Черный кот. Три орудия смерти (сборник) - Гилберт Честертон

Было нечто парализующее в том, как грабитель продолжал безмятежно разглагольствовать, не удосужившись даже обернуться. Миллисент, кроме того, показалось странным, что он понял значение надписи, пусть и очень простой, но выполненной на латыни. Она также обнаружила, что не может принудить себя закричать, побежать или попытаться остановить его каким-то иным образом. А грабитель, по-прежнему сохраняя полное хладнокровие, продолжал бубнить:

– Наверное, подобную брошь носила та аббатиса у Чосера. На ней я видел такой же девиз. Вам не кажется, что Чосер – молодчина в том, как метко он подмечал социальные типы людей? Даже те социальные типы, которые существуют до сих пор. Кто такая аббатиса, если не набросанный несколькими точными штрихами бессмертный портрет необычайного создания, именуемого «Английская леди»?! Ее сразу видно в заграничных отелях и пансионах. Разумеется, аббатиса была приятнее большинства этих дам, но она отмечена всеми безошибочными чертами. Она носится со своими собачками, не терпит нарушения правил поведения за столом, не любит, когда убивают мышей и все такое… вплоть до того, что она говорит по-французски, но делает это так, что французы ее не понимают.

Он очень медленно обернулся и уставился на Миллисент.

– Да вы настоящая английская леди! – воскликнул он, как будто в изумлении. – Вам известно, какая это редкость?

Возможно, мисс Миллисент Милтон, подобно аббатисе Чосера, действительно обладала наиболее приятными добродетелями английской леди. Но справедливости ради следует признать, что она также имела и некоторые из пороков упомянутого типа женщин. Одно из преступлений английской леди заключается в ее безотчетном классовом сознании. Ничто было не в силах изменить того факта, что, когда оборванец-грабитель заговорил об английской литературе тоном представителя ее собственного класса, здравый смысл девушки перевернулся вверх тормашками, и у нее в голове замелькали беспорядочные мысли о том, что на самом деле он никак не может быть преступником.

Рассуждая логически, она была бы вынуждена признать: на самом деле это не имеет никакого значения. Теоретически она, хоть и неохотно, но согласилась бы с тем, что студент, изучающий средневековую английскую литературу, имеет не больше права взламывать чужой сейф, чем любой другой человек. Она могла бы даже признать: ничто не дает права присваивать чужие серебряные броши, в том числе и демонстрация интереса к кентерберийским рассказам.

Однако Миллисент чувствовала, что ее отношение к этому человеку изменилось и произошло это совершенно помимо ее воли. То, что она ощущала, можно было передать лишь очень неопределенными формулировками наподобие: «он не совсем настоящий грабитель», или «это совсем другое дело», или «это какая-то ошибка». Что она имела в виду на самом деле (в ущерб всей своей культуре и собственному внутреннему миру), так это то, что существуют некие личности, в том числе и преступники, которых она видит изнутри. Что касается всех остальных людей, как грабителей, так и каменщиков, – она видела лишь их внешнюю оболочку.

Молодой человек, смотревший на нее снизу вверх, был темноволосым, взлохмаченным и небритым. Но щетина у него на подбородке уже успела преодолеть свое самое отталкивающее состояние, и ее можно было рассматривать как недостаточно ухоженную бороду. Ее клочковатость напомнила девушке замысловато разделенные на части бороды некоторых иностранцев, она придавала ему сходство с итальянским шарманщиком. Было в его лице еще нечто необычное, чему очень трудно найти определение, и Миллисент решила – это его привычка насмешливо кривить рот, как если бы он приучил себя всегда и над всеми насмехаться. В то же время его темные запавшие глаза не только сохраняли серьезное выражение, но и казались исполненными какого-то безумного воодушевления.

Если бы нелепая борода могла полностью закрыть его рот, это могли быть глаза фанатика в пустыне, выкрикивающего боевой клич своей веры. Должно быть, он полностью разочаровался в обществе, ведь прибегнул к столь беззаконному образу жизни. Или, возможно, его постигла какая-то трагедия, в которой замешана женщина, либо что-то в этом роде. Миллисент хотелось узнать его настоящую историю и какой была эта гипотетическая женщина.

Пока она в замешательстве пыталась упорядочить все свои впечатления от этой неожиданной встречи, удивительный грабитель продолжал говорить. Каковы бы ни были его остальные чувства, но смущения он явно не испытывал.

– Как мило с вашей стороны стоять вот таким образом. Что ж, отвага – еще одна черта английской леди. Эдит Кавелл[45] была представительницей данного племени. Но сейчас существуют и другие племена, а подобные броши обычно принадлежат совсем не таким людям, как те, для кого их делали. Одного этого достаточно, чтобы оправдать кражи со взломом. Благодаря им вещи не залеживаются в неприятной для себя обстановке, а переходят из рук в руки. Если бы в данный момент эта брошь была приколота к платью аббатисы Чосера, вы же не думаете, что я бы отнял у нее украшение? Как раз напротив, если бы я встретил такую же милую, как эта аббатиса, женщину, мне, возможно, пришлось бы бороться с искушением отдать ей эту брошь в ущерб своему заработку. Но с какой стати такой вещью должна обладать некая вульгарная тетка, изображающая из себя графиню и похожая на какаду? Кражи, в том числе со взломом, и ограбления позволяют перераспределять имущество, если вы меня понимаете, подобно тому, как после весенней уборки…

В этом важном для социальной направленности его речи месте оба услышали, как кто-то ахнул, а затем фыркнул, и эти звуки прозвучали громко, словно рев трубы. Подняв голову, Миллисент увидела своего работодателя, пожилого мистера Нэдуэя. Он стоял в дверном проеме и в огромном халате пурпурного цвета казался маленьким и сморщенным. Только в этот момент девушка пришла в себя, с изумлением отметив собственное молчание и спокойствие, а также усмотрев нечто странное в том, что она стоит и слушает расположившегося перед сейфом преступника, как будто он зашел к ней на чай.

– Что! Грабитель! – ахнул мистер Нэдуэй.

Почти в то же мгновение раздался топот ног, и в комнату ворвался запыхавшийся младший компаньон Джон Нэдуэй, фигура которого имела внушительные размеры. На Джоне были рубашка и брюки, в руке он сжимал револьвер. Но почти мгновенно молодой человек опустил оружие и тем же изумленным и на удивление взволнованным голосом произнес:

– Черт возьми! Грабитель!

Уважаемый Норман Нэдуэй тоже не заставил себя долго ждать. Он вполне торжественно набросил пальто на пижаму, а его лицо казалось бледным и серьезным. Но, возможно, самым любопытным оказалось то, что он тоже ограничился одним-единственным словом, прозвучавшим все с тем же непостижимым волнением:

– Грабитель!

В этой изумленной интонации всех троих Миллисент почудилось что-то удивительно неуместное. То, что грабитель – это грабитель, было так же очевидно, как и то, что сейф – это сейф. Она и представить себе не могла, почему все трое ведут себя так, будто грабитель был грифоном или чем-то еще, о чем они никогда не слышали. И вдруг ее осенило. Она поняла: изумлены они не столько потому, что некий грабитель решил нанести им сегодня визит, сколько оттого, что именно этот визитер исполняет роль грабителя.

– Да, – ответил гость, обводя их взглядом и мило улыбаясь, – я теперь действительно грабитель. Кажется, когда мы встречались в прошлый раз, я был всего лишь автором множества прошений. Вот так мы восходим все выше и выше. Кажется, когда отец выставил меня за дверь, это было в наказание за какой-то совершенно ничтожный проступок по сравнению с тем, чем я занимаюсь сейчас.

– Алан, – очень серьезно произнес Норман Нэдуэй, – почему ты явился сюда подобным образом? И вообще, почему сюда?

– Ну как же, чтобы сказать вам правду, – ответил грабитель. – Я думал, нашему уважаемому папе может понадобиться моя моральная поддержка.

– Что ты имеешь в виду, черт побери? – раздраженно воскликнул Джон Нэдуэй. – Какая из тебя поддержка?

– Очень даже моральная, – гордо возразил незнакомец. – Разве вы не понимаете? Я единственный настоящий сын и наследник. Единственный, кто по-настоящему продолжает семейный бизнес. Я пример атавизма. Я сам живой атавизм.

– Не знаю, о чем ты говоришь! – с внезапной яростью воскликнул старик Нэдуэй.

– Джон и Норман знают, – серьезно ответил грабитель. – Они знают, о чем я говорю. Они знают, что имею в виду, когда утверждаю, будто я настоящий представитель фирмы «Нэдуэй и Сын». Это тот факт, который бедняги пытались скрыть на протяжении последних пяти или шести лет.