Прощай генерал… прости! - Фридрих Незнанский

В ворота райотдела въезжает милицейский «УАЗ», камера фиксирует уже знакомый номерной знак, из машины выходят двое — сержант и его напарник. Они смеются, разминаются, как после долгой сидячей работы, и поднимаются по ступенькам в отдел Инспекции безопасности дорожного движения.

— Вопросы есть? — спросил Голованов. — Вопросов нет… И суки должны быть наказаны. Нет, но как тебе нравится твой Серов?

— Он мне совершенно не нравится. А теперь, скорее всего, очень не понравится и его непосредственному начальству. Я вот только еще не решил, кому из них показать первому — Серову или Фадееву, его шефу? Вообще-то я человек не мстительный… Да и он мне показался поначалу нормальным мужиком, простым…

— Это уж точно! — со значением подтвердил Голованов. — У нас говорили: прост, как дрозд, в шляпу насрет и сраму не имет.

— Где это — у вас?

— Дома… — лаконично ответил Сева. Поди пойми его.

— Вот я и говорю, — вернулся к своей мысли Александр Борисович, — подумать надо, с кого начинать… Слушай, а может, вообще подождать? Что, если я ничего конкретного с ходу не предприму, а как бы затаюсь? Улечу по-тихому, например, к нашему Филе? Эти мои боевые шрамы можно и подгримировать… Или пока не мешать ему там действовать? Он же свое дело знает, советы мои не нужны… Надо подумать…

— Где собираешься думать, тут или в гостиницу тебя отвезти?

— А это тоже, между прочим, вопрос. Дай-ка я для начала все-таки схожу в ванную, не дает мне покоя этот устойчивый запах…

— Очень трезвая мысль, — засмеялся Сева, — только вот одеться во что? Свитер я тебе дам… Великоват, но другого нет… Треники мои возьми, носки, до гостиницы доедем, а там сам разберешься. И за свой типаж не волнуйся, подправим чего надо. Фингал темными очками прикроем… Волосы зачешем на лоб, на боевую рану, отменная челка получится… А с губой? Примочки бы… Ладно, в аптеке достанем, в крайнем случае, будешь пока платочком прикрывать, словно у тебя зубы болят. Ну и подмажем кремом телесного цвета, это у Фили имеется, он же артист, без грима спать не ложится…

2

Александр Борисович рост имел — сто восемьдесят, но в одежде Голованова выглядел, мало сказать уморительно, просто нелепо. Огромные тренировочные штаны, свитер, свисавший почти до колен, да еще и атрибуты мимикрии сделали его почти неузнаваемым.

Когда он вошел в гостиницу, прикрывая нижнюю часть лица носовым платком и в огромных черных очках — ну шпион из какой-нибудь кинокомедии прошлых лет, Настенька, томно возлежавшая крупным своим бюстом на стойке, ввиду отсутствия посетителей, лишь странно ойкнула, да так и замерла с открытым ртом. На что Турецкий, наискось приподняв очки и приоткрыв здоровый глаз, подмигнул ей и важно прошествовал к лифту. Вот это — фурор!

Не сразу признала его и знакомая горничная. А узнав, словно испугалась. Но, быстро найдя в своем ящике ключи от номера, робко протянула тяжелую грушу.

— А к вам тут вчера вечером, поздно уже, пытались пройти двое, уверяли, что старые ваши знакомые. Но я не пустила, пригрозив вызвать охрану… — И добавила уже совсем глупую фразу: — А вы их не знаете?

«Ох уж эта Олечка! И чего в ней Филя нашел? А может, как раз эту самую, щемящую провинциальную наивность?..»

— Откуда ж я могу их знать, если не видел? — ответил Александр Борисович тоже не самым умным образом. — Как они хоть выглядели?

— Как? — удивилась она. — Да как бандиты с большой дороги!

— Нет, с такими я компанию не вожу, а тебе спасибо, Олечка, что защитила мою честь. Просто не знаю, что бы я без тебя делал. Тебе привет, кстати, от одного нашего знакомого.

Турецкий сказал это просто так, чтобы сделать женщине приятное. И Олечка зарделась.

Несколько нетронутых «ловушек», расставленных в номере, указывали на то, что посторонних здесь не было. Значит, он сделал правильно, когда, уезжая вчера, не взял с собой мобильник, неизвестный этим бандитам. Обычный-то, который постоянно носил с собой и куда ему звонил адвокат, теперь, естественно, пропал со всем остальным, что находилось в куртке Александра Борисовича, исчез в карманах «стражей порядка».

Быстро приведя себя в относительный порядок, сменив одежду и снова подмалевав синяки и шрамы с помощью Филиного грима, коробочку которого Сева дал Турецкому с собой, он вдруг услышал трель единственного теперь мобильника. Звонил Сева.

— Борисыч, срочно подъезжай к больнице, есть хорошая новость…

Наученный Филиппом, он покинул гостиницу через служебный выход. Там же, неподалеку, остановил частника и через двадцать минут уже поднимался по лестнице на второй этаж, в реанимацию. Его сопровождал Голованов, принесший ему халат.

На вопросы он почему-то не отвечал, но изображал хитрые гримасы, будто готовил какой-то сюрприз.

У входа в бокс их встретил Демидов и жестом попросил подождать. Там, в палате, сейчас Ангелина, не стоит ей мешать. Она и так с утра вся вздернутая. Да оно и можно понять — события не из ординарных, прямо надо сказать. И пока ожидали, Демидыч с иронической ухмылкой, впрочем совсем не обидной, рассматривал лицо Турецкого, покачивая при этом головой.

— Я кино не видел, — сказал он наконец, — но Сева рассказывал… Это ж надо!

— Заживет как на собаке, — небрежно отмахнулся Александр Борисович. — Ну что там, ребята?

— Сейчас, сейчас, не гоните коней. — Демидыч хмыкал и все разглядывал его и вдруг сказал: — Слушай, Александр Борисович, мы ж теперь знаем, откуда они, так, может, сперва сами это… накажем маленько? А когда сдадим, скажем, что так и было, а? Ну нашли их уже такими. Им ведь потом все равно?

— Не стоит, я, конечно, тоже бываю мстительным, но не до такой степени…

— И я, к сожалению… — тяжко вздохнул Демидыч. — А вот и наша «крестная»…

Из палаты вышла Ангелина Петровна — суровая и невозмутимая. Увидев Турецкого, внимательно, приподняв очки, осмотрела его лицо и… хмыкнула, как только что Демидыч.

— Хорош! — И сказано это было с таким сарказмом, что Турецкому стало стыдно. — Идите, разрешаю, — она кивнула в сторону двери. — Но не больше десяти минут. Володя, вы отвечаете!.. Драчуны… — это слово она будто прокаркала с непонятным вызовом. И ушла.

Александр Борисович вопросительно уставился на Демидова, а тот, словно смущаясь, сказал:

— Такое дело… Ошибся я маленько. Не спала она и все, оказывается, видела. Ну, Ангелина объясняет тем, что на прежний шок как бы новый, ночной наехал, и Катерина вдруг обрела способность говорить. Но это, оказывается, для нее самой чревато. Такие резкие скачки опасны для мозгов. Субстанция-то ведь тонкая… — Володя вздохнул. — Как бы все это слабоумием не закончилось… Поэтому Ангелина разрешила, но недолго, знает, что нам — во! — Он провел ребром своей ладони-лопаты по горлу. — Только вы там… покороче. Ну идите, а я тут побуду.

— А ты что, — Турецкий обернулся к Севе, — не мог сразу сказать? Я бы хоть вопросы самые главные подготовил…

— Ага, тут скажи, сразу вся Сибирь узнает…

Косынка по-прежнему закрывала лоб женщины, делая лицо ее строгим и утонченным. Но глаза — жили. И пальцы рук, лежащих поверх белого покрывала, слегка шевелились.

— Ангелина сказала, что подержит ее здесь еще несколько дней. Не будет переводить в общую палату.

Турецкий кивнул и, присаживаясь на металлическую табуретку, вероятно, такую же, как та, которой действовал Володя, сказал с улыбкой:

— Здравствуйте, Катя, очень рад за вас. Мне сказали, что я могу задать вам несколько вопросов. Если вам трудно отвечать, мы можем, как в прошлый раз, помните?

— Я уже могу говорить, — медленно и тихо произнесла она. — Только не торопите меня…

— Превосходно, Катя. Мы с одним из наших товарищей были у Людмилы Ивановны. Она рассказала кое-что. Но без вашего разрешения мы, естественно, ничего не предпринимали. Скажите, если можете, какую роль сыграл или играет Гена Нестеров?

Лицо Катерины сразу словно осунулось. Она помолчала, как бы уйдя в себя, даже взгляд стал каким-то невидящим, что ли. При этом пальцы ее совершали непонятные движения, будто перебирали рассыпанный на покрывале горох. Потом она перевела взгляд на Турецкого и сказала:

— Передайте ему, что я велела… нет, приказала сказать вам все. Без утайки… Только в этом случае он еще может рассчитывать… Да, он знает, о чем речь. Оправдания все равно нет, но в моих глазах… Пусть так и знает… я его прощу…

Она замолчала. Турецкий подождал немного, потом привстал, наклонился к ней совсем близко и тихо спросил:

— Это все, что вы хотели бы ему передать? Вы уверены?

— В чем? — Она в упор посмотрела на него. — Он же сам мне говорил… Там… пока я не потеряла сознание. Вот и вам уже… попало тоже…

— У меня-то пройдет. Но вы уверены, что он захочет послушаться вас?