Жизнь замечательных людей: Повести и рассказы - Вячеслав Пьецух

– Это потому мое здоровье пришло в расстройство, что от меня недавно ушла жена. Главное, непонятно, по какой причине она ушла, если учесть, что я ей сроду слова черного не сказал...

– Нужно было проводить с ней воспитательную работу, – советовал ему врач. – Потому что главное в семейной жизни – это воспитать женщину под себя.

– Да я ее с утра до вечера воспитывал под себя! Как правило, после обеда посажу ее на диван, сам устроюсь на тумбочке и давай: «Ты, – говорю, – в компаниях как дура себя ведешь. Смеешься ни с того ни с сего, неправильное ударение делаешь в словах, танцуешь с кем ни попадя, и вечно у тебя что-нибудь на губе. Вот скажи, пожалуйста, где нужно делать ударение в существительном «договор»?..

На пятый день к Коле Судакову приехал старый-престарый доктор, по всей видимости, еще и колдун, поскольку он снял его страдания как рукой. Проделал он обычные процедуры и говорит:

– Вы знаете что, больной: как только вам станет невмоготу, вы возьмите томик стихов Пушкина, почитайте – и все пройдет.

С тех пор Коля Судаков уже не обращался к медикам, если ему позарез требовалось с кем-то поговорить. Когда на него накатывало, то есть непереносимо хотелось усесться за женин трельяж и затеять беседу со своим отражением, он, бывало, ляжет на диван с томиком стихов Пушкина, наугад раскроет его, а там:

На свете счастья нет,Но есть покой и воля...

Коля Судаков хорошо улыбнется и вперится в потолок.

31

Русский народ говорит: «Не знаешь, где найдешь, где потеряешь»... – и он безусловно прав. Разве что плюсуем сюда то наблюдение, что ежели у нас человек счастлив, то счастье его чаще бывает нелепого происхождения и носит самые неожиданные черты.

Володя Будкин пьяным делом выпал из окна третьего этажа. Это приключение сошло ему сравнительно без последствий, ибо русский Бог, как известно, пьяных и детей любит, именно Буд-кин сломал правую ногу в щиколотке и получил несколько порядочных синяков. Но дальше – пуще: перелом оказался сложным, и хирурги, в свою очередь, подкачали, в результате правая нога у Володи срослась таким образом, что оказалась на два сантиметра короче левой, и он с того времени стал хромать.

Володя Будкин не был ни танцором, ни физкультурником, ни артистом, то есть оно бы и ничего, кабы не вот какое дело: он по женской линий был ходок. Между тем сердцеед из хромого мужика положительно никакой, это яснее ясного, хотя бы его отличали призывные глаза, волевое лицо и мощный размах в плечах. Немудрено, что Володя Будкин посчитал свою жизнь конченой, бросил Лесотехнический институт и нанялся к айсорам продавать у Савеловского вокзала стельки, крем для обуви и шнурки. Понять его, в сущности, было можно, потому что в такие годы женщины для настоящего ходока – все, или почти все, во всяком случае, они занимают в жизни куда больше места, нежели шпунтованная древесина и бонитет.

Но вот как-то под старый Новый год Володя Будкин выпил лишнего и со зла на своих эксплуататоров айсоров даром раздал прохожим все наличные стельки, баночки с кремом для обуви и шнурки. Айсоры за это жестоко его избили и сбросили наземь с Савеловского моста.

Правильно написано у пророка Екклесиаста: что было, то и будет, и ничего-то нет нового под луной. Опять Володя Будкин сломал ногу в щиколотке, на этот раз правую, опять хирурги подкачали, опять нога срослась таким образом, что укоротилась на два сантиметра, но при этом совершенно сравнялась с левой, и в результате он перестал хромать.

После этого случая Володя Будкин как бы воскрес и его жизнь вернулась в нормальную колею. Счастью его не было предела: он купил себе новый костюм, восстановился в Лесотехническом институте, поселился в общежитии, и скоро от него по-прежнему стенали женские этажи.

32

Это покажется невероятным, но в середине девяностых годов в колхозе «Путем Ильича» построили новый дом. Откуда взялись средства, никто не знал, и почему дом возводили турки, было непонятно, и вообще народ поначалу недоумевал: какое может быть жилищное строительство на селе, если уже который год нечем засевать пашню, если колхозникам вместо денег раз в три месяца выдают макаронные изделия и пшено...

Впрочем, колхозники недолго мучились этими праздными вопросами, и про турок они забыли, и про источники финансирования, потому что в новом доме правление поселило полеводческое звено. Ведь у нас народ как рассуждает: пусть хоть засуха, но если она работает на благо простого труженика, а не начальства, то и засуху дай сюда. Тем более что в колхозе «Путем Ильича» речь шла не о засухе, а о симпатичном двухэтажном доме с немыслимыми, по крестьянским понятиям, удобствами: газ, центральное отопление, канализация, телефон.

В начале сентября переехало в новый дом полеводческое звено, и сразу стало понятно, как до́лжно жить белому человеку; ребята на радостях носились по квартирам как угорелые, женщин из кухонь было не выгнать, у мужиков возникло коммунальное чувство, и они построили у подъезда столик для домино. Вообще как-то разнежились мужики и за домино уже не материли начальство, а порой позволяли себе темы совсем уж отвлеченные, например, зачем у собаки хвост. Сидят они, положим, субботним вечером, рассматривают свои костяшки с таким нервным вниманием, точно на них написано будущее, и тут кто-нибудь говорит:

– Непонятно: зачем у собаки хвост? Зачем у коровы хвост – понятно: оводов отгонять. У лисы – следы заметать, у рыбы – чтобы плавать, а на хрена собаке-то сдался хвост?

Но расслабляться им было рано, поскольку колхоз до такой степени обеднел, что правление перестало выдавать макаронные изделия и пшено. Это потому был смертельный удар по крестьянскому бюджету, что прежде подачку сбывали в районном центре и на вырученные деньги закупали спичек, соли, водки и табака. Не знаем, как в иных землях, а для русского человека остаться без водки, без табака – это остановка жизни и Страшный суд.

Мужики-полеводы три дня за домино головы ломали, как существовать дальше, и в конце концов решили призаняться металлоломом, который в таком изобилии водился по неудобьям, что всего было не перетаскать. Вначале октября они нашли в поле двадцать метров стальной трубы, выкорчевали ее и сдали в приемный пункт. Возвращаются они довольные и хмельные, а жены им говорят: дескать, правление нарочно поселило простых тружеников в этот архиерейский дом, дескать, и месяца не прошло, как вышел из строя водопровод. Делать было нечего: недели две мерзли и таскали воду ведрами из колодца, пока председатель Борис Петрович, видимо, испугавшись волнений, как-то не наладил подвоз воды.

В начале ноября мужики срезали двести метров электрических проводов. Ясное дело: возвращаются они восвояси довольные и хмельные, а новый дом встречает их черными окнами, страшными, как выколотые глаза.

Один говорит:

– Вот так всегда у нас – то без света, то без тепла. Другой говорит:

– Прямо это какая-то мистика, а не жизнь!

Но настоящая мистика была еще впереди: в начале декабря председатель Борис Петрович, вроде бы мужчина черноземного происхождения и степняк, вдруг эмигрировал в Израиль, где, по слухам, поступившим гораздо позже, нанялся в сторожа.

Мужики толковали:

– Теперь понятно, чья собака мясо съела. И ведь двенадцать лет нам головы морочил, за орловского выдавал себя, паразит!

33

Как вдумаешься в историю человечества, то вот что первым делом придет на ум: не надо изобретать. Исключая пошлые удобства, способствующие вырождению рода, ну ничего, кроме горя, не принесли человеку технические новации, например, изобрели для потехи порох – и потери убитыми на полях сражений увеличились многократно, например, придумали телефон – и сразу стало не с кем поговорить, то есть поговорить-то хочется с Фейербахом, а трубку норовит снять какой-нибудь сукин сын. Одним словом, не надо изобретать.

Антон Сокольский, заведующий акустической лабораторией Ленинградского университета, сполна постиг эту истину, когда изобрел совершенный звукоснимающий аппарат. Лучше бы он его не изобретал, потому что впоследствии вся его жизнь пошла наперекосяк, ну да русский человек задним умом крепок и не способен провидеть, что ждет его впереди. Иначе он не выдумал бы телевидения, которое поставило крест на вековой культуре, и демократический централизм.

Аппарат Сокольского произвел в звукотехнике настоящий переворот. Давным-давно было известно, что на гладких поверхностях, будь то столешница или дверь, самопроизвольно записываются звуки и голоса, и, собственно, весь фокус состоял в том, чтобы исхитриться их внятно воспроизвести. Так вот, аппарат Сокольского явственно снимал с гладких поверхностей звуки и голоса.

Первое испытание провели на стене дома № 4 по Невскому проспекту и получили убедительный результат. Именно аппарат воспроизвел звукозапись, сделанную, предположительно, в первой половине марта 1953 года: сквозь шарканье ног, звуки клаксонов, какой-то гул вдруг прорезался женский вопль: