Записки русской американки. Семейные хроники и случайные встречи - Ольга Матич

При всем этом Андрей очень любил своего дедушку; у меня сохранилось письмо от него, написанное после смерти моей бабушки в 1956 году, в котором он пишет: «…твой дедушка сейчас нуждается в самой искренней моральной поддержке, особенно от тебя и от Миши; пожалуйста, приложите все усилия на исполнение этой потребности».

Вскоре после освобождения из тюрьмы Андрей умер; это случилось 7 декабря 1964 года, дату я нашла в Интернете (газетном архиве). Ира писала, что он погиб в автомобильной катастрофе, но мама не верила. Я нашла газетную заметку, в которой говорилось, что некий Андрей Билимович покончил с собой в ванне в своей квартире в Нью-Йорке через несколько дней после того, как в состоянии помешательства ворвался, неизвестно почему, в кабинет какого-то врача, а затем выстрелил в полицейского и убил его. О том, почему его сразу не поймали, газета молчит. Что касается самоубийства, видимо, он вскрыл себе вены. Дата в свидетельстве о смерти Андрея совпадает с приведенной в газете. На этом закончился детективный сюжет, под тяжелым впечатлением от которого я долго находилась.

Мне были известны истории со слезоточивым газом и ограблением банка, но Ира Билимович[267] скрыла от всех страшный последний поступок Андрея и его самоубийство. Пятьдесят лет спустя я почувствовала долю своей вины в его трагической кончине.

В Одессе Антон Дмитриевич Билимович (1879–1970) был профессором Новороссийского университета, а в эмиграции – Белградского; вскоре его избрали в Сербскую академию наук. Он занимался небесной механикой, геофизикой и гидродинамикой. Получив в 1912 году магистерскую степень в Киевском университете[268], он два года стажировался в Париже и Гёттингене, по возвращении стал экстраординарным, а затем ординарным профессором Новороссийского университета, с 1918 по 1920 год был его ректором и во время Гражданской войны пригласил прочитать курс лекций знаменитого русского математика А. М. Ляпунова.

Антон Дмитриевич Билимович. Белград (1925)

Антон Дмитриевич Билимович. Белград (1925). Портрет работы Е. А. Киселевой

Студентом Антон Дмитриевич подрабатывал репетитором в семье богатого сахарозаводчика Л. Т. Пятакова, где занимался с будущим большевиком и соратником Ленина, Юрием (Георгием) Пятаковым, любимцем семьи, и даже ездил с ним в Европу. Теперь мне очень жаль, что не удосужилась дедушку Тоню о нем расспросить. В биографии Георгия Пятакова есть, скорее всего, неизвестный факт – у его матери был с репетитором длительный роман, прямо как в «Месяце в деревне» Тургенева. Мама запомнила, что в знак любви к «дяде Тоне» у Пятаковой всегда висел портрет математика Софьи Ковалевской[269]. Мать братьев Билимович очень расстраивала связь ее сына с Александрой Ивановной, которая к тому же была много его старше.

Елена Андреевна Билимович (ур. Киселева). Белград (1920-е)

Дедушка Тоня познакомился с Еленой Андреевной Киселевой (Перевертáнной-Черной) во время стажировки в Париже, на выставке 1913 года, где были и ее картины. Начался ли их роман тогда – неизвестно, но в 1915 году она приехала в Одессу и связала с ним свою жизнь. У них родился сын, но поженились они уже в Белграде: Елена Андреевна развелась с адвокатом Н. А. Перевертанным только в 1923 году; ни ее, ни Билимовича этот вопрос особенно не заботил. Много лет спустя, однако, в письме маме дядя с горечью вспоминал, что в Одессе его киевские учителя Георгий Суслов и Петр Воронец, с которыми он был в близких отношениях, демонстративно не пришли к ним с Еленой Андреевной на обед, потому что они не состояли в официальном браке[270]. Когда я узнала, что мои родители по той же причине поженились только через год после моего рождения, мама рассказала мне о Билимовичах.

Со своим двоюродным дедом и Еленой Андреевной (бабушкой Лешей) я познакомилась в 1965 году во время своей стажировки в Югославии. Лучше всего мне запомнился смешной рассказ «молодого ректора» (так дедушка Тоня себя называл) о том, как он согласился стать министром просвещения в правительстве Одессы, организованном В. В. Шульгиным во время французской оккупации, и вместе с белым генералом Гришиным-Алмазовым, это правительство возглавлявшим[271], строил воздушные замки, предвкушая победу над большевиками. «Молодой ректор» рассказывал и о своих отношениях с великим инженером-механиком Степаном Тимошенко, с которым он был знаком еще по Киеву; в конце войны Тимошенко хотел прислать Билимовичам приглашение в Америку, но они остались в Югославии, и, в отличие от своего брата-экономиста, Антон Дмитриевич продолжил научную жизнь во вполне нормальных условиях. Правда, во время немецкой оккупации он ушел из университета, но был восстановлен при Тито. Скорее всего, сыграло роль то обстоятельство, что область его занятий не имела отношения к социально-политическим вопросам и он, видимо, сумел приспособиться к новому режиму.

Когда бабушке Леше хотелось прервать воспоминания «молодого ректора», она строго говорила: «Тоня, тебя сейчас здесь нет» (эту фразу она произносила и в других ситуациях) – и начинала вспоминать свое: в ее рассказах звучали знакомые мне имена, например Зинаиды Гиппиус и ее младших сестер, тоже учившихся в Академии художеств в Петербурге, которые, как она говорила, всех чуждались. Сама Зинаида иногда читала свои стихи на академических вечерах всегда в белом платье – бабушка Леша тоже говорила, что она в молодости была очень красива, то есть лично помнила то, что я потом буду читать у современников Гиппиус. В 1928 году в Белграде состоялся Съезд русских писателей и журналистов за рубежом, на котором присутствовала Зинаида Гиппиус, и, как рассказывала бабушка Леша, внимание всех присутствующих привлек грим бывшей «зеленоглазой наяды» (так ее назвал Блок): ярко-красные щеки и волосы, толстый слой пудры и какая-то странная одежда[272].

В свое время Киселева считалась одной из любимых учениц Репина и часто ездила к нему в Куоккалу; мне она даже сказала, что Репин за ней приухажнул. Еще я запомнила, что однажды ее ущипнул Маяковский, когда они гуляли по пляжу Балтийского моря втроем с Чуковским, с которым она дружила.

Как я пишу, русским эмигрантам в Югославии, особенно в Сербии, пришлось значительно лучше, чем в других странах, отчасти потому, что сербы тоже православные, но главным образом – потому, что эмигранты повысили уровень преподавания не только в университетах, но и в школах, сыграли важную роль в создании белградских оперы и балета и т. д. В 1920 году король Александр I создал Государственную комиссию по делам русских беженцев, председателем которой в течение десяти с лишним лет был знаменитый сербский лингвист и русофил Александр Белич, очень много сделавший для русских беженцев. Возникновение в Югославии русских школ, гимназии, кадетских корпусов и женских институтов способствовало сохранению русской культуры в следующих поколениях[273]. Как и всюду, возник вопрос ассимиляции. Несмотря на доброе отношение к русским, в сербских газетах с возмущением писали, что те не учат языка. Многие русские относились к сербскому языку с пренебрежением, называли его испорченным русским. (Такое я слышала и от бабушки Леши.) Один из главных вопросов, связанных с ассимиляцией, относился к детям: в русские школы их отдавать или в местные? Арсения Билимовича отдали в русскую гимназию – отчасти потому, что в ней и программа, и учителя были лучше, чем в других: так считал его отец, преподававший там математику[274].