Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана - Антология

XLVII. (1) Питание воинов во время похода он распределял так, что они получали продовольствие на остановках и не носили с собой, как это обычно делается, съестных припасов на семнадцать дней.[672] Исключение делалось только в варварской стране, но и там он помогал им мулами и верблюдами; при этом он говорил, что воинов он оберегает больше, чем самого себя, так как благополучие государства зависит от них. (2) Больных воинов, даже самых младших, он сам навещал в палатках, возил в крытых повозках и помогал им всем необходимым. (3) Если они заболевали очень тяжело, он распределял их по городам и поместьям у наиболее уважаемых отцов семейств и у безупречных матрон. Понесенные последними расходы он возмещал независимо от того, выздоравливали ли воины или умирали.

XLVIII. (1) Когда некий Овиний Камилл,[673] сенатор из древней фамилии, человек очень изнеженный, задумал, стремясь к тирании, поднять против него восстание, и об этом было донесено Александру, причем вина сразу же была доказана, — Александр пригласил его в Палатинский дворец, поблагодарил его за то, что тот добровольно принимал на себя заботу о государстве, от которой отказываются хорошие люди, когда ее на них возлагают, (2) затем отправился с ним в сенат и назвал его там участником верховной власти, между тем как тот был в ужасе и чуть ли не умирал от сознания своей великой дерзости. Затем Александр принял его в Палатинском дворце, пригласил на пир и наделил знаками императорского достоинства, да еще лучшими по сравнению с теми, какие носил он сам. (3) Когда же был объявлен поход против варваров, он убеждал его либо идти самому, если желает, либо отправиться вместе с ним. (4) Так как сам он совершал путь пешком, то и Овинию предложил потрудиться. Тот, пройдя пять миль, стал отставать; тогда Александр приказал ему сесть на коня. Когда же после двух переходов тот устал и от верховой езды, Александр посадил его в крытую повозку. (5) Тот отказался и от этого — из страха или вполне искренне, причем даже отрекался от власти и готовился к смерти, а Александр отпустил его; препоручив его воинам, которые питали особенную любовь к Александру, он приказал ему спокойно отправиться в свои имения, где тот еще долго прожил. (6) Впоследствии, однако, он был убит — по приказу императора Максимина — на том основании, что и он — военный человек, и Александр был убит воинами. Я знаю, что народная молва связывает приведенный мной случай с Траяном, однако в жизнеописании последнего ни Марий Максим, ни Фабий Марцеллин, ни Аврелий Вер, ни Стаций Валент, описавшие всю его жизнь, не рассказали этого случая. (7) Наоборот, и Септимин, и Ахолий, и Энколпий,[674] описавшие жизнь Александра, и прочие писатели сообщили это об Александре. Я добавил это для того, чтобы никто не полагался на народную молву больше, чем на историю; последняя оказывается, во всяком случае, вернее народной молвы.

XLIX. (1) Он никогда не допускал продажи почестей, добываемых мечом. Он говорил: „Кто покупает, тот неизбежно и продает. Я не терплю торговцев полномочиями и тех, кого я не мог бы осудить, если бы они занялись торгом. Ведь мне стыдно наказывать человека, который купил и продал“. (2) Он установил почетные звания понтификов, квиндецемвиров и авгуров, притом таким образом, что о назначениях доводилось до сведения сената. (3) Дексипп[675] сказал, что Александр женился на дочери некоего Макриана и нарек последнего Цезарем; (4) когда же Макриан задумал коварным образом убить Александра и интрига была обнаружена, Макриан был казнен, а жена Александра отвергнута. (5) Он же говорит, что Гелиогабал приходился Александру дядей по отцу и не был сыном сестры его матери. (6) Когда христиане заняли какоето место, раньше бывшее общественным, а трактирщики возражали против этого, выставляя свои притязания, Александр в своем рескрипте написал: „Лучше пусть так или иначе совершается поклонение богу, чем отдавать это место трактирщикам“.

L. (1) Таким выдающимся и превосходным императором он был в своей домашней и общественной жизни, когда он начал парфянский поход.[676] Он провел его при такой дисциплине, таком уважении к императору, что можно было бы сказать, — поход совершают не воины, а сенаторы. (2) Всюду, где проходили легионы, трибуны были всегда молчаливы, центурионы скромны, воины вежливы. На самого Александра за все эти столь многочисленные и великие благодеяния провинциалы смотрели как на бога. (3) Да и сами воины любили молодого императора как брата, как сына, как отца. Они были прекрасно одеты, обуты даже красиво, великолепно вооружены, обеспечены конями с отличными уздечками и седлами. Вообще, всякий, кто видел войско Александра, понимал, что такое Римское государство. (4) И сам он старался казаться достойным своего великого имени и — мало того — превзойти великого македонянина. Он говорил, что должна быть большая разница между римским Александром и македонским. (5) Он создал себе отряд среброщитников и златощитников, создал и фалангу из тридцати тысяч воинов, которых приказал называть фалангариями, и с ними очень успешно действовал в Персидской земле.[677] Фаланга состояла из шести легионов, одинаково вооруженных; после Персидской войны они получали повышенное жалование.

LI. (1) Дары от царей он помещал в храмах. Преподнесенные ему драгоценные камни он продал, полагая, что владеть драгоценными камнями — женское дело: их нельзя раздать воинам, и мужчине нельзя их иметь. (2) Когда какойто посол преподнес его жене через него же самого две жемчужины огромного веса и небывалой величины, он приказал продать их. (3) Ввиду невозможности установить их цену он предназначил их на серьги Венере[678] — чтобы царица, если она будет пользоваться тем, чего нельзя купить, не подавала дурного примера другим. (4) Опекуном его был Ульпиан, причем мать сначала была против этого, а потом была благодарна Ульпиану. Александр часто защищал его от гнева воинов, прикрывая его своей порфирой. Если он стал великим императором, то именно потому, что правил государством, руководясь советами Ульпиана.[679] (5) Готовясь к бою и во время походов, он завтракал и обедал в раскрытых палатках, причем ел солдатскую пищу на виду у всех и ко всеобщему удовольствию. Он обходил почти все палатки и никому не позволял отлучаться из части. (6) Если ктонибудь сворачивал с дороги в чьенибудь владение, то — в зависимости от достоинства этого владения — подвергался в его присутствии наказанию палками или розгами или же — штрафу; если же такие наказания были несовместимы с высоким положением виновного, Александр обращался к нему с самыми тяжкими упреками. Он говорил: „А ты хочешь, чтобы на твоей земле было сделано то, что ты делаешь у другого?“. (7) Он часто повторял слова, которые он запомнил, услыхав их от какихто иудеев или христиан, и, наказывая коголибо, приказывал глашатаю говорить: (8) „Не делай другому того, чего не хочешь самому себе“. Он так любил это изречение, что приказал написать его в Палатинском дворце и в общественных сооружениях.

LII. (1) Услыхав о том, что воин обидел какуюто старушку, он лишил его воинского звания и отдал ей в рабы, чтобы тот кормил ее, так как он был тележным мастером. Эта мера огорчила воинов, но Александр убедил всех спокойно отнестись к ней и припугнул их. (2) Хотя он был жестким и непреклонным, но правление его названо было [na}makton, бескровным, так как он не предал смерти ни одного сенатора, как рассказывает греческий историк Геродиан в истории своего времени.[680] (3) Он был так строг по отношению к воинам, что часто кассировал целые легионы, называя воинов не воинами, а квиритами. Он никогда не боялся войска, потому что „в жизни его нельзя было упрекнуть. в том, что трибуны или военные начальники утаивали чтонибудь из жалования воинов. Он говорил: "Воин не внушает опасения, если он одет, вооружен, обут, сыт и имеет коечто в поясе"[681] — ведь нищенство воина доводило вооруженного человека до самых отчаянных поступков. (4) Он позволял трибунам и военным начальникам иметь обслуживающий персонал только из воинов и приказал, чтобы перед трибуном шло четверо воинов, перед военным начальником — шестеро, перед легатом — десятеро и чтобы они брали этих воинов в свои дома.

LIII. (1) Чтобы можно было ясно представить себе его строгость, я счел необходимым привести здесь одну его речь[682] на солдатской сходке; она показывает, как он смотрел на военное дело. (2) Когда он прибыл в Антиохию и ему сообщили, что воины проводят время в банях, с женщинами, в наслаждениях,[683] он приказал всех их схватить и заключить в оковы. (3) Когда весть об этом распространилась, поднялся мятеж среди воинов того легиона, сотоварищи которых были заключены в оковы. (4) Тогда он поднялся на трибуну, к трибуне были приведены все заключенные в оковы и он, окруженный воинами, притом вооруженными, начал так: (5) "Соратники, впрочем соратники только в том случае, если вы не одобряете поступков ваших товарищей, — дисциплина предков охраняет существование государства. Если она поколеблется, мы потеряем и имя римлян и империю. (6) Под нашей властью не должно происходить то, что делалось недавно при той грязной скотине.[684] (7) Римские воины, ваши товарищи, мои товарищи и соратники, занимаются любовью, пьянствуют, купаются по греческому обычаю и предаются роскошной жизни. Неужели я буду дальше терпеть это? Неужели я не предам их казни?". (8) После этих слов поднялся шум. Тогда он продолжал: "Что же вы не можете удержать вашего крика? На войне он нужен против врага, а не против вашего императора. (9) Ваши инструкторы[685] научили вас, конечно, издавать его против сарматов, германцев, персов, а не против того, кто дал вам полученное от провинциалов продовольствие, дал одежду, дал жалованье. (10) Итак, удержите ваш дикий крик, нужный на поле битвы и на войне, чтобы я сейчас же не распустил вас всех одним движением уст и одним словом: квириты. Да и неизвестно, квириты ли вы еще. (11) Ибо вы недостойны принадлежать даже к римскому простому народу, раз вы не признаете римского закона".