Тень великого колдуна (СИ) - Шумских Светлана Геннадьевна

— Понятно. А давно вы в Серых Ивах обосновались?

— Ой, давно, не помню уже. А чаво спрашиваешь?

— Места у вас красивые. — Окончательно загрустила я. Разговор все никак не клеился.

— Красивые. Леса да болота, болота да леса. — Глашира отвлеклась от своего основного занятия, чтобы затянуть узел на косынке. — Говори чаво нужно или проваливай, не мешайси тут.

— Мне бы посоветоваться…

— Ась? Посоветоваться? С выжившей из ума зловредной древней каргой?

— Ну, тот пень мне сильно на нервы действовал…

— Та ладно. — Неожиданно легко отмахнулась старушка. — Так меня половина деревни кличет. Так что давай, спрашивай. Внученька.

— Вам когда-нибудь случалось разочаровываться в жизни?

Бабка надолго замерла, беззвучно шамкая губами, будто не поняла вопроса.

— Ой, святой Ухты, насмешила. Ты хоть знаешь, об чем говоришь то?

Я многозначительно промолчала, позволяя собеседнице самой осмыслить всю глубину моей жизненной трагедии.

— Знаете, порой мы не в силах бороться с обстоятельствами, и если уж судьба кого невзлюбила, то…

— Замуж тебе пора. Вот что. Детишек побольше, и некогда будет разочаровываться то.

— Мне и одной неплохо. — Огрызнулась я, разочаровавшись в качестве бабкиной советоспособности. Гиджская была идея.

— Одной завсегда плохо. — Серьезно сказала бабка. — Ты уж мне поверь. Я ведь раньше точь-в-точь, как ты была. Молодая, красивая, гордая и глупая. Всякое у меня в жизни случалось. Да все не по мне было. Оттого-то одна и осталась, что все по себе мерила.

— А что, нужно мерить по другим?

— Нужно. Потому как, чем больше отдаешь другим, тем своя жизнь полнее делается. А для себя копить, только пустоту настаивать.

— Ерунда. — Убежденно заявила я. — Бескорыстное добро лучше либо вообще не делать, либо продавать подороже. От людей все равно никакой благодарности не дождешься.

— Так тебе любовь нужна или благодарность?

— И то и другое. Хотя, конечно, больше то, чем другое. — Я основательно задумалась. — Кстати, а откуда вы так хорошо разбираетесь в оружии?

— Ась?

— Я спрашиваю, где вы научились разбираться в оружии?

— Не слышу ничаво! Чевой-ты там шепчешь?

Наверное, глухота, как и память, у хозяйки была сугубо избирательная. Догадавшись, что со мной просто не хотят больше разговаривать, я вежливо попрощалась, и отправилась к старосте за обещанной картой.

Старосту я застала на пороге собственного дома. Опухшие веки, и стойкий пивной запах, убедительно говорили о том, что хозяин только-только добрался до родового гнезда. Мой визит пришелся как раз вовремя, потому как сразу за порогом обнаружилась хозяйка со скалкой наизготовку.

Пришлось громко объявить, что приехала столичная чиновница по важному государственному делу и даже предъявить кольцо. Я еле удержалась чтобы не прочитать бесогонный экзорцизм — такое жуткое зрелище представляла собой разгневанная жена Сашия. Но императорский перстень подействовал безотказно, жажда расправы уступила долгу примерной подданной. Боруся (так звали эту милую селянку) выгнала многочисленных детей во двор, сноровисто накрыла стол, и оставила нас со старостой наедине, отправившись разбираться с соседкой, пришедшей вершить возмездие над старостиным котом, задушившим ее цыпленка. Во дворе затрубили зычные, пробирающие до костей голоса. Можно было подумать, что во дворе соревнуются два отряда тугоухих горнистов.

Несмотря на скандальный нрав, готовила Боруся просто сказочно. До таких высот не добирались даже лучшие повара Сайтаса, а он считал себя столь же великим гурманом, как и колдуном. Мы ели молча, потому что от угощения просто нельзя было оторваться. Чудом спасенный Саший нащупал на столе домашнее вино, и теперь прямо таки светился от счастья.

В конце концов, почувствовав, что скоро лопну, я с сожалением откинулась на спинку стула, принявшись рассматривать подаренную старостой карту. Следовало признать, Саший оказался отличным топографом. Талант не пропьешь… и не переспоришь. Я с трудом оторвалась от интересного поворота скандала. Боруся перешла к наступлению, требуя компенсации за «самого ласкового и любимого мурлыку», цинично отравленного «издыхающим болезным куренком».

— Скажите, а кто-нибудь в курсе, где точно происходили нападения в последнее время?

— Ну…  — Староста задумался, почесав блестящий затылок. — Я тут отмечал кое-чего на одной из своих карт… вот глядите, черными крестами.

— Можно мне ее забрать на время?

— Для вас, госпожа расследователь, все что угодно! Через неделю вернете?

— Конечно. У меня еще вопрос, что вы знаете о мужчине и пареньке, что живут в доме у озера?

— Ну, мужчину Асеером зовут, наружность у него, конечно, не приведи господь, а так мужик хороший, ладный, не конфликтный. Только на солнце без плаща не выходит, ожогов боится. Бабы интересуются, да он пока бобылем живет. Паренька, вроде бы Тимом кличут… или Тимхом… про него ничего плохого не могу сказать, золотые руки. Все мастерит чего-то, изобретает. Вон мельницу нам так справил, что она теперь вдвое больше муки за день дает. Короче, если у вас что сломалось, смело к нему идите, все может! И денег не берет. Чем занимаются, не знаю, хозяйства не ведут, скотины не держат, в лесу все пропадают. Приехали к нам в начале лета. Живут у деда Богдоя. Ну что еще…

Староста замолчал, подозрительно прислушиваясь. Я тоже насторожилась. Уж больно тихо стало во дворе. Они что там поубивали друг друга?

Тут дверь распахнулась, и в дом, тяжело дыша, ввалился незнакомый рыжеволосый мужчина, из-за его спины выглядывали щекастые, пышущие здоровьем и любопытством лица Боруси и ее соседки.

— Беда. — Сразу выпалил он низким, охрипшим от бега голосом. — На дальнем ельнике оборотень всю семью вырезал.

Староста резко вскочил из-за стола, больно саданув меня локтем по лбу. Я не возражала, тупо наблюдая, как из опрокинувшейся бутылки на белоснежную скатерть выливается яркое неприятно красное вино.

Дальний ельник, как ему и полагалось, располагался довольно далеко. Добрались туда только к полудню. Злосчастный дом принадлежал семье проповедника новой веры. Вера эта заключалась в отрешении от всего и мира и гнала своих приверженцев на поиски самых глухих и безлюдных мест, не особо заботясь о старой мудрой истине. Там где нет людей, очень скоро объявляются нелюди.

Они лежали прямо в доме. Сам проповедник, совсем еще юный паренек с простым веснушчатым лицом и по-детски удивленными голубыми глазами. Его молодая жена, хрупкая темноволосая девушка, судя по небольшому животику, так и не дождавшаяся ребенка. И еще старая женщина, свекровь. Кровь…

Казалось, весь дом погряз в крови. Жутковатое зрелище, а запах…

Характерный сладковатый душок, смерть, кроваь и стаи мух. Даже у видавшего виды и нюхнувшему жизни Сашия комок к горлу подкатил, заставив помянуть нехорошим словом кулинарные таланты жены.

Мужики вынесли тела, сложили их на телегу, и теперь усердно заливали впечатление от увиденного прихваченным с собой самогоном. Староста тоже было решил присоединиться, но, тут ему явился утренний образ Боруси со скалкой, подействовавший не хуже божественного откровения. Сонм мучеников Сашия откровенно не привлекал, поэтому ряды праведников на время пополнились новобранцем. Чиновница осталась в доме, и, от нечего делать, Саший решил пока за ней приглядеть. Девушка подметила целостность дверных петель и засова, закрытые ставни на окнах. Медленно прошлась по комнатам, суеверно обогнула пустую, так и не пригодившуюся колыбельку, заглянула в нетронутые тарелки с засохшей кашей, задумчиво провела пальцем по свечному огарку в центре стола, окинула Сашия задумчивым взглядом, и только потом вышла на свежий воздух. Осмотрела землю вокруг дома, досадливо тряхнула черными волосами. Да уж, слишком поздно спохватилась. Если там и были какие-то следы, мужики давно затоптали их своими ножищами. К тому же вчера вечером шел дождь.