Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987) - Chatwin Bruce

Град Каина построен на Человечьей Крови, а не на Крови Быков или Коз.

«Одинокие и среди народов», искусные в набегах, жадные до богатств, но питавшие отвращение к имуществу, одержимые мечтой всех странников об обретении надежного дома: пожалуй, ни один другой народ не чувствовал острее евреев нравственной двусмысленности оседлой жизни. Даже их Бог — это проекция их вечных сомнений. Их Книгу — Ветхий Завет, да и Новый тоже, — вполне можно истолковать, по крайней мере на одном уровне, как монументальный диалог между Ним и Его Народом о плюсах и минусах жизни на Земле.

Быть ли ей землей для полей и домов? Или землей хлеба и вина? Или землей с городами, которых они не строили, и виноградниками, которых они не насаждали? Или ей суждено оставаться страной черных шатров и козьих троп? Страной кочевников, текущей молоком и диким медом? Или Царством, где народ «будет спокойно жить на месте своем»? (2-я Царств, 7:10) Или же то было, как подозревал Гейне, «переносное царство», которое может существовать лишь в людских сердцах?

Яхве по своему происхождению — Бог Пути. Его святилище — передвижной ковчег, Его жилище — скиния, Его жертвенник — нагромождение грубых камней. И хотя он обещает Своим Детям хорошо орошаемую землю (ведь любимые цвета бедуинов — это зеленый и голубой), втайне Он желает, чтобы они жили в пустыне.

Он выводит их из Египта, подальше от сытных котлов и от бича надсмотрщика, откуда три дня пути до сурового чистого воздуха Синая. Там Он дает им Праздник опресноков Пасху: эта трапеза состоит из испеченного на огне ягненка, горьких трав и пресного хлеба, приготовленного не в печи, а на раскаленном камне. А еще Он дает им заповедь есть «с поспешностью», с обувью на ногах и посохом в руках: это должно служить вечным напоминанием о том, что спасение народа — в движении.

Он дает им «круговой танец», hag — танец, который подражает прыжкам козлов во время весенних миграций, «вроде того, как ходит кто с дудочкой по горам Господним» Он является им в Неопалимой Купине и в Столпе Огненном. Он является всем тем, чем не является Египет. Однако Он позволит себе и сомнительную почесть иметь Храм — и еще пожалеет об этом: «Поставили мерзости свои в доме, над которым наречено имя Мое, чтоб осквернить его» (Иеремия 7:30).

Гетто Восточной Европы стали теми клочками пустыни, «где не росло никакой зелени». Христиане, помыкавшие евреями, запрещали им владеть землей или домами, выращивать овощи или заниматься каким-нибудь ремеслом, кроме ростовщичества. И хотя им позволялось собирать хворост, пилить доски они уже не могли, чтобы это не привело к строительству.

Гои, которые устанавливали все эти запреты, думали, что тем самым наказывают евреев за преступление — убийство Христа, — как Яхве некогда покарал Каина. А правоверные евреи верили, что, мирясь с этими запретами, они заново проживают переход через Синай, где народ избранный некогда обрел благоволение в глазах Господа.

Пророки Исайя, Иеремия, Амос и Осия ратовали за возрождение кочевнического уклада и поносили разврат и порчу, порожденные городской цивилизацией. Пустив корни в землю, «заложив дом к дому и поле к полю», превратив Храм в скульптурную галерею, народ отвратился от своего Бога.

Надолго ли, Господи?… «Доколе не опустеют города…» [46] Пророки ждали «дня восстановления», когда евреи наконец вернутся к скудному аскетизму кочевой жизни. В Видении Исаии им обещается приход Спасителя, которого будут звать Эммануил и который будет пастухом.

Когда Навуходоносор, царь Вавилона, загнал евреев за стены Иерусалима, Иеремия напомнил им о Рехавитах — единственном доме, который все еще продолжал противиться обольщениям оседлой жизни:

Мы вина не пьем, потому что Ионадав, сын Рехава, отец наш, дал нам заповедь, сказав: «не пейте вина ни вы, ни дети ваши во веки; и домов не стройте и семян не сейте, и виноградников не разводите и не имейте их, но живите в шатрах во все дни жизни вашей, чтобы вам долгое время прожить на той земле, где вы странниками».

Иеремия 35:6-7

Одним лишь Рехавитам, сохранявшим тактическую мобильность, оставались неведомы ужасы военной осады.

В сочинении «Мукаддима» (введении к трактату «Большая история») Ибн-Халдун [47] — философ, который размышлял о человеческом положении с точки зрения кочевников, — писал:

Народ Пустыни ближе к доброму началу, чем оседлые народы, ибо он стоит ближе к Первичному Состоянию, и более удален от всех злых привычек, которыми заражены сердца оседлых жителей.

Под «народом пустыни» Ибн-Халдун понимает бедуинов, вроде тех, кого он некогда, во дни своей воинственной юности, набирал себе в наемники из глубины Сахары.

Годы спустя, когда он уже успел заглянуть в раскосые глаза Тамерлана и увидеть горы черепов и пепел сожженных городов, он, вслед за ветхозаветными пророками, осознал пагубные опасности цивилизации и стал с тоской смотреть на жизнь в шатрах.

Ибн-Халдун основывал свои рассуждения на догадке о том, что люди разлагаются, морально и физически, по мере того как тяготеют к городам.

Тяготы жизни в пустыне, полагал он, предшествовали городской изнеженности. Таким образом, пустыня явилась источником цивилизации, а народы пустыни сохранили превосходство над оседлыми народами, потому что остались более воздержанными, свободными, здоровыми, менее надменными и трусливыми, менее склонными повиноваться порочным законам и в целом более склонными к исцелению.

Молодой венгр, устав от восхождения на Святую Гору, уселся на балконе и стал глядеть на бушевавшее внизу море. Он учился на эпидемиолога, но потом бросил эту работу и стал подниматься на все священные горы мира. Он надеялся взойти на гору Арарат и пройти по хребту Кайлас в Тибете.

— Человек, — сказал он вдруг, безо всякого предисловия, — не должен был вести оседлый образ жизни.

К такому выводу он пришел, изучая механизм эпидемий. История заразных болезней — это история людей, живущих в собственной грязи. Еще он заметил, что ящик Пандоры, где заключались все беды и болезни, был не чем иным, как неолитической погребальной урной.

— Поверьте моему слову, — сказал он. — По сравнению с эпидемиями ядерное оружие еще покажется безобидной игрушкой.

Это была никудышная летняя Прогрессия. Было так холодно, как редко бывает в эту пору года; стояла худшая погода, и какую только можно совершать путешествие, и особенно длительное путешествие.