Путь Инкуба - Энди Чамберс

Без какого-либо предупреждения сверху пролилась река черного пламени. Непредсказуемая солнечная вспышка с треском и ревом перешла в бушующий поток, пронесшийся всего в нескольких сотнях метров от отряда Белого Пламени. Жар нахлынул на палубы обжигающими волнами, от которых кожа покрывалась волдырями, а все горючее спонтанно воспламенялось. Войско Иллитиана шарахнулось в стороны от титанической огненной струи, и несколько секунд, на которые у всех замерло сердце, та нерешительно извивалась и выгибалась, прежде чем схлынуть мимо них, проложив свой разрушительный путь куда-то вдаль.

— Сколько еще до ближайшей башни? — прокричал Иллитиан рулевому.

— Две минуты или меньше! — завопил тот, перекрикивая вой встречного ветра.

— Пусть будет меньше, — рыкнул архонт.

Обоюдоострый клинок — силуэт «Острокрыла» — мелькнул мимо, преследуемый длинным изгибающимся облаком крылатых тел. На глазах Иллитиана второй истребитель спикировал на орду и пробил в ней рваные дыры очередями огня. Несколько отбившихся от стаи демонов метнулись к Белому Пламени, и их встретили опустошительным залпом осколков и лучей темного света. Ветер ревел и трещал, словно живое пламя, и Горат заполнял собой все больше и больше неба.

— Одна минута! — отчаянно воскликнул рулевой.

Впереди вырисовывалась башня. Ее венец был направлен в сторону Иллитиана, а основание — к черному солнцу. Сеть вокруг нее мерцала, словно тонкие мазки серебряной краски на фоне бурлящей темной массы Гората. Иллитиан решился бросить взгляд назад, чтобы проверить, на месте ли те, кто следовали за ним, и убедился, что так оно и было, хотя их стая определенно поредела. Из диска размером с ладонь башня переросла в громадную и сложную структуру, больше напоминающую целое скопление покрытых шипами башен, соединенных изящными арками и парящими контрфорсами, чем одно отдельное сооружение.

Машины Иллитиана нырнули вниз, к широкой террасе, прильнувшей к напоминающим утесы бокам башни, и в последнюю секунду повернулись так, что терраса оказалась у них под килями. На краткий миг Иллитиан испытал головокружение, когда барка сменила курс на девяносто градусов, и стена, которая мчалась ему навстречу, стала опорой под ее брюхом. Потом архонт соскочил с палубы, его окружили телохранители-инкубы, и он стал обозревать хаос, творящийся вокруг. Повсюду вокруг с «Рейдеров» спрыгивали воины в черных доспехах, а геллионы и разбойники кружили над их головами, предоставляя прикрытие.

Вдруг затрещал осколочный огонь, и Иллитиан резко переключил внимание на его источник, увидев далекие белые фигуры, сплошным потоком изливающиеся из дверей башни на террасу. Раздался новый звук, смешавшийся со знакомым треском и шипением эльдарского вооружения — более глубокий, низкий рев огнестрельного оружия, который Иллитиан не слышал уже очень, очень долгое время. Это был звук болтерного огня.  

Глава 21

Плохие посадки 

— Что это за место? — проскрежетал Морр со смесью удивления и презрения в голосе.

— У тебя свои воспоминания, у меня — свои, — как бы оправдываясь, сказал Пестрый. — Мне просто нужно было какое-то безопасное место, где можно ненадолго передохнуть и собраться с мыслями. Это было лучшее из того, что сразу пришло в голову.

Они стояли на узкой террасе, выходящей на лазоревую лагуну, по обе стороны возвышались тонкие керамические башни с оранжевой глазурью. На балюстраде на краю террасы развевались цветастые вымпелы, знамена, закрепленные на стенах башен, трепетали на пахнущем солью ветру, который дул с моря. Высоко над головой сияло желтое солнце, наполняя воздух теплом и рассыпая по глубоким синим водам искристые алмазы света. На пляже внизу Морр видел ярко одетых прохожих, которые непринужденно прогуливались по песку, болтали друг с другом, смеялись и, очевидно, совершенно не замечали мрачного инкуба, пристально глядящего на них сверху.

— Я надеюсь, ты не хочешь покинуть это место и вернуться на Каудоэлит, — многозначительно добавил Пестрый.

— Нет. Я с радостью оставил и этот мир, и наших преследователей позади.

— Хм, я тоже так думаю. Знаешь ли, ты бы мог как-нибудь попытаться проявить ко мне самую чуточку благодарности, ведь это я вытаскиваю тебя из всех этих частых передряг.

Морр оторвал взгляд от прохожих внизу и наградил Пестрого обжигающим взглядом. Пестрый почтительно поднял руки:

— Заметь, это просто предложение.

Морр повернулся спиной к залитой солнцем лагуне.

— Ты так и не объяснил, зачем ты мне помогаешь, — прогремел инкуб. — Ты говоришь, чтобы спасти город, но ты не житель Комморры. Твои сородичи забредают в вечный город, только чтобы разыграть свои поучительные спектакли или мифологические пьесы, а потом уходят, и вам нет дела ни до самой Комморры, ни до ее выживания. Так почему же ты с такой готовностью предлагаешь мне помощь на каждом шагу? В чем твоя выгода от всего этого?

Пестрый беспомощно смотрел снизу вверх на лицо Морра. В теплом солнечном свете инкуб выглядел невероятно постаревшим: его щеки запали, как у трупа, морщины у рта и на лбу стали глубже и четче, кожа безжизненно высохла, а в темных колодцах глаз светились тревожные огоньки голода и безумия. Как будто за последние несколько часов, проведенных в Паутине, Морр прожил не меньше пятидесяти лет. Инкуб понял выражение на лице Пестрого и безрадостно улыбнулся.

— Голод преследует меня. Та, что Жаждет, взимает свою дань. Вскоре я должен буду убить, чтобы освежить себя, иначе стану одним из Иссушенных, стенающих полоумных тварей, что существуют лишь благодаря объедкам, которым Она позволяет упасть со своего стола, — Морр внимательно присмотрелся к мирно гуляющим жителям и скривился. — Ты сказал, что это место из твоих воспоминаний, значит, они — привидения. Здесь нет ничего реального.

Пестрый вздохнул.

— Оно было реальным, и его обитатели были реальны, и поэтому оно по-прежнему реально для тех, кто его помнит — в этом случае они, по большей части, помнят друг друга. Другими словами, эти прохожие — настоящие, а мы для них — призраки. Ты не можешь навредить им, и даже если бы мог, я бы этого не позволил.

— Храбрые слова. Не думай, что все эти испытания меня ослабили, маленький клоун, — фыркнул Морр. — Даже более того, после них мое внутреннее пламя полыхает еще жарче.

— Что ж… это хорошо. На Лилеатанире тебе понадобятся все силы, которые ты можешь собрать, хотя с убийствами там тоже будет туго. Извини.

— Посмотрим. Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему тебе есть дело до того, что случится на Лилеатанире или в Комморре, если на то пошло? В чем твоя выгода?

Пестрый призадумался, как разъяснить концепцию альтруизма тому, кто на протяжении всей своей жизни только и делал, что дрался и хватался за любое возможное преимущество. Верность Морра распространялась только на самого себя. Он бросил свой клан на Ушанте ради храма Архры. Долг связал его с Крайллахом, а соответственно, и всей Комморрой, но он пошел против Крайллаха, когда тот пал жертвой порчи. Всем, что имело значение для Морра, был жестокий кодекс Архры: убей или будь убит, без оглядки на мораль, без угрызений совести, вплоть до того, что даже ученик должен был убить учителя, увидев в том слабость.

Молчание между Морром и Пестрым мучительно растягивалось, пока не стало ясно, что инкуб решил не делать ни шага дальше, не получив ответ, который соответствовал бы его особенному пониманию этики.

— Разве для того, чтоб действовать вместе, не достаточно того, что мы оба хотим спасти Комморру? — вопросил арлекин.

— Я понимаю, что должен спасти Комморру, потому что мои действия на Лилеатанире привели к Разобщению, — ответил Морр. — Я исправлю их последствия, потому что, если Комморру поглотит энтропия, инкубы будут уничтожены, а учение Архры — потеряно. У тебя нет такой мотивации, и еще меньше причин помогать мне. Так что объясни, зачем тебе нужно все это делать, иначе мы никуда не пойдем.

— Потому что… — беспомощно начал Пестрый, и тут его озарило вдохновение. — Потому что эльдарская раса — больше, чем просто сумма ее частей. После Падения из развалин того, что было прежде, возникло три совершенно разных общества: Комморра, искусственные миры и девственные миры. Каждое из них сохранило некоторую часть утраченного — да, даже Комморра, несмотря на то, что многие хотели бы это отрицать. Каждая ветвь по-своему процветала на протяжении столетий или, по крайней мере, не исчезала полностью, и это само по себе кое о чем говорит: это стабильные сообщества. Каждое из них научилось приспосабливаться к ужасной новой вселенной, не оставившей для них принадлежащего по праву места.

— Так значит, ты веришь, что все ветви надо сохранить, — проворчал Морр. — Как это благородно с твоей стороны.