Том 3. Корни японского солнца - Борис Пильняк

Встали из-за стола, просидев за ним часов восемь, очень навеселе, с хохотом стали разъезжаться по домам. Все было очень прилично и гораздо веселее, чем дома.

Я сдружилась с Се-сель, и уже я просила Ин-ся-сына, чтобы он почаще заставлял Суна возить меня в публичный дом. Я дружила с Се-сель и с ее подругой Хун-хор.

Я знаю судьбы этих девушек. Се-сель родилась в богатой семье. Мать умерла после родов брата, когда Се-сель было девять лет. Отец после смерти матери стал курить опиум. В какие-нибудь три года он прокурил все состояние. Дочь он отдал бабушке, родной своей матери, но через несколько месяцев отобрал обратно и продал в публичный дом, выговорив право в течение года курить в этом публичном доме опиум. Через год отец исчез, Се-сель не видела его с тех пор. Из тяньдзинского публичного дома Се-сель была перепродана в Пекин, затем сюда. В тяньдзинском публичном доме Се-сель прожила с тринадцати до шестнадцати лет. До пятнадцати лет она жила на правах дочери содержателя публичного дома, ее учили вежливости и английскому языку, которым она вполне владела и на котором умела читать, что и составляло главную отраду ее жизни; книги она глотала в бесконечном количестве, перечитав всю английскую литературу.

Когда Се-сель исполнилось пятнадцать лет, содержатель объявил цену ее целомудрия; триста рублей ему и приданое девушке — обстановку для спальни и золотой браслет. Первый мужчина, по традициям китайских публичных домов, считается временным мужем: он имеет право единолично пользоваться девушкой в течение недели. Когда цена была объявлена, стали приходить покупатели, чтобы осмотреть Се-сель. Покупатель нашелся — пекинский купец. Этот купец был первым мужчиной Се-сель. Он не потерялся впоследствии, он изредка пишет Се-сель и присылает к ней своих товарищей. Се-сель посылает ему подарки к празднику и любит его.

Хун-хор не помнила своей матери, она впервые помнит себя у тетки. Тетка работала на фабрике, жили они в Шанхае. Тогда с теткой они голодали, но была честная жизнь. Когда Хун-хор было двенадцать лет, тетка умерла. По соседству жил парикмахер, он изнасиловал Хун-хор, но взял ее к себе в дом. Он был одинок, он стал торговать девочкой, впоследствии он продал ее в публичный дом. Хун-хор была безграмотна, она лепилась к Се-сель беззаветною лаской. Се-сель была се защитницей и старшим товарищем. Хун-хор любила приказчика из цветочного магазина, он тоже любил, но у него не было денег, чтобы выкупить ее.

Мне с этими девушками было легче, чем дома. Отношения же Ин-ся-сына и Се-сель имели свою судьбу. Ин-ся-сын поставил себя в публичном доме так, что Сесель принадлежала только ему. Но в публичных домах могут любить и быть благодарными, — пусть жалкой благодарностью. Се-сель получила письмо от того пекинского купца, который был ее первым мужчиной, — он писал, что приедет по делам и будет у Се-сель. Сесель сказала Ин-ся-сыну, что, если этот купец приедет, она будет принадлежать ему. Се-сель поступила по понятиям своей чести. Ин-ся-сын разразился громами и бросил Се-сель, нашел другую девушку, с которой он проводил ночи, задаривая дорогими подарками. Сесель все же любила Ин-ся-сына, она знала эту девушку, она знала, что девушка больна, она предупредила об этом Ин-ся-сына, — Ин-ся-сын не верил… Ин-сян-сын заразился, заразил свою жену. Тогда он вернулся к Сесель. Се-сель приняла его больного. Она тоже захворала, но не растерялась, сразу же стала лечиться у японского врача, возя к нему и Ин-ся-сына. Лечась сама, она лечила Ин-ся-сына. Жена Ина была беременна, когда он ее заразил. Родился мальчик, полненький и очень здоровый. Новорожденный был осыпан дорогими подарками. Через месяц тельце мальчика покрылось зловещей сыпью, и мальчик умер.

Се-сель мечтала уйти из публичного дома. Хозяин просил за нее семьсот долларов, — и она ушла оттуда, но не выкупленная, а в силу законов Фын-юй-сяна. Когда сменилась власть, Джан-дзо-лин был изгнан, и его заменил Фый-юй-сян. Генерал Фын, в ряде других своих законов, издал приказ, что девушки из публичных домов, если они того пожелают, могут переходить в дома труда и отдыха.

Се-сель одна из первых покинула публичный дом. Я приходила к ней в дом труда несколько раз. Се-сель мне рассказывала, что девушки, во множестве сначала пошедшие в дом труда, затем побежали оттуда обратно в публичные дома. В доме труда надо было исполнять тяжелую работу, но это было не главным, пугающим женщин. Главное было то, что они лишались своей воли и свободы. Они не имели права подходить даже к воротам. Их всех нарядили в полуарестантские наряды. А главное, миссионерши-англичанки и американки тыкали им каждый день в нос, что они падшие существа, и читали христианские проповеди. Все, что девушки зарабатывали шитьем и вышиванием, записывалось в книги в счет выкупа, — девушки должны были отработать известную сумму, тогда они получали свободу и — опять улицу. Се-сель, знавшая английский язык, надеялась выкупиться и поступить куда-нибудь в фирму или сестрой милосердия в армию Фына.

Интересы публичного дома мне были ближе интересов моего дома. Я знала все интересы девушек, знала их приметы, праздники, несчастные дни, знала их бога, специально публично-домового, к которому девушки бегали молиться, отдавали первую заработанную в этот день монету, каялись ему в своих болезнях и счастьях. Я знала самое страшное поверие проституток — о том, что к ним иногда приходят мертвецы. Девушки рассказывали десятки вариантов одного и того же события, о том, что однажды пришли трое мужчин, выбрали лучших девушек, разошлись по комнатам, а наутро мужчин не оказалось: — вместо их платьев висели бумажные халаты, вместо их денег оказались бумажки. Девушки вспоминали, что все трое мужчин были холодны, как лед, и страстны, как метель. У девушек были мертвецы, вышедшие из могил. И каждая девушка, когда к ней приходит незнакомый мужчина, прежде чем остаться с ним, должна сбегать к своему богу, прочитать молитву, потому что те три девушки, которые спали с мертвецами, вскорости умерли страшной смертью — от проказы. Девушки рассказывали изнанку своих жизней и жизней посещавших их мужчин. Жизнь этих девушек пестра, как их халаты, но совсем не так красива. У этих девушек я могла вволю поплакать.

…Несколько дней подряд шли проливные дожди. Крестьяне, приезжавшие в город, поговаривали о наводнении, говорили о голоде в случае этого наводнения. И вот в один из знойных солнечных дней небо покрылось черными тучами, загрохотал гром, удар за ударом, и небо разверзлось необыкновенным ливнем. Через час двор превратился в озеро. Дождь лил. Вода бросилась в комнаты с такой ужасной силой, что сбила аму с ног. Крыша протекала. Глиняные стены на наших глазах разбухали и сползали вниз. В доме оставаться было опасно, дом мог каждую минуту рассыпаться, но и на дворе было опасно, ибо падающая с неба вода сбивала людей с ног. Собака, привязанная на цепи, сидевшая сначала в конуре, вынуждена была выбежать из конуры, когда ее залило водой. Собака залезла на крышу конуры, ее оттуда смыло. Когда мы опомнились после наводнения, я нашла собаку мертвой, она захлебнулась, не справившись с силою падения воды. Ливень продолжался часа два и прошел так же стремительно, как пришел. Вода, наполнив нижний этаж, устремилась за ворота, пробив себе дорогу в доме, выломав стену на улицу. Дрова плавали по двору. Крышу с нашего дома снесло. Разувшись, мы пошли к воротам. Вода бешеным потоком неслась по узенькой уличке. У соседей водою выворотило ворота, они стояли поперек улицы, и вода стремилась через них водопадом.

Сун пошел в город и скоро вернулся, потому что никуда не мог пройти. Мост через реку снесло, река вышла из берегов, по скатам к реке, где несколько часов тому назад были улочки бедноты, осталось голое место, валялись лишь трупы людей. Дождь прошел по всей провинции, и вода с гор кинулась на город, уничтожая все, что у нее было на пути. Город был наполовину уничтожен. Но на то Китай и есть Китай: дня через три, когда вода сошла, китайцы заново стали лепить свои домики на тех же самых местах, где недавно была вода, хотя такие наводнения бывают в Калгане почти каждое десятилетие.

Я забеременела вновь и вновь выпила пату. Сун и его мать решили, что я не могу иметь ребенка. В это время родила жена двоюродного брата Суна, тот жил бедно, у него было шестеро детей, и народился новый. Сун решил купить у него новорожденного и купил за пятьдесят долларов, за кусок дешевого шелка и за двадцать фунтов крупчатки. Сделка была оформлена у нотариуса. Я должна была растить мальчика. И я привязалась к нему, полюбила его, назвала его Василием. Сколько было хлопот с ним — заболеет он, я не сплю ночей, мучаюсь с ним вместе. А какое счастье было слышать его смех, ловить протянутые ручонки. А когда начал он ходить и лопотать по-русски, радости моей не было границ…

Глава третья