У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов - Николай Батюшин

Это сенсационное известие было подхвачено нашей левой печатью, и немало труда стоило мне и моей жене, чтобы успокоить наших родственников, выражавших сочувствие в таком большом горе.

Это клеветническая газетная кампания нужна была австрийским властям, чтобы обратить внимание на столь «опасного шпиона». Отголоски этого предупреждения имели место в самом начале Великой войны, когда распространились слухи о моем аресте австрийцами в Галиции, что, по словам Ронге, их обрадовало. Лишь впоследствии оказалось, что это была ошибка.

Я подробно остановился на своей поездке по Австро-Венгрии, чтобы показать не только приемы наружного наблюдения, но и передать очень неприятные переживания наблюдаемого, острота коих к тому же увеличивается полной неизвестностью о своей участи.

VI. Ликвидация шпионского дела и производство дальнейших арестов и обысков в порядке контрразведки до передачи дела судебному следствию.

Роль эксперта в военно-шпионском деле на предварительном следствии и на судебном разбирательстве; примеры трений при передаче дела судебным, властям: с прокурором петроградской Судебной палаты Завадским при передаче дела Рубинштейна и с прокурором киевской Судебной палаты Крюковым при передаче дел киевских сахарозаводчиков: Абрама Доброго, Израиля Бабушкина и Иовеля Гопнера и причины их. Примеры: дело отца и сына Г. как классический пример разработки дела; дела типографщика Р, Мясоедова, Рубинштейна, германской службы поручика Д. как образцы разработки только при содействии внутренней агентуры; австрийской службы полковник Редль и германского Генерального штаба полковник фон Ш. как примеры разработки только при содействии наружного наблюдения.

Основой для установки плана ликвидации дела, т. е. определения лиц, у коих надлежит произвести обыски и аресты, служит схема наружного наблюдения за заподозренным в военном шпионстве лицом. Перед ликвидацией должна быть произведена немалая работа – расшифровать при помощи внутреннего наблюдения все клички, а равно при содействии наружной полиции точно установить адреса и занятия лиц, которые их носят. Все эти данные обозначаются другими, обыкновенно красными чернилами на полях схемы. Беглого взгляда на схему достаточно, чтобы сразу же определить узлы свиданий, т. е. лиц чаще всего друг с другом встречавшихся, у коих и надлежит в первую очередь произвести обыски, и арестовать их в зависимости от найденного у них уличающего материала или оставить на свободе. Может быть, также придется поступить и с особенно интересными в служебном или общественном отношении лицами, хотя бы свидания с ними наблюдаемого были и не так часты.

Ликвидация дела должна быть произведена в один день, а если возможно и в один час, дабы помешать преждевременному разглашению этого факта. В этих же видах и дальнейшие обыски и аресты в зависимости от результатов произведенной уже ликвидации должны быть совершены в возможно непродолжительном времени. Надобно пока пользоваться сравнительной свободой действий контрразведки в административном порядке, так как все действия судебных властей скованы буквой закона.

Быстрый просмотр отобранных по ликвидации материалов сразу дает картину состава преступления и его квалификацию, почему и дальнейшее расследование должно вестись в рамках тех статей Уголовного уложения, под которые подходит это преступление. По мере хода дела должны быть посвящены в него тот следователь по особо важным делам, который будет вести это дело, и прокурор Судебной палаты, как наблюдающий за следствием орган. Здесь-то очень часто могут быть трения в лучшем случае из-за слишком формального отношения прокурорского надзора в столь тонком деле, как шпионство, главной базой коего являются косвенные улики и убеждение судей, а не прямые улики. Должен сказать, что за мою почти десятилетнюю практику перед Великой войной у меня никогда не было расхождений в оценке этих улик с высшими чинами варшавской Судебной палаты. Далеко этого не могу сказать про высший прокурорский надзор петроградской и киевской Судебных палат.

Перед окончанием расследования по делу Рубинштейна я несколько раз говорил о нем с прокурором петроградской Судебной палаты Завадским, причем вначале он скорее был склонен найти в деяниях его состав преступления хотя бы уже потому, что у него при обыске был найден секретный документ штаба 3-й армии, о котором штаб Северного фронта за подписью его начальника генерала Данилова (Юрия) дал заключение, что документ этот в интересах обороны государства должен был храниться в тайне от иностранных государств и, следовательно, никоим образом не мог находиться у Рубинштейна. Впоследствии Завадский уклонился от принятия дела Рубинштейна. Пришлось тогда обратиться к эвакуированным варшавским судебным властям, которые не только приняли к производству это столь нашумевшее дело, но даже арестовали опять Рубинштейна 6 декабря 1916 г. по высочайшему повелению условно освобожденного из-под ареста на поруки. Мало того скоро они нашли у Рубинштейна и шифр для сношений.

Я думаю, что Завадский действовал в этом деле под влиянием революционной пропаганды, так как после революции он сразу же стал товарищем председателя Чрезвычайной следственной комиссии. Такое деяние трудно было допустить со стороны высшего представителя судебной власти и ока правосудия столицы.

Еще большие терзания пришлось испытать при передаче вышеописанного дела киевских сахарозаводчиков: Абрама Доброго, Израиля Бабушкина и Иовеля Гопнера, повинных в незаконном вывозе во время войны в Персию одной трети годового нашего производства рафинада в район противника. На допросе меня следователем по особо важным делам киевского Окружного суда Новоселецким прокурор киевской Судебной палаты Крюков, не оспаривая самого вывоза сахара-рафинада, потребовал от меня доказательств, что это делалось по предписанию германских властей. Конечно, такого документа я представить не мог, и дело в конечном результате было прекращено, причем государь император наложил на этом деле приблизительно такую резолюцию: «Освободить, и если они в чем-либо виноваты, то пусть своей дальнейшей деятельностью заслужат себе оправдание».

Лишь вышедший уже после революции труд секретаря Распутина Арона Симановича «Распутин и евреи» разъяснил истинную причину прекращения этого дела. Арестованный Иовель Гопнер обещал дать Симановичу за свое освобождение 100 тыс. рублей, в счет каковой суммы он и дал ему 10 тыс. рублей, обещав уплатить остальное по его освобождении, чего однако не сделал. За это Симанович, будучи на освобожденной от большевиков территории юга России, привлек его к ответственности через одесский Окружной суд. Симанович в этом случае действовал через Распутина, а последний воздействовал на министра юстиции Добровольского, чем только и возможно было объяснить исходотайствование помилования этим крупнейшим спекулянтам.