Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

Канюк последним спустился по лестнице в шлюпку, и, едва он оказался в ней, шлюпка двинулась. Весла закутали, уключины тоже, так что единственный звук издавали лопасти, окунающиеся в воду, но и его заглушали шум волн и мягкий шорох ветра.

Как только вышли из-за острова, стали видны огни на суше, два или три огонька сторожевых костров на стенах крепости и свет ламп в окнах зданий за стенами, протянувшимися вдоль береговой линии.

Три корабля, которые Канюк видел с горы, все еще стояли на якорях на рейде. У каждого на грот-мачте горел подвесной фонарь, другой такой же — на корме. Камбре улыбнулся в темноте.

— Сырные головы любезно нас приветствуют. Разве они не знают, что идет война?

С такого расстояния он еще не мог отличить один корабль от другого, но экипаж, чувствуя запах добычи, греб энергично. Полчаса спустя, хотя они все еще не вошли в залив, Камбре разглядел очертания «Леди Эдвины». Он выбросил ее из своих расчетов и перенес весь интерес на другой корабль, который не изменил положения и по-прежнему стоял дальше по берегу от батарей крепости.

— Правь к кораблю с правого борта, — шепотом приказал Канюк боцману. Шлюпка повернула на румб, и весла заработали быстрее. Вторая шлюпка шла следом, как охотничий пес у ног охотника, и Камбре, вглядываясь за корму, одобрительно хмыкнул. Оружие у всех прикрыто, лунный луч не может отражением в лезвии сабли или на стволе пистоли предупредить вахтенных на борту приза об опасности. Никто не зажигает фитили, чтобы дым не оповестил об их прибытии.

Когда они подходили к стоящему на якоре кораблю, Камбре прочел на его транце название — «Де Сваэл», «Ласточка». Он с напряжением ждал признаков жизни от вахтенных: берег подветренный, а юго-западный ветер у горы непредсказуемо меняет направление, но либо капитан нерадив, либо вахта спит, потому что на темном борту корабля тишина.

Два матроса стояли наготове, чтобы смягчить швартовку, и, едва приблизившись к борту, борт шлюпки накрыли паклей, скрывая удар. Удар шлюпки об обшивку заставит корпус корабля резонировать и разбудит всех на борту.

Но прикосновение вышло немым, как поцелуй девственницы, и один из моряков, отобранный за обезьянью ловкость, взлетел на борт и немедленно провел трос через лебедку и спустил обратно в шлюпку.

Камбре задержался лишь настолько, чтобы приподнять заслонку фонаря и зажечь фитиль, схватил трос и поднялся на борт, упираясь босыми ногами с затвердевшими от охоты на кабанов подошвами. Матросы, тоже босиком, неслышно последовали за ним.

Камбре вытащил из-за пояса свайку и бросился на нос, боцман бежал рядом. Якорный вахтенный лежал на палубе, укрываясь от ветра, и спал, как пес перед очагом. Камбре одним ударом железной свайки расколол ему череп. Матрос вздохнул — и безжизненно вытянулся.

Люди Камбре уже были у двух люков, ведущих на нижние палубы, и Канюк направился на корму, где моряки неслышно опускали крышки люков, запирая голландский экипаж внизу.

— На борту не больше двадцати человек, — произнес про себя Камбре. — И скорее всего лучших моряков забрал в свой флот де Рюйтер. Здесь только мальчишки и старики. Сомневаюсь, чтобы они причинили много неприятностей.

Он взглянул вверх, на темные силуэты своих людей на фоне звезд; они карабкались на ванты и бежали по реям. Как только развернулся парус, спереди послышался негромкий удар: топор перерубил якорный трос. «Ласточка» немедленно ожила, освободившись, и повернулась, ловя ветер. А боцман Канюка уже был у штурвала.

— Веди прямо. Точно на запад! — рявкнул Камбре, и рулевой круто, как мог, развернул корабль.

Камбре сразу увидел, что тяжело груженный корабль удивительно послушен и они смогут по ветру миновать остров Роббен. Десять вооруженных моряков ждали его приказа. У двоих были в руках фонари, у всех — горящие фитили для пистолей. Камбре взял один фонарь и бегом повел своих людей к офицерским каютам на корме. Он тронул дверь каюты, ведущую в галерею, и она оказалась незапертой. Камбре быстро и молча прошел в нее. Посветил фонарем, и на койке сел человек в ночном колпаке.

— Wic is dit? — сонно спросил он. Камбре накинул ему на голову одеяло, чтобы заглушить крик, и позволил своим людям связать капитана и заткнуть ему кляпом рот, а сам выбежал в коридор и открыл дверь в соседнюю каюту. Здесь был другой голландский офицер. Он уже не спал. Полный седеющий мужчина средних лет, он еще не пришел в себя от сна и ощупью искал саблю, висящую на перевязи в ногах койки. Камбре посветил фонарем ему в глаза и прижал острие своей сабли к его горлу.

— Энгус Камбре, к вашим услугам, — сказал Канюк. — Сдавайтесь, или я по кусочку скормлю вас чайкам.

Голландец мог не понять его произнесенные с шотландским акцентом слова, но общий смысл уловил. Он поднял обе руки над головой, и моряки потащили его на палубу, обернув голову одеялом.

Камбре подбежал к последней каюте, но дверь распахнули изнутри с такой силой, что его отбросило к переборке. Из темного проема с кровожадным криком появился рослый человек. Он взмахнул оружием и нацелил удар в Канюка, но в узком коридоре сабля задела дверной косяк, дав Камбре время прийти в себя. С гневным ревом незнакомец нанес новый удар. На этот раз Канюк парировал, и клинок, пролетев над его плечом, рассек панель за ним. Два рослых человека сражались в узком коридоре, почти прижимаясь друг к другу. Голландец выкрикивал оскорбления на смеси родного и английского языков, Камбре отвечал по-шотландски.

— Чертова сырная башка, насильник монашек! Я заткну твои кишки тебе в глотку!

Люди Камбре с поднятыми дубинами плясали вокруг, ожидая возможности ударить голландца, но Камбре крикнул:

— Не убивайте его! Этот парнишка — щеголь, за него можно взять богатый выкуп!

Даже в слабом свете фонаря он сразу оценил своего противника. Только что проснувшийся голландец выскочил без парика на бритой голове, но остро закрученные усы свидетельствовали, что он не чуждается моды. Вышитая кружевная ночная рубашка и сабля, которой он владел с мастерством учителя фехтования, — все это свидетельствовало, что он джентльмен.

Более длинная сабля Камбре в узком пространстве была скорее недостатком, и Канюку приходилось пользоваться острием, а не обоюдоострым лезвием. Голландец сделал выпад, потом пригнулся и прошел под защиту Камбре. Канюк зашипел от гнева: сталь пролетела над его правой рукой, миновав всего на ширину пальца и отколов от стены за ним щепки.

Прежде чем соперник смог отступить, Канюк левой рукой схватил его за горло. Оба бросили сабли, которыми все равно не могли пользоваться, и сцепились в узком коридоре, рыча, как собаки, взвывая от боли и гнева, когда Камбре успел ударить противника кулаком по голове и локтем другой руки — в живот.