Время ненавидеть - Измайлов Андрей

Телефон заверещал.

– Да-а?

– Ал-ле! Ну, как ты там? – она!

– Да так себе!

– Я представляю!

Она представляет! Плохо она себе представляет: обваляный в глине, мокрый, дроглый.

– Ты где так долго шляешься? Бедную девушку волноваться заставляешь!

– Да гулял тут. На свидание. К одной туристке.

– Ой, кому ты нужен! На костылях!

– А нету костылей!

– Уже загнал?!

– Нет. М-м… Потерял.

Они облегченно приняли игриво-дурашливый тон: забудем утрешнее, мало ли… Но в гребневском «потерял» прозвучала интонационная истина. И Валентина сказала:

– Я серьезно!

– И я серьезно… Что молчишь? Я серьезно! Вот стою – обвалянный в глине, мокрый, дроглый. И костыли потерял. Я серьезно! Дождалась бы, сама увидела.

– Где?

– Что – где?

– Где дождалась?

– У меня! У… нас.

– Когда?

– С-сегодня. После своего же звонка.

– Какого звонка?

– Да твоего же!

– Знаешь, Гребнев! Ты бы разобрался со всеми своими бабами! Запутаешься! – и поэтапно после каждой телефонной реплики Валентина уходила от дурашливой игривости в наждачную раздражительность.

– Погоди! Ты мне сегодня звонила?

– Я тебе пять раз сегодня звонила! Но ты либо шлялся где-то, либо занят был сильно… с кем-то! Так занят, что сил не было трубку поднять!

– Погоди! Ты была сегодня?

– Где?

– У… нас.

– У вас я сегодня не была! – холодный тон, стальной. Таким тоном запросто зарезать можно.

– Я серьезно!

– Да уж какие тут могут быть шутки! Когда в бабах запутаешься, так не до шуток!

И ведь при всей нелепости обвинений она в них верила. Сейчас, в данный момент, – верила. Несла в трубку белиберду оскорбленным тоном и верила. Кто из них, вообще-то, имеет больше оснований для обиженности?! Кто из них, вообще-то, замужем?! Кто из них, вообще-то, «запутался» и телефоном регулярно ошибается?!

– Ва-лен-ти-на!!! – проорал Гребнев.

– Вот умница! Не перепутал на этот раз! – зарезала его Валентина тоном. И брякнула трубку.

Ничего себе, логика! Образцовая женская логика! А еще юрист. Ведь насмотрелась, наслушалась за свою юридическую практику такого всякого – и опыта пора набраться, и приложить этот опыт к реальным ситуациям, с ней возникающим! Так ведь нет! Опыт у нее умозрительный, чужой. Насмотрелась, да. Наслышалась, да. Но сама не влипала. Знает, как надо и как непременно будет. Знает, как не надо и как никогда не будет. Из своей богатой юридической практики. Балда! Подменяя реально происходящее с ней реально происшедшим с теми, кто нарабатывал ей юридическую практику. «Я так и знала!». Все она знает, балда!

Еще и она же обижается! Ничего, обида – это чувство, которое предполагает дальнейшее развитие отношений. При всех заскоках образцовой женской логики юрисконсульта.

Гребнев, хватаясь за стенки, перебрался к секретеру, набросился на папки. У него, в отличие от некоторых, мужская логика. Кто-то был здесь! Папки – не так. Записная книжка – не так. Бумаги – не так. И ключ! Ключ не сразу провернулся. Кто-то был здесь, пока он в поликлинике получал свою порцию УВЧ. Зачем? Что искали? Мужская логика – это логика. Расписку! Вот именно!

Ведь расписка лежала в папке – он сам ее туда сунул, обнаружив в Дале. Он ее сунул в папку с последними рабочими бумажками, где начало «Мельника» и словарные изыскания: «Бурат… невпрогреб…». Кто про нее мог знать?

Сэм?! Гриша Семиков, скромный работник «Стимула»! Как он утром в словарь вцепился! Аббревиатуру ему надо! Не знает он, как аббревиатура пишется!

«Павел Михайлович, дайте-ка я попробую?» – когда Гребнев с замком застопорился. И по дороге навстречу попался, на закорках доставил. Стоп-стоп! Сэм шел навстречу, шел в «Стимул» – в «Стимул», где горел свет! Гребнев же еще отметил, когда мимо шкандыбал. Что получается? Увидел из окошка, догнал, толкнул и, пока Гребнев валялся, рванул к нему домой, изъял расписку и – обратно: Ой, кто это у нас тут такой беспомощненький! Кому тут помочь нужно!

Логика!

… Но расписка была на месте. В папке. Второпях не сразу, но нашел. Да, на месте.

«Я, Звягин Николай Яковлевич…».

Все в порядке, та самая расписка, ничего не стерто, не зачеркнуто, не приписано. И на месте. Вот и логика!..

И на Сэма, выходит, зря наклепал. В квартиру еще попасть надо, а по карманам у Гребнева никто не шарил – это он бы и в бессознательном состоянии почувствовал. Ключ же как был в привычном кармане, так там и был. Не мог же Сэм, таща Гребнева на закорках, незаметно подложить ему ключ обратно. А что свет в «Стимуле», так, возможно, Гриша Семиков не воспринял душой и сердцем лозунг момента насчет экономной экономики.

М-да, неудобно перед Сэмом. Хоть и мысленно наклепал, а все равно неудобно, гаденько.

Но кто-то ведь здесь все же был! Кто-то шуровал! Будь это Сэм (пардон! пардон!), не видать Гребневу расписки – в папке таки рылись и не найти не могли! Будь это не Сэм – то… кто?! Валентина? Говорит, что не была. Или врет, что не была. А к чему ей врать? Где логика? Ах да, с логикой у нее того… Надо же! «Ты бы разобрался со всеми своими бабами!». Но если и была, зачем ей рыться в бумагах, в папке с «Мельником»? Не начиталась утром в присутствии Сэма?! Кстати, Сэму очень хотелось тогда отыскать в Дале аббревиатуру. Знаем мы эту аббревиатуру!.. Да, но расписка-то на месте!!!

Или все-таки показалось Гребневу, что – не так? Нет уж! Что-что, а зрительная память у него еще та, с армии выработана: из двенадцати предметов все двенадцать фиксировал после их передвижки и команды «Круго-ом!». Теперь определяйте! И сейчас определил безошибочно – не так.

Что получается? Получается по логике, что Валентина была, не дождалась, ушла, а потом в сердцах насвистела ему по телефону. Чтобы не думал о себе слишком много: приходи, жди его, а он неизвестно где, неизвестно с кем.

Вот на этом Гребнев и остановится. А то полный бред получается – гангстеры, пираты двадцатого века, агенты и прочая, прочая. Ему, Гребневу, и так пока таинственностей хватит. Расписка Н. Я. Звягина. Завтра Гребнев выяснит, что это за расписка. Придет к Н. Я. Звягину в приемные часы и выяснит.

Только как он, интересно, придет? Без костылей – ни шагу… Какая же зараза его толкнула? А может, случайно? Ничего себе, случайности! От души ладонью в спину, и костыли – тю-тю. Какая же зараза?!. Этак Гребневу завтра носа не высунуть из дому. Разве что Пестунову звонить, чтобы по аптекам побегал? Или Сэму – чтобы на его горбу до поликлиники рысью? Нет, но какая же зараза?!

И в чем завтра идти? Не высохнет. Гребнев изошел потом и матом, пока сдирал с себя одежду, пока отжамкивал ее в ванной – сплошная глина потоками. Извертелся, измаялся, пока вымылся сам. Очень относительно вымылся – гипс и на гипс стал непохож. Будто Гребнев как раз раненной ногой землю рыл. Нет, но какая же зараза?!. Ни шиша до завтра не высохнет! А джинсы на гипс не налезут. Да, дела-а…

А когда наконец ушел в кровать, сон его буквально убил. Наповал.

– Старик! Я что говорил?! Три-один! Англичане их сделали, как детей! Вот забой будет, если они в четвертьфинал выскочат, а потом в полуфинале с Аргентиной скрестятся! Ой, кто-то кому-то Фолкленды припомнит! – так начался четверг 17 июня. Четверг начался звонком Пестунова. – Старик, ты что, не проснулся еще? Ах да, тебе же что футбол, что городки! Тогда слушай! Ты слышишь, да? Сейчас я тебя развеселю! Я еле выпросил у Хинейко! Слушай! «Черт с моей женой дернул меня купить этот холодильник! А теперь у него течет между задних ножек!». Га! Ты будешь реагировать или нет, балбес?!

– Смешно, – отреагировал Гребнев. – А чего звонишь?

Пестунов моментально сориентировался по тональности. Пестунов это умел – ориентироваться. И верно. Коллега обезножел, а он, Пестунов мало того, что вчера так и не навестил, но еще и неуместно перлы зачитывает, совместно повеселиться приглашает. Не желает коллега веселиться? Не хватает у коллеги на то настроения? И ладно! Собственно, Пестунов ему по другому поводу звонит:

– Собственно, я тебе чего звоню! Жди гостя!

– Какого еще гостя?!

– Не твое дело! – прямо-таки распирало Пестунова сообщить, какого гостя…

– Ладно, жду.

Выдержали аукционную паузу. Кто раньше сорвется? Гребнев ли: «Так какого-такого гостя?». Или Пестунов: «А вот какого!». Ничья. Не хочешь отвечать, не надо. Не хочешь спрашивать, не надо. Ни тебе, ни мне.

– А может, надо чего-нибудь? Ты извини, я вчера закрутился и никак не мог.

– Понимаю. У меня же телевизора нет…

– А, брось, Гребнев! Что ты, в самом деле! Ceгодня я точно буду. Увидишь! Говори, что тебе надо!

– Костыли.

– М-можно. Только если достану – к концу дня. Ты пока никуда не собираешься? Га! – пошутил Пестунов.

– Пока нет, – нажимая на «пока», пошутил Гребнев.

Пестунов повесил трубку. Позвонили в дверь. Вот и гость! Оперативно! Допрыгал кое-как, открыл. Там – Сэм. И под мышкой у него – два костлявых костыля.