Судьба вампира - Дэннис Крик

Наконец, монах сказал.

– Значит, вы не журналисты.

Обвинение, которое сквозило в его голосе, было воспринято Тэо Бруксом с опаской. Вдруг в нем возобладает первое желание и, проводив путников до ворот, он тотчас бросится к телефону?

– Святой отец, прошу вас, если вы знаете…

– Нет! Я ничего не знаю о судьбе Анны Фабиански. Все, что знал, я вам уже рассказал.

К тому же, я не знаю, кто вы, и зачем, на самом деле, ищете ее. Да и не хочу знать. Мирское – ваше, оставьте мне мое – укромное. Но у меня будет один вопрос, – монах подождал возражений, и так как их не последовало, спросил:

– Что будет c Анной, когда вы ее найдете?

– Ничего, – впалые глаза писателя уставились на старика.

Анфем что-то почувствовал, увидев черные и красные огоньки, мелькающие в глубине голубых озер с берегами – обожженными ресницами. Но ничего не сказал.

– Неужели вы не понимаете, что от нее зависит моя жизнь?

– Понимаю, – кивнул Анфем. – Поэтому и спрашиваю.

Они вышли из кабинета-кельи и, миновав замковую арку, направились по длинной галерее с витражными окнами, обходя приземистые колонны. У одной из них Виктор случайно наткнулся на распятие высотой в добрый человеческий рост. Его передернуло. По артериям пробежала волна жара. А потом со всей мощи прямо под сердце его ударил электрический разряд. Ноги его подкосились, он оперся на трость и едва не потерял сознание. Тэо поддержал его.

– Что с вашим другом? – старик почесал седую бороду.

– Ничего страшного, легкое недомогание, – ответствовал Тэо, прислоняя писателя к стене.

– Он дойдет до выхода? – монах с сомнением смотрел на человека в плаще.

– Дойдет, – кивнул орнан.

– Ваше появление, конечно, полная неожиданность для меня. Если я правильно понимаю, то ваш приятель находится в бегах…

– Это печальный факт, святой отец. И ваше право доложить о нас в полицию. Но я хочу, чтобы вы знали. То, что мы делаем, делаем во имя бога и на благо человечества. Мой друг невиновен. И он это докажет.

– Когда найдет Анну, разумеется.

– Надеюсь, мы ее найдем. Иначе… Впрочем, о других раскладах я не имею права думать.

– Дело ваше, – буркнул Анфем. – Я не знаю, на чьей стороне правда, кто виновен, а кто нет. Но когда дело касается убийства, это всегда наводит на страшные мысли.

Я не верю вам, господа путешественники. Вы начали разговор с обмана, и я уверен, что в течение него также были не до конца откровенны. Поэтому прошу вас, не приходите больше сюда. Я выведу вас через черный ход.

– Святой отец… – Тэо попытался возразить, но старик прервал его жестом – выставленной вперед рукой ладонью наружу. А потом показал ей на дверь.

– Когда-то я ушел из мира, чтобы не видеть дьявола. И я не хочу, чтобы он снова вернулся ко мне.

Осознание

Вечерело.

Ветер снова вернулся в лес. Его пронзительная песнь звенела в кронах сосен и дубов, раскачивая серые стволы. Вместе с ним в Мортолео вернулся и холод, покинувший его на время светового дня.

Тэо увидел писателя в сумерках между деревьев и не узнал. На нем лица не было. Мертвенная бледность, присущая симптомам вампиризма, теперь отдавала оттенком мокрой серой глины. В глазах, подернутых дымкой печали, царила отрешенность.

Видеть друга в таком состоянии Тэо было мучительно больно. Писателя же в свою очередь угнетало не столько нынешнее его самочувствие, сколько думы о прошлом, которыми он решил поделиться с мудрецом.

– Елизавета Нойвель была моей женой. Я встретил ее, когда ей было чуть за двадцать, и около десяти лет мы прожили вместе.

Тогда, на пике моей популярности вокруг меня вились многие красавицы. Но ни одна из них не вызывала у меня таких чувств, как милая Лиз. Ни с кем мне не было так хорошо, как с ней.

Мы проводили вместе дни и ночи. А расставались лишь за тем, чтобы немного погрустить. Но, тем не менее, я, как и прежде, был уверен, что все закончится очередной моей интрижкой. Однако судьбе было угодно чувство.

– Я влюбился в нее, – начал свой рассказ Виктор.

Он стоял, прислонившись спиной к королевской сосне. Ветер гулял в его седых волосах, взгляд терялся в волнах красно-желтых листьев.

– Когда я впервые увидел ее, мой мир, ограниченный и сжатый, больше похожий на сдутое колесо, заново обрел смысл и веру. Блондинка с голубыми глазами вдохнула в него новую жизнь!

Я был так счастлив, что колесо надули и пристроили к новому лимузину, что, казалось, готов был вечно носить свою избранницу на руках.

Но так продолжалось недолго.

Популярность играла со мной злую шутку, и отбоя от разных девиц я не знал.

Каждый день моя душа требовала новых приключений, адреналина и эмоций, без которых я не мог жить. Это, как морская волна, которая захватывает тебя с головой. До самого последнего момента ты думаешь, что можешь выбраться на поверхность, но в итоге идешь ко дну, потопленный собственными иллюзиями.

В то время во мне ничего не могло вызвать таких эмоций, как писательство и секс.

Я был одержим и не желал останавливаться. Я писал и трахался со всеми подряд, как кролик. Писал и трахался. Но выбирал себе не просто легкодоступных барышень с томными глазами, а типажных фрейлин. Или гораздо выше меня или гораздо моложе. Иных кровей, иных национальностей. Ничего поделать с этим я не мог – другие меня не привлекали. Каждый день мне нужна была такая женщина, с которой в мыслях я готов был провести всю жизнь, хотя, на самом деле, только ночь.

Да, я пользовался своей известностью, раскрывшей для меня новые горизонты успеха. Я знал, чего хотят женщины, о чем они мечтают. Я изучил их. Они думали, что меня интересуют их профессиональные способности, талант, навыки, душевные качества… Думали, что мне чрезвычайно интересен их богатый внутренний мир…

Но, на самом деле, мне на это было наплевать. Я преследовал сугубо свои интересы. А они заключались в сексе.

Меня возбуждали их доверие и наивность. Порой я сам себе казался богом, перед которым не в силах устоять ни одна женщина на свете.

Иногда они просили меня о помощи, о содействии, и я обещал им помощь. Говорил, что они могут на меня рассчитывать. Много говорил… Но, добиваясь своего, я их бросал. И исчезал из их жизни.

Поначалу тело каждой покоренной мной красавицы казалось мне венцом творения и вызывало у меня восторг и приступ вдохновения, что было мне так нужно. А потом… Потом я быстро охладевал к ним. Они становились обычными и уже не производили на меня былого впечатления. И так было с каждой.

Любая из них в зачаточный период романтизма была для меня еще не написанной книгой, которую я пытался написать как можно быстрее (даже заглядывал в ее конец, не дописав начало), чтобы поскорее и недолго думая, приступить к следующей.