Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако начальный боярин и советник не мог чувствовать себя спокойно, пока его положение у власти не было оформлено и закреплено. К этому Борис шел осторожно, с большой постепенностью, пока не добился гласного признания за ним прав и положения правителя, регента. Случилось это таким образом.
С болезнью и смертью Н. Р. Юрьева, когда не стало никакого авторитета в Москве, перед которым склонялся и стеснялся бы Борис, он упорно стремится к тому, чтобы занять при дворе исключительное положение царского родственника и помощника и чтобы править делами, «имея, – по выражению Карамзина, – советников, но не имея ни совместников, ни товарищей». Очень рано через различных своих агентов стал он проводить именно такой взгляд на себя. Известный Горсей был одним из деятельных распространителей этого взгляда. В 1586 году, когда еще не развязались у Бориса отношения с Шуйскими, Горсей уже доставил Борису от королевы английской грамоту, в которой Борис назван был «кровным приятелем» и «князем». Говоря о Борисе в своем «описании коронации» 1584 года (напечатанном уже в 1589 г.), Горсей также называет его князем (the prince) и правителем государства (livetenant of the empire). Англичане, через Горсея узнавшие о русских делах, в том же 1586 году именовали Бориса лордом-протектором Русского государства (prince Boris Fed. Lord Protector of Russia). Так проводилась в английском обществе мысль о том, что Московским государством правит не один царь, но и родственник его «большой боярин». И русские люди в официальных разговорах также рано, с самого начала 1585 года, стали усваивать Годунову значение правящего лица, – конечно, по инструкциям если не от самого Бориса, то от его «великих» и «ближних» дьяков. В 1585 году московский посланник Лукьян Новосильцев на дороге в Вену беседовал со Станиславом Кариковским, архиепископом Гнезненским, между прочим, о Борисе Федоровиче. Архиепископ, называя Бориса «правителем земли и милостивцем великим», сравнивал его с Алексеем Адашевым. «Преж всего, – сказал он, – был у прежняго государя Алексей Адашев, и он государство Московское таково ж правил; а ныне на Москве бог вам дал такого ж человека просужаго (то есть разумного, способного)». На это Новосильцев возразил, что «Алексей был разумен, а тот не Алексеева верста: то великой человек – боярин и конюший, а се государю нашему шурин, а государыне нашей брат родной, а разумом его бог исполнил и о земле великий печальник». Эти слова в отчете посланника должны были дойти до царя и в думе были выслушаны боярами[52]. Пока такие речи о «правительстве» Бориса, как и его переписка с владетельными особами, представлялись случайными успехами его личной притязательности, они должны были возбуждать в боярах неудовольствие и раздражать их. В таком чувстве раздражения лежал, конечно, источник вражды к Борису и противления Шуйских. Необходимо было утвердить и узаконить положение правителя, чтобы уничтожить возможность всякого противления. Этого Борис достигал многими мерами. Во-первых, он постепенно усвоил себе «государевым словом» исключительный титул. Боярин с 1581 года, он с 1584 года стал «конюшним боярином», а затем мало-помалу присоединил к этому основному титулу звание «слуги», «дворового воеводы», «наместника Казанского и Астраханского» и «правителя». В 1595 году этот титул устами Василия Щелкалова был сказан, например, в таких словах: «великий государь наш царь и великий князь Федор Иванович всея Русии самодержец, бог его государя сотворил дородна и храбра и счастлива, а по его государеву милосердию бог ему государю дал такова ж дородна и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшаго боярина и дворового воеводу и содержателя великих государств, царства Казанского и Астраханского, Бориса Федоровича». Что этот титул не был простым набором слов, видно из того, как русские послы должны были говорить о нем, например, в Персии. Им предписывалось при разговорах о царском титуле и о покорении царств Казанского и Астраханского объяснять, между прочим, что «в титле описуется Борис Федорович Казанским и Астраханским содержателем» по той причине, что «те великие государства большие орды Астрахань и царство Казанское даны во обдержанье царского величества шюрину». О самом же Борисе послы должны были говорить как об особе исключительного государственного положения. В 1594 году посол к персидскому шаху князь А. Д. Звенигородский обязан был объяснять при случае, что государев шурин «Борис Федорович не образец никому»; что «великого государя нашего… многие цари и царевичи и королевичи и государские дети служат, а у Бориса Федоровича всякой царь и царевичи и королевичи любви и печалованья к государю просят; а Борис Федорович всеми ими по их челобитью у государя об них печалуется и промышляет ими всеми (потому) что он государю нашему… шурин, а великой государыне нашей… брат родной и потому в такой чести у государя живет»[53].
Выражая титулом и словесными объяснениями мысль о том, что Борис стоит вне обычного порядка московских служебных отношений и руководит им сверху как правитель, московское правительство, руководимое Борисом, позаботилось выразить ту же мысль и делом. С 1586 года иностранные правительства, бывшие в сношениях с Москвой, не раз присылали Борису «любительные» грамоты, потому что знали – по сообщениям из Москвы – о его силе и влиянии на ход дел. Получить случайно такую грамоту и с царского позволения на нее ответить было, разумеется, очень лестно и важно; но это еще не давало Борису постоянного права участвовать в сношениях с иностранными правительствами в качестве высшего правительственного лица. А между тем подобное право всего скорее возвысило бы его до значения царского соправителя. И Борис сумел добиться этого права формальным порядком, докладывая государю о том, что он получает на свое имя грамоты от чужеземных государей, и спрашивая, должен ли он на них отвечать, Борис в 1588–1589 годах побудил царя постановить с боярами ряд приговоров, для него чрезвычайно важных. Царь «приговорил с бояры», что Борису следует отвечать на грамоты владетельных лиц: «от конюшаго и боярина от Б. Ф. Годунова грамоты писали пригоже ныне и вперед: то его царскому имени к чести и к прибавлению, что его государев конюшней и боярин ближний Б. Ф. Годунов ссылатись учнет с великими государи». В августе 1588 года такое постановление было сделано по поводу сношений
