ЛюБоль - Ульяна Соболева

Сдавил резко мое горло и заставил подняться на носочки. Вдоль позвоночника прошел холодок паники, и пальцы сильнее сжали яд.

– Я сверну тебе, шею, если ты солжешь мне.

– Ничего и никогда. Он бы не посмел!

– А тебе хотелось, чтоб посмел?

– НЕТ!

Смотрит мне в глаза. То в один, то в другой и меня обжигает от этого взгляда. Ревность. Проклятый цыган ревнует к Глебу. Вот что его так взбесило. Теперь я знала, каким мучениям он подвергнет моего бедного преданного Глеба.

– Так за кого из них ты пришла просить?! За кого из них готова валяться у меня в ногах и делать все, что я пожелаю? М? За своего любовника, которому сейчас срезают кожу по лоскутку в тех местах, где ты его касалась, или за твою подружку, которую смачно трахают мои люди на железном столе…На том самом, где ей отрубят руки.

Все еще сжимает мне горло, а его дыхание жжет кожу на лице и заставляет смотреть на его рот. Так близко от моего рта. На его губы под маской.

– Мира, – выдохнула я.

Усмехнулся уголком рта, и пальцы слегка разжались.

– Ты всегда так легко отказываешься от своих мужчин?

– Он не мой мужчина и, – я проглотила комок в горле, мысленно умоляя Глеба простить меня, – он уже не жилец.

– Верно. Вы выбрали правильное имя. Умная девочка-смерть. Очень умная. Я никогда в этом не сомневался.

Наши взгляды скрестились, и я в очередной раз подумала о том, какой же невероятно жесткий у него взгляд. Жесткий и острый, как клинок. Входит мне в душу, как по маслу, режет и так натянутые нервы.

– Как думаете, когда я прикажу посадить его на бутылку, он все еще будет думать о тебе? И как думать, Оля? Как о женщине или как о дочери своего хозяина?

– Я его работодатель. Прежде всего.

– Разве? А мне показалось, он говорил тебе о любви. Клялся, что продержится, если к тебе прикоснется.

– Он лучший. Он верен моей семье.

– Об этом я осведомлен.

– Ты о многом осведомлен. Прям не цыган, а дворцовая сплетница.

– Я много лет служил работал у твоего отца.

– Работал и предал его?! Раб, который пошел против хозяина! Тебе плохо заплатили?

– Нет, цыган, который выгрызал себе свободу любыми путями и жаждал справедливости.

– Ты считаешь, что ты ее добился?

– Пока нет. Но я на верном пути. Если ты пришла говорить именно об этом, то я думаю, тебе пора к себе в спальню. Мне становится скучно. Пытки твоего начальника охраны намного интересней. Я бы послушал, что он мне скажет о ваших отношениях…может быть, у него есть иная версия.

– Меня охранял отряд и сопровождал сюда! И Глеб в том числе! Они все были готовы умереть за меня!

Он усмехнулся, и в полумраке сверкнули красивые ровные зубы.

– Отряд, которую вы завели в лес и скормили банде? Отряд, который я истребил так же легко, как истребил бы отряд детей? Они все мечтали тебя отыметь. Все до банального просто. Никакой отряд ты сюда вести не могла.

Стиснула челюсти, стараясь успокоиться. Он намеренно пытается вывести меня из себя, а я не позволю. Мне нужно смягчить этого ублюдка, чтобы он расслабился и дал мне сделать то, зачем я пришла сюда. Мира как-то говорила мне, что женщины должны использовать иное оружие, если убеждают в чем-то мужчину.

– Это говорит о плохих стратегических способностях.

– Надо же, ты признала себя плохим стратегом?

– Я признала себя хорошим бойцом, я умею драться не хуже тебя и твоих людей! Возможно, даже лучшим по сравнению с ними. Или даже с тобой.

Смеется, продолжая наматывать мои волосы себе на палец.

– Ты бросаешь мне вызов?

– А ты бы его принял?

– Нет.

– Значит, ты трус?

Снова взгляд потемнел и сверкнули зрачки.

– Нет, я не дерусь с женщинами, чиреклы.

– Конечно, ты их просто вешаешь, режешь, пытаешь или… насилуешь. Зачем с ними драться? Вдруг они окажутся сильнее тебя!

Резко дернул меня к себе, схватив за руку чуть выше локтя.

– Хочешь вывести меня на эмоции, Ооооля? Да, я вешаю, пытаю и насилую. Если они мои враги. И пусть твой Бог убережет тебя, чтобы ты никогда не стала моим врагом.

И я вдруг поняла, что что-то делаю не так. Надо иначе. Надо по-другому. Я всего лишь злю его и отдаляю от себя все дальше и дальше. Я пришла совсем не за этим. Перевела взгляд на его губы под маской и невольно провела языком по своим губам. Я пришла соблазнить баро, чтобы подсыпать ему яд в бокал и сбежать сегодня ночью или умереть самой.

– Пожалуйста, Ману…Пощади Миру. Я умоляю тебя. Ради меня. Сделай хотя бы раз то, о чем я прошу.

Хватка на моей руке ослабла.

– Повтори, что ты сказала.

– Пожалуйста?

– И еще разок. Умоляй. Мне нравится.

– Пожалуйста. Умоляю!

Теперь он смотрел на мои губы, и между бровей пролегла складка.

– Черт меня раздери, как же я хотел увидеть это.

– Что? – заглянула ему в глаза, чувствуя, как на какие-то мгновения он вдруг перестает быть ненавистным ублюдком.

– Как ты улыбаешься. Пусть даже неискренне.

– Разве я никогда не улыбалась?

– Мне? Никогда.

Провел большим пальцем по моим губам.

– Готова умолять на коленях, Оля?

– Готова даже стать на колени, – его губы под маской так близко к моим губам… и я опять ощущаю эту близость кожей.

– Она будет цела и невредима, если мне понравится, как ты меня будешь умолять.

Продолжает гладить мои губы и ошарашенно смотреть мне в глаза, а я не понимаю, почему его зрачки расширяются.

– Спасибо.

– Я боюсь, что у меня галлюцинации.

– Почему?

– Ты позволяешь к себе прикасаться…

– Не позволяю.

– Позволяешь.

– Нет!

– Это самое лживое «нет» из всех, что я от тебя слышал.

– Возможно…потому что ты не отнимаешь сам, – выдохнула я, пытаясь удержать его на расстоянии вытянутых рук. – Ты сказал, что подарок становится ценным, когда дали его добровольно.

– Почему ты такая бледная, чиреклы? Боишься меня?

– Угости меня вином, Ману. Я переволновалась сегодня ночью.

Усмехнулся с неизменным сарказмом, осматривая меня с ног до головы.

– Вином? Это не вино, это цыганская настойка!

– Да. Угости меня ею!

– Не боишься перестать контролировать ситуацию?

– Боюсь.

Он отошел к столу и наполнил темно-красной жидкостью два бокала. У меня сердце билось прямо в горле. Сильно билось, как ненормальное. Сколько осталось до рассвета? Час? Два?

Алмазов подал мне бокал, и я сделала большой глоток,