Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

И хотя со временем, по мере все большей сепарации друг от друга светского и миссионерского направлений, ситуация стала весьма осложняться касательно в первую очередь проблемы критериев истины, тем не менее и у второго (миссионерского) направления методы исследования можно счесть рациональными, подчиненными решению рационально18 в целом сформулированных проблем.

Для обоих направлений оказались во многом едиными специфические для исламоведческой формы познания теоретические знания.

Сложнее вопрос о языке.

В принципе не существует жестко обособленного, формального, искусственного языка, специфичного лишь для данной отрасли знания, хотя можно говорить о частичной профессиональной концептуализации, т. е. о частичном изменении смыслов и значений терминов, их приспособлении к решению задач в системе профессиональной исследовательской деятельности. Многие специализированные формы познания долгое время пользуются естественным языком, модифицируя его лексику; их язык отличается от обыденного своим концептуальным словарем, но не своей особой структурой (что имеет место для систем, подпадающих под «сильную версию науки»19, – основные признаки которой мы уже перечислили выше).

Вот здесь уже со временем стали обнаруживаться все более существенные различия между светской и миссионерской литературами об исламе.

Как известно, каждая отрасль науки имеет свой фонд текстов, воплотивший в себе систему дисциплинарного знания. Пополнение этого фонда новыми текстами означает не только экстенсивный рост информации, но и совершенствование системы. Автор текста стремится обычно «встроить» новую информацию в уже имеющуюся систему, ибо системность дисциплинарного знания подразумевает существование некоего критерия истинности, признаваемого в данный момент данным научным сообществом, «существование некоторых новых регулятивов и стандартов решения, стереотипных устойчивых когнитивных структур»20.

Поэтому тексты, вошедшие в корпус дисциплинарного знания, создают образцы для конструирования новых. Благодаря ориентации на уже созданные текст осуществляет связь между старым и новым, т. е. он включается в механизм действия традиции. Но этот же механизм регулирует не только порождение, но и восприятие научного текста: фонд уже созданных и «канонизированных» текстов составляет «общую память» автора и читателя и служит материалом, на котором вырабатываются их общие профессионально-речевые навыки. Именно поэтому стандартность считается одним из тех приемов научного стиля, возникновение которых обусловлено стремлением к ясности изложения21. Нормативность, характерная для речевых клише научного письма, является дополнительной гарантией адекватного восприятия текста, так как их использование соответствует ожиданиям адресата, владеющего данным функциональным стилем22. Ведь считается как бы аксиоматичным тезис, согласно которому строго научное изложение рассчитано «на однородный и адекватный адресующемуся образ адресата»23.

Это не исключает возможности того, что «новаторский текст» чаще прибегает к использованию образных средств языка, прежде всего метафор (что отлично видно на примере, скажем, Ренана, Кремера и Шпренгера24). Добиваясь адекватного восприятия нового, ученый стремится к наглядности и выразительности вводимых им номинативных единиц. Скажем, благодаря метафорическому переносу значения происходит соотнесение неизвестного с известным – с тем привычным миром обыденных представлений, который обеспечивает единство «общей памяти» автора и читателя в случаях, когда одних профессиональных знаний для этого уже недостаточно.

Так, использование образных средств может обрести в научном тексте дополнительную коммуникативную функцию – установление контакта между автором и читателем. Свойственная всякой метафоре семантическая двуплановость соответствует внутреннему диалогизму «новаторского текста», отражающего столкновение новых идей со старыми представлениями.

Все это, конечно, вовсе не отменяет ни того положения, что научная информация должна быть подана в форме строгого, логически развернутого доказательства и последовательной интерпретации фактов, ни, с другой стороны, признания и за научным текстом права на оценки – либо одобряющие, либо дискредитирующие факты. Имеются, следовательно, в виду эмоциональные и интеллектуальные оценки.

Первые обычно выражаются с помощью самых разнообразных эмоциональных ресурсов языка, которые являются средством передачи эмоционально-оценочного отношения к отражаемым в тексте фактам. Что же касается интеллектуальной оценки, то обычно она выражается через предметно-логические значения языковых единиц и способствует определению рациональной значимости определенных денотатов для субъекта25.

Нетрудно, однако, убедиться, что в миссионерской исламистике (понимая под таковой даже труды W. Muir), все же преобладали эмоциональные, а не интеллектуальные оценки одной и той же фактуальной информации. Ведь уже сами исходные концептуальные идеи представителей этого жанра – убежденных апологетов христианства и хулителей нехристианских верований – предполагали мощный накал односторонней, так сказать, экспрессивности как гносеологического, так и онтологического характера.

Иными словами, в данном случае эмоциональный элемент с необходимостью должен был преобладать над понятийно-логическим мышлением. Уже в самом основном лозунге миссионеров – «Христианство вместо ислама!» – денотативное (дескриптивное) значение слова «ислам» отступало на задний план перед отрицательным эвалюативным значением, возникающим как коннотация по контрасту с противопоставляемым ему положительно окрашенным словом-символом «христианство».

Научный функциональный стиль (каковой мы отметим потом у В. Розена и его последователей) характеризуется такими признаками, как рациональный характер, точность, ясность, логичность и последовательность изложения, акцентация на смысловом содержании (т. е. усиление роли плана содержания в отличие от плана выражения). Напротив, многие миссионерские исламоведческие труды носят эмоциональный характер, их отличают неточность и расплывчатость изложения, акцентуация на форме, ассоциативно-импликативный характер изложения. Становившийся преобладающим в среде русско-миссионерских авторов об исламе публицистический функциональный стиль стал способом политического, по сути, воздействия на обыденное сознание, нередко односторонней подачей и содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной информации26. Что же касается научных терминов в тексте, то они зачастую лишь создавали иллюзию того, что читатель имеет дело с подлинным научным текстом. В миссионерской литературе об исламе образные средства служили скорее целям оживления сухой научной материи, нежели гносеологическим задачам (хотя и способствовали более наглядному восприятию27).

Анализ миссионерских текстов об исламе показывает, что в них семантическое варьирование ведущего тезиса – о «ничтожности ислама в сравнении с христианством» – сопровождается выражением эмоциональной социальной оценки, экспрессивных окрасок, иронического отношения к тем или иным мусульманским феноменам, а также другими смысловыми оттенками, выражающими активную конфессиональную позицию автора. Повторение этого ведущего тезиса часто сопровождалось общим усилением эмоционально-экспрессивного накала отрицательно-оценочных эпитетов с целью сформировать у аудитории активно-агрессивное отношение к исламу, независимо от того, идет ли речь о моно– или полиситуативном характере взаимоотношений с данным верованием. В ход активно и широко шли суггесторы разного диапазона, учитывавшие характер эмоционально-идейного состояния аудитории – преимущественно состоящей из верующих28.

Телеологические идеи христианского богословия29 оказались структурообразующим ядром миссионерских концепций ислама. Они создали как бы сильное магнитное поле, искривившее внутреннюю логику развертывания становившихся типичными для светской исламистики эволюционных идей.

И все равно: даже эти тексты требуют понимания на уровне истолкования (как, впрочем, и произведения тогдашних светских авторов об исламе), для чего приходится порой эксплицировать понятия, уточнять теоретические формулировки, выводить и сопоставлять между собой их следствия. Не менее важно вскрыть неявные допущения и предпосылки, на которых строится то или иное теоретическое рассуждение христианско-клерикальных критиков ислама.

Философское – или, вернее, историко-науковедческое – истолкование их трудов может, конечно, значительно расширять тот смысл, который в него вкладывал автор, а порой и вступать в противоречие с его позицией и взглядами30. Независимо от воли автора текст может содержать скрытые ответы на возникшие в науке и практике проблемы. Его подлинный смысл может быть богаче того, что осознавал и хотел сказать автор. Цель историко-науковедческого толкования – выявить последовательную логическую зависимость между духовными проблемами эпохи и содержащимися в тексте неявными ответами на них, а также сформулировать порождаемые текстом непосредственно связанные с исламом новые вопросы.