Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2 - Макар Троичанин

Он тут же ухватил со стола бутылку водки, неряшливо обстучал ножом сургуч прямо на скатерть, профессионально хлопнул ладонью по донышку и вытащил зубами слегка подавшуюся наружу пробку. Было видно, что вся процедура для него не нова. Обтёр ладонью горлышко и стал разливать зелье по зелёным стограммовым гранёным стаканчикам сначала – хозяйке, потом – хозяину, нацелился на стопку Зоси, но та прикрыла её рукой и твёрдо сказала:

- Мне не надо, я не пью.

- Тебе, может быть, кипячёного молочка налить? – тут же съехидничала Марина.

- Мне ничего не надо, я пойду.

- А я не пойду! – возмутился Марлен, боясь, что придётся оторваться от непочатой выпивки.

- Может быть, всё же останетесь? – попросил Владимир, не сомневаясь, что просьба напрасна.

- Нет, - упорствовала Зося, - я не люблю пьяных компаний.

- Подумаешь, цаца какая! – подначила Марина, довольная, что рыжая исчезнет с глаз долой.

Если бы не эта оскорбляющая агрессивность подруги, Владимир, наверное, проводил бы девушку до порога и вернулся, а так, сжавшись в негодовании от скотского поведения той, что менялась на глазах, ослеплённая, как он думал, обычной женской ревностью, решил неожиданно для всех, отстаивая самостоятельность:

- Я провожу вас, Зося.

Она не возразила и молча, не попрощавшись, пошла к выходу.

Оставшиеся за непочатым столом молчали. Марина – копя обиду на неблагодарного сожителя и ненависть к рыжей, жалея себя и неудавшуюся жизнь. Всё, кажется, есть для счастья, а вот поди ж ты, не получается, случай за случаем сталкивает на обочину, где она, кувыркаясь в грязи, так и не может выбраться на чистую, ясную и длинную колею. Марлен же молчал, опасаясь непредсказуемой хозяйки, выжидая, как всегда, чужой инициативы, чтобы потом подхватить и отдаться короткому течению времени, не задумываясь ни о чём, тем более о таком широком понятии как жизнь, которую попросту надо тратить сегодня, не оставляя ничего на неизвестное «потом».

- Ну, что, кавалер, - нарушила, наконец, хозяйка тягучее молчание, - дерябнем для бодрости?

- Мы завсегда готовы, - обрадовался НКВД-шный гусар, не мешкая, поднял свой стаканчик и стукнул о край марининого, - особливо ежели с прекрасными дамами.

Они слаженно выпили, залпом влив отраву в засохшие глотки, и затыкали тупыми погнутыми алюминиевыми вилками в жареную с помидорами капусту и в варёную картошку со шкварками.

- С прекрасными дамами у тебя не очень, а? – подкузьмила одна из них, засовывая во влажный рот приличный кусок сала вместе с долькой чеснока.

- Да я счас в одиночку всю деревню топчу, - возмутился недооценкой своих способностей кавалер, тоже наваливаясь на укрепляющее потенцию сало.

- Небось, в деревне-то одни старухи? – не сдавалась вредная женщина.

- А мне без разницы, кто попадёт, на всех хватает. В очередь стоят, гарем – да и только.

- И Зоську затоптал? – быстро спросила, пытливо вглядываясь в неутомимого петуха, Марина.

- И… - по инерции чуть не соврал сельский султан, но вовремя осёкся, опасаясь схлопотать когда-нибудь за ложь и от этой, и от той. – Не даётся, падла рыжая, - намеренно грубо сознался он в своей единственной неудаче, поняв уже, что Зоська для Марины, что красная тряпка для быка. – Ничего, пусть подрастёт, уломаем.

- Если сумеешь сломать ей целку, получишь зажигалку и золотые запонки с красными камушками, как раз к твоим часам, договорились? – жёстко поставила, не таясь, гнусную задачу неразборчивому топтуну мстительная подруга Владимира, надеясь таким грязным способом навсегда отвадить рыжую и парня друг от друга.

- Ага, - заерепенился сексуальный маньяк, - она ж ещё малявка, 18-ти нет, засудют.

- А ты тишком, тайком, по согласию, разъяри девку-то, пусть сама ляжет. Мне, что ли, рассказывать как? Ты ж с целой деревней управляешься, а одной девки сдрейфил. Халтурщик! Короче: сделаешь – получишь. И ещё кое-что обломится, соображаешь? – она обещающе подмигнула. – Давай ещё по одной за уговор, наливай, мой офицер.

Привычно впитав в себя почему-то не действующую водку, она встала, решительно отодвинув ногой стул.

- Пошли.

- Куда? – испугался Марлен, решив по дурости и пьяни, что его уже ведут на случку к Зосе.

- Проверим твои способности, - чуть-чуть успокоила непонятная женщина. – Шевелись, времени на экзамен у тебя мало, - и ушла, зазывно покачивая бёдрами, в свою комнату.

Когда он, елозя рывками и прерывисто и мелко дыша ей в ухо, быстро сник, она, ничего не почувствовав, кроме гадливости и отвращения к нему и к себе, свалила потное слабосильное мальчишеское тело, быстро поднялась, торопливо оделась, повернувшись спиной к провалившему экзамен сексуальному двоечнику, и предупредила:

- Торопись, Володька придёт, пару раз двинет – и конец твоей кобелиной жизни и сучьей службе.

Вернувшись за стол, налила остатки водки из бутылки, выпила, не закусывая, глуша ещё большую тоску, а вторую бутылку спрятала под стол, под низко свисавшую скатерть. Партнёр тоже не замедлился, подгоняемый реальной угрозой быть избитым. Вихляясь, растянув мелкие черты лица вместе с тонкими губами в сальной улыбке, он подошёл к Марине и наклонился, чтобы повторить очень понравившуюся ему сцену с благодарным целованием женщины в губы, но та, не оценив благородного жеста минутного любовника, оттолкнула, не вставая, сильной рукой плюгавого рыцаря так, что он, пошатнувшись, чуть не упал, и посоветовала:

- Отвали, слюнтяй.

- Дура, - в сердцах обозвал он её за отвергнутую душещипательную сцену, - я ж по-хорошему.

- По-хорошему, - грубо ответила она, - шёл бы ты к ё… матери.

- И опять дура, - ещё больше обиделся Марлен. Вот и пойми этих баб: сама позвала, сама отдалась, а теперь даже поцелуя брезгует. – И вообще я не к тебе пришёл, а к Володьке, ясно? – пытался он красиво отступить.

Тогда она нащупала опустошённую бутылку, и, пока поднимала, вмиг побледневший гость, не терпящий, как и всякий мелкий пакостник, никакого насилия над собой, выскочил из-за стола, уронив стул, и бросился к двери, успев там увернуться от стеклянной посудины, летевшей прямо в голову.

- Блядина чокнутая, - успел он по-женски оставить за собой последнее слово и выскочил за дверь, успокаивая недоразвитое самолюбие тем, что водки всё равно не осталось, а значит, и делать здесь нечего.

Посидев с минуту в полном отупении, Марина встряхнулась, окончательно отвергнув вчерашнюю ненормальную жизнь, и призывно, освобождаясь от нервного спазма, заорала:

- Тётя Маша! Дядя Лёша! Давайте сюда. Допьём, дожрём и песню споём. Помирать, так с музыкой!

- 8 –

Зося подождала Владимира и, сияя глазами, сказала сдержанно, но откровенно:

- Хорошо, что вы ушли от них.

- Я так не думаю, - сухо опроверг он категоричное утверждение слишком самоуверенной девушки.

- Так оставайтесь, ещё не поздно, - с досадой предложила она, погасив синее сияние.

- Не могу, - ответил непоследовательный провожатый. – Не могу, потому что мне очень хочется побыть с вами, - и добавил, отстаивая право на поступок: - Но и с ними хорошо: они мои друзья.

Она молча прошла несколько десятков шагов, примеряя непонятный дуализм Владимира к себе и, наконец, решительно отвергла его:

- Я сторонница ясного «или-или», компромиссы унижают обе стороны.

«Где ж тебе, милая девушка, знать о настоящих унижающих компромиссах, цена которых – свобода и жизнь», - усмехнулся Владимир про себя, оправдывая жестокость мышления спутницы молодостью, а главное – отсутствием житейского опыта, которого ему, несмотря на собственные небольшие лета, хватает с избытком, чтобы думать по-другому.

- Вы считаете, что мир хуже войны?

- Нет, просто мир – временное и непостоянное состояние, потому что жизнь – всегда борьба.

- И до каких же пор? Пока всё живое не уничтожит друг друга?

Она не желала отвлекаться на детали, тем более спорить об известном всем.

- Пока не победит коммунизм.

Зося нисколько не сомневалась, что думают они одинаково, и ей нравилось, что Владимир отдаёт инициативу в серьёзном разговоре, не делая обидной скидки на возраст и пол, и потому, воодушевляясь, продолжала делиться затверженными гранитными категориями, придавливающими любое инакомыслие.

- И каждый всеми силами, забыв о частном и личном, должен бороться за его победу. Капитализм так просто не сдастся, вынуждая иметь постоянный фронт, по одну сторону которого мы, по другую – они. – «И я в том числе», - подумал Владимир. – Пока есть фронт, ни мира, ни компромиссов не может быть. Или – или. Особенно сейчас, когда в обороне капитализма в результате освободительной войны проделана серьёзная брешь. Нужны те, кто без колебаний уверен в победе и готов пожертвовать всем, даже жизнью. Как Павка Корчагин.

«Я не готов», - опять подумал своё Владимир. – «В эти глобальные смертельные игры я больше не играю. Мне нужно немногое: попасть на родину и спокойно зажить жизнью простого ремесленника или рабочего, иметь семью, растить детей и встречаться с друзьями за кружкой пива в какой-нибудь уютной пивной».