Том 2. Дипломатия в новое время ( 1872 - 1919 гг.) - Владимир Пугачев

В этот момент на арене дипломатической борьбы появилась Англия. Ещё в начале июля Грей предупредил германского посла, что Англия не допустит утверждения Германии на западном побережье Марокко. 21 июля по поручению кабинета канцлер казначейства Ллойд Джордж публично выступил по марокканскому вопросу. Он заявил, что Англия не позволит решать этот вопрос без её участия. «Я готов, — продолжал Ллойд Джордж, — на величайшие жертвы, чтобы сохранить мир… Но если нам будет навязана ситуация, при которой мир может быть сохранён только путём отказа от той значительной и благотворной роли, которую Великобритания завоевала себе столетиями героизма и успехов; если Великобританию в вопросах, затрагивающих её жизненные интересы, будут третировать так, точно она больше не имеет никакого значения в семье народов, тогда — я подчёркиваю это — мир, купленный такой ценой, явился бы унижением, невыносимым для такой великой страны, как наша». Эти слова оказали желаемое действие. Речь Ллойд Джорджа вызвала вопли ярости в немецкой шовинистической печати. Но она напугала германское правительство. Бетман сообщил англичанам, что Германия вовсе и не претендует на западное побережье Марокко. С французами он повёл переговоры о компенсациях более скромного масштаба. После долгой торговли, в ноябре 1911 г., было, наконец, подписано франко-германское соглашение. Германия безоговорочно признавала Марокко находящимся под протекторатом Франции; в обмен она получала лишь часть Французского Конго. Вместо большой и ценной колонии Германии пришлось удовольствоваться некоторым пространством тропических топей. Получилось, что немецкие империалисты подняли шум на весь мир, и только для того, чтобы в конце концов, испугавшись, удовольствоваться «клочком болот», по пренебрежительному выражению французского премьера Кайо.

Пожалуй, ни один международный кризис предшествовавших лет не вызывал такой волны шовинизма во всех странах, как агадирский инцидент. В Германии и пресса, и правительство, и кайзер пылали ненавистью к Англии. В Рейхстаге сообщение канцлера о договоре с Францией было встречено гробовым молчанием. Германские империалисты обвиняли своё правительство в трусости и неспособности отстоять интересы Германии. В той же атмосфере шовинизма выдвинулась во Франции кандидатура Пуанкаре, ставшего в начале 1912 г. премьером, а затем и президентом республики. Главной целью нового президента была подготовка войны против Германии ради возвращения Эльзаса и Лотарингии. Такое же действие оказал агадирский кризис и на Англию, где усилилась антигерманская агитация. Одним из важнейших последствий Агадира была целая серия мероприятий по усилению вооружений, проведённых всеми великими державами с начала 1912 г. по лето 1914 г. Впереди всех в этой гонке вооружений шла Германская империя.

Итало-турецкая война. С 1911 г. военная опасность грозной тучей непрерывно висит над Европой. Не успевает разрешиться один кризис, как уже возникает другой.

Действительно, едва миновал напряжённейший момент марокканского конфликта, как Италия начала захватническую войну против Турции. Итальянский империализм давно стремился наложить руку на Триполи. Эта пустынная область имеет серьёзное стратегическое значение: вместе с Сицилией она командует над сравнительно узким местом Средиземного моря. Правда, значение Триполи для Италии умалялось английским владычеством над Мальтой и французским — над Тунисом. Тем не менее итальянские империалисты рассматривали Триполи как исходный плацдарм для дальнейшей экспансии. Римский банк, связанный с Ватиканом, также имел в Триполи серьёзные интересы. Война за эту область и была вызвана ближайшим образом «корыстью итальянских финансовых тузов».

Ещё в 1900 г. Италия заручилась согласием Франции на захват Триполи и Киренаики. Широкий подкуп французской прессы немало способствовал обеспечению благожелательной позиции Франции. В 1909 г. в Раккониджи Италия добилась того же и от России. Итальянские империалисты рассчитывали, что Германия и Австро-Венгрия также не станут им противодействовать и предадут интересы покровительствуемой ими Турции. Истинные отношения Германии к Турции хорошо вскрыл русский поверенный в делах в Константинополе Свечин: «Когда в боснийском конфликте Германия оказалась в необходимости высказаться недвусмысленно между Турцией и Австро-Венгрией, она не могла не стать на сторону последней. Если бы ход событий поставил её перед необходимостью такого же выбора между Италией и Турцией, едва ли может быть сомнение в том, что перевес окажется на стороне Италии».

Итальянская дипломатия выжидала момента, когда её предположения превратятся в полную уверенность в нейтралитете других держав. Такой момент наступил при вспышке агадирского кризиса. Германия, Франция и Англия поглощены были взаимной распрей. Ясно было, что в эту минуту им не до Триполи и что Италия может действовать.

28 сентября итальянское правительство почти без предисловий направило Порте ультиматум. То был один из поразительнейших по цинизму документов. Он начинался с заявления, что Турция держит Триполи и Киренаику в состоянии беспорядка и нищеты. Далее шли жалобы на противодействие турецких властей итальянским предприятиям в Триполи. Вывод был ошеломляющий: «Итальянское правительство, вынужденное позаботиться об охране своего достоинства и своих интересов, решило приступить к военной оккупации Триполи и Киренаики». Но последнего предела наглости итальянская дипломатия достигла в заключительных строках ультиматума: в них Турции предлагалось не более и не менее как самой способствовать захвату своей территории, приняв меры к тому, чтобы «предупредить всякое противодействие» итальянским войскам! Как ни низко пало в это время турецкое правительство, но принять такое требование не смогло и оно. Началась война. Итальянские войска без труда справились с незначительными турецкими гарнизонами. Но затем им пришлось вести нелёгкую войну против местного арабского населения. Война затягивалась. Турция не соглашалась на мир; арабы продолжали сопротивление. Италия оккупировала острова Додеканез, бомбардировала с моря Бейрут и другие турецкие порты, но крупного ущерба нанести Турции не смогла. В апреле 1912 г. итальянский флот подверг бомбардировке устье Дарданелл. Однако предпринять более серьёзные действия в проливах Италия не решалась.

«Демарш Чарыкова». Царская дипломатия решила воспользоваться итало-турецкой войной, чтобы ещё разсделать попытку добиться открытия проливов для русского военного флота. В октябре 1911 г. русский посол в Константинополе Чарыков получил предписание начать переговоры с Портой. 12 октября Чарыков вручил великому визирю Саид-паше проект русско-турецкого соглашения. Русское правительство выражало готовность отказаться от противодействия железнодорожному строительству в значительной части запретной зоны, установленной русско-турецким соглашением 1900 г. Это представляло собой уступку не только Турции. В железнодорожном строительстве в северной Анатолии были заинтересованы французские капиталисты. Россия надеялась этой уступкой купить согласие Франции на самое важное условие задуманного договора. Условие это гласило:

«Российское императорское правительство обязуется, кроме того, оказывать оттоманскому правительству действительную поддержку для сохранения существующего режима в проливах Босфор и Дарданеллы, распространяя вышеупомянутую поддержку равным образом и на прилегающие территории, в случае если последние подвергались бы угрозе со стороны иностранных вооружённых сил.

С целью облегчить выполнение вышеупомянутого ограничительного условия оттоманское правительство обязуется со своей стороны не противиться проходу русских военных судов через проливы, при условии, что эти суда не будут останавливаться в водах проливов, если это не будет особо обусловлено.

Применение такого истолкования конвенции, заключённой в Лондоне 13 марта 1871 г., находится в зависимости от предварительного согласия других держав, подписавших вышеупомянутую конвенцию».

Русское правительство соглашалось, далее, приступить к переговорам об отмене капитуляций, ограничивавших национальную независимость турецкого народа, и принять меры к установлению «прочных добрососедских отношений между Оттоманской империей и балканскими государствами на основе status quo». Эти последние условия, бесспорно, представляли для Турции большую ценность.

Однако великий визирь уклонился от ответа и принялся тянуть переговоры. Демарш Чарыкова вызвал беспокойство в Париже. Правда, французское правительство ответило согласием на русский проект. Но, по своему обычаю, оно тут же сослалось на необходимость урегулировать вопрос с Лондоном. В Лондоне же менее всего были расположены даром предоставлять России проход через проливы. Однако Грей по примеру французов любезно сообщил, что приветствует сближение России с Турцией. Не возражает он и против открытия проливов, но только не для одной России. Он придерживается того заявления, которое сделано им было осенью 1908 г. Принятие предложения Грея лишь ухудшило бы для России существующий режим проливов. Все попытки Извольского добиться от французского правительства письменного обязательства поддержать Россию в вопросе о проливах оказались тщетными.