончился. Вот промелькнул столб с перечеркнутым красной линией названием.

Теперь нужно было сворачивать с шоссе на боковую дорогу, идущую параллельно железной, и там искать перекресток, где доктор Краев ждет сердце своего отца.

– Останови-ка, товарищ полковник, – сказал Николай Ильич.

– А что такое? – насторожился тот.

– Ну что-что – выйти надо на минуточку, – буркнул Сапожников. – Не понимаешь, что ли?

«Рено» остановился, Сапожников вышел, сделал несколько шагов назад, встал на обочине спиной к машине.

Полковник посмотрел на контейнер, оставшийся на переднем сиденье, и вздохнул.

– Этого не может быть, – сказал он с нажимом, убеждая сам себя. – Не может!

Сапожников вернулся, машина тронулась.

– Что-то стучит, – пробормотал Николай Ильич спустя несколько минут. – Ты слышишь?

– Багажник открылся, – определил полковник. – С чего бы?

– Ты разве не знаешь? – буркнул Сапожников. – Замок на багажнике – слабое место всех «Рено». Я свой два раза менял. Закрой скорей, а то нервы измотало.

Полковник вышел, захлопнул багажник… и в это же самое мгновение автомобиль стремительно помчался вперед.

– Коля! – крикнул он изумленно. – Ты с ума сошел?!

Но вопросы задавать было уже некому и ждать ответа тоже не от кого.

Итак, Сапожников все же решил выполнить хотя бы одно условие доктора Краева – приехать одному.

Теперь Грушину придется возвращаться пешком. У него нет ни машины, ни телефона, который так и остался под ветровым стеклом.

– Вот гад! – выдохнул полковник бессильно. – Только вернись – выгоню вон со службы!

Он выругался и, сделав несколько шагов к городу, обернулся в ту сторону, куда умчался Сапожников.

– Ты только вернись, Николай! – пробормотал полковник умоляюще. – Очень тебя прошу…

Серега оглянулся – и обнаружил, что за время, пока они болтали, обитатели больничного коридора подползли совсем близко. Один из них оказался рядом с Малинкой и цапнул ее за ногу.

– Цыть! – взревел монах, взмахнул рукой – и всех размело по их прежним местам.

Он пристально посмотрел на Малинку:

– Ты их видишь?

– Ну да, – кивнула она.

Он недоверчиво покачал головой:

– Но ведь полночь еще не пробило… Чудно!