Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

На другой день, пообедав у знакомых, которых у него много нашлось в театральном мире, Казанова встретился на улице с тремя офицерами, которые любезно пригласили его провести с ними вечер в компании веселых дам.

— Но, милостивые государи, — отговаривался наш герои, — я знаю по-немецки всего четыре слова, и мне придется скучать в вашей компании.

— Отнюдь нет, — возражали офицеры. — В том-то и дело, что наши дамы — итальянки, и вам будет весело.

Казанове очень не хотелось участвовать в этой компании, но он постеснялся и отправился.

Пришли в какой-то притон, где действительно оказались дамы, весьма зловещей внешности. Офицеры тотчас начали с ними дебоширить. Казанова воздерживался, по мере возможности, от всякого участия в общем веселье. Ему ужасно хотелось уйти, но какая-то ложная деликатность удерживала его. Подали скверный ужин. Казанова ничего не ел, но принужден был выпить два стакана венгерского. И вдруг он почувствовал, что сильно пьян, даже как бы ошеломлен; вино было едва ли не сдобрено чем-то. После ужина один из офицеров предложил играть в фараон. Казанова принял участие в игре и быстро спустил бывшую с ним полусотню луидоров. Благородные компаньоны были очень опечалены его проигрышем и тотчас предложили ему отыграться, открыв ему неограниченный кредит. Началась игра на слово. У Казановы голова была явно не в порядке, он чувствовал, что совсем одурел, что надо немедленно бросить эту сомнительную компанию и бежать без оглядки. Но он, вопреки глубокому внутреннему убеждению, все продолжал играть со слепым азартом и упрямством и проиграл сто тысяч франков. Тогда офицеры прекратили игру. Казанова был так пьян, что не держался на ногах. Офицеры усадили его в экипаж и отправили домой. Дома слуга, раздевая его, доложил, что его золотые часы и табакерка куда-то исчезли.

На другой день, встав и осмотрев свои карманы, он нашел в одном из них сто луидоров. Откуда взялись эти деньги, этого он не в силах был понять. Он вспомнил, что проиграл какую-то громадную сумму, но, по врожденной беспечности, не стал даже и думать об этом. Он еще накануне уговорился прокатиться со знакомыми в Луизбург. Поездка была очень веселая и продолжалась целый день. Когда вечером он вернулся домой, его слуга сказал ему, что ходил в тот дом, где вчера барин играл, но там ничего не знают о его часах и табакерке; затем слуга сообщил, что приходили трое офицеров и обещали зайти на другой день к завтраку.

— Милостивые государи, — говорил Казанова на другой день пожаловавшим к нему офицерам, — я проиграл громадную сумму, которую я не в состоянии уплатить и которой, без сомнения, не продул бы, если бы не страшное опьянение, происходившее, несомненно, от какого-то яда, положенного в ваше венгерское. Вы завели меня в какой-то вертеп, в котором меня обокрали подлейшим образом — утащили у меня на 300 луидоров разных ценных вещей. Жаловаться я, конечно, не буду, потому что вполне достоин того, чтобы понести возмездие за собственную глупость.

Офицеры разразились неистовыми протестами, вопили в своей чести, о святости карточного долга, сделанного на честное слово. Казанова вновь решительно заявил им, что платить этого долга не имеет ни малейшего намерения. На этом месте их объяснения были прерваны внезапно пришедшими в гости к Казанове его друзьями. Пришлось угощать всю компанию завтраком, во время которого офицеры успели пообдумать дело и перешепнуться между собою. Когда гости ушли, объяснения возобновились. Офицеры вдруг проявили самую деликатную уступчивость. Они отдавали должную дань и хмелю, и увлечению, и переменчивости счастья, и уверяли нашего героя, что понимают, сколь с их стороны было бы нехорошо пользоваться преимуществами своего положения. На этом основании офицерская компания соглашалась предать все то дело забвению, если Казанова согласится уступить все, что у него при себе имеется, — экипаж, ценные вещи, лишние костюмы и пр. Все это будет оценено по совести и принято по оценке в уплату долга, а на остальную сумму Казанова выдаст вексель — и дело с концом. «И разойдемся добрыми друзьями», — заключили офицеры.

— Я совсем не желаю дружбы людей, которые меня обирают, а платить вам не согласен никоим образом.

Офицеры принялись хором грозить Казанове, но он очень хладнокровно отвечал им:

— Господа, угрозами вы меня не испугаете. Покончить же с вами дело могу, предложив вам два способа. Первый из них — это предоставить решение нашего казуса суду, а второй — решить дело со шпагами в руках.

Офицеры отвечали, что они не прочь будут и зарезать его, но не раньше, как получив с него долг. Затем они ушли, продолжая грозить и уверять Казанову в том, что он раскается.

Казанова нисколько не беспокоился за исход дела и пошел куда-то в гости. Но когда он там рассказал свою историю, его знакомые, знавшие вюртембергские порядки, очень обеспокоились за него. Тотчас призвали адвоката. Тот выслушал дело и успокоил Казанову. По его словам, выходило, что офицерам несдобровать, если это дело довести до сведения герцога, который не может не дорожить честью своей армии; а поступок его офицеров может обесчестить его в глазах всей Европы. Адвокат настаивал на том, чтобы Казанова принес жалобу герцогу.

После некоторого колебания Казанова решился последовать совету адвоката. Он отправился во дворец и попросил аудиенции. Дежурный офицер сказал ему, что герцог сейчас его примет. Между тем к этому офицеру вдруг подошел откуда-то взявшийся один из трех офицеров — врагов Казановы. Оба вюртембержца очень долго беседовали по-немецки. Казанова не мог понять, о чем шла речь, но не сомневался, что о нем. Потом дежурный выходил куда-то и, возвратившись, объявил Казанове, что дело, за которым он намеревается обратиться к герцогу, уже известно ему и что по этому делу будет постановлено надлежащее решение.

Между тем одна из знакомых с Казановою актрис познакомила его с австрийским посланником. Узнав историю Казановы, посланник посоветовал ему написать прошение на имя герцога и обещал передать это прошение. Казанова тут же написал его и передал посланнику. Затем он провел весь тот день у актрисы. Вечером к ней прибежал его слуга и сказал, что в гостиницу приходил офицер, спрашивал Казанову и, не застав его, распорядился поставить у дверей гостиницы двух солдат. Ясно было, что Казанову собирались арестовать.

Тогда его приятельница и австрийский посол решили, чтобы Казанова не возвращался к себе в гостиницу, а оставался у актрисы. Она была фавориткою австрияка, и так как квартира принадлежала ему, то все, находившиеся в ней, состояли как бы под сенью австрийского флага. Это была довольно надежная защита, но ненадолго. Через три дня австриец получил письмо от министра, в котором тот просил его выдать проживавшего в его доме Казанову; он должен явиться в качестве ответчика перед судом. Этому требованию нельзя было не покориться. Казанова вновь перебрался в свою гостиницу, и как только вступил в свой номер, его тотчас потребовали к следователю. Казанова битых два часа подробно рассказывал ему всю историю по-латыни, а следователь записывал его показания в протоколе, конечно, по-немецки. Когда протокол был окончен, немец велел Казанове подписать его, но тот наотрез отказался, так как, не понимая по-немецки, не мог прочесть, что там такое было написано.