Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых - Василий Звягинцев

— Отчего бы не принять на вооружение? Кратко и исчерпывающе…

— А любопытно бы узнать, к какой категории вы тогда относили себя, полковник?

— Скрывать нечего, дело прошлое, — со смехом ответил Ляхов, — мы были ребята, цену себе знающие, но самокритичные. Наша видовая принадлежность была — «эстет–хам».

— Что же, для восемнадцати лет вполне достойный статус…

Вадим подумал, как отвечать, если кто–нибудь спросит, как он оценивает себя в нынешний момент, но здесь собравшиеся люди в этикете понимали побольше его, поэтому тему сочли исчерпанной. Обратились к якобы уже готовому проекту отмены обязательного строевого ценза для «академиков» и повышения окладов денежного содержания чуть ли не вдвое сразу…

Но вот закончился вечер неожиданно.

Хозяин дома, авиационный генерал–майор, хотя и не достигший сорокалетнего рубежа, но явно засидевшийся в звании, пригласил Вадима в свой кабинет.

О таком кабинете Ляхов мечтал с детства. Наверное, ничего в нем не менялось последнюю сотню лет, а то и больше. Только книги на трех языках, по преимуществу военного содержания, постоянно пополнялись в высоких дубовых шкафах, и было их здесь тысяч пять, не меньше.

В креслах уже сидели два полковника и два подполковника, одного из них Вадим встречал и раньше, остальных видел впервые. Но Ферзена среди них не было.

Свежезаваренный кофе и коньяк на столе, молодая горничная в белом передничке, подавшая его и тут же исчезнувшая, мягкий свет настольной лампы, сигары в кожаной шкатулке…

Это могло бы выглядеть дешевым снобизмом, если бы не факт, что эту квартиру приобрел в только что выстроенном доходном доме еще прадед генерала Агеева, тоже генерал, но от кавалерии.

Как сказали Ляхову знающие люди, в каждом поколении Агеевых со времен императора Николая Павловича обязательно был хоть один генерал, а иногда два и три.

Разумеется, все это свой отпечаток накладывает: манера говорить, двигаться, держать рюмку или сигару, мимика даже неуловимо отличали Алексея Михайловича от всех прочих, при том, что одновременно он выглядел человеком современным, радушным и простецким. Но — лишь на поверхности образа.

— Вам понравилось у нас, полковник? — любезно осведомился Агеев. Это тоже было тоном компании — обращение только по чину.

— Благодарю, вполне. Если быть честным, в Москве у меня пока очень мало знакомых. Это, пожалуй, один из первых по–настоящему приятных вечеров.

Ему показалось, что при этих словах не только генерал, но и прочие синхронно, но едва заметно улыбнулись. Да, информация у них поставлена.

— Тем лучше. Надеюсь, не последний. Но, если позволите, к делу. Мы давно обратили на вас внимание, и то, что до настоящего момента это внимание было, так сказать, выжидательным, объясняется только серьезностью дела, о котором пойдет речь.

Вадим, внутренне подобравшись, ждал, какие еще сюрпризы готовит ему судьба, почти тридцать лет никак себя не проявлявшая, а теперь вдруг решившая наверстать упущенное.

Сигары он не любил, вернее, не имел к ним привычки, но сейчас курил с видом знатока, долго лишенного любимого занятия.

— Чтобы не интриговать вас слишком, перейдем к сути вопроса. Кое–что о вас мы знаем, не слишком много, естественно, учитывая вашу профессию, но, думаю, достаточно, чтобы наш разговор стал возможен.

— Простите, что вы подразумеваете под местоимением «мы»? Всех присутствующих на этом вечере, лиц, находящихся сейчас в кабинете, или ВВС Московского округа? — решил слегка подерзить Ляхов. А что ему терять?

— Уместный вопрос. Мы — это узкий круг друзей, объединенных общими интересами. От преферанса и ружейной охоты до недостаточно проработанных тем российской военной истории. Да ведь Федор Федорович вам уже говорил…

Из дальнейшего разговора Ляхов уяснил, что господа офицеры и генералы хотели бы и его видеть членом своего общества. Исключительно в рассуждении расширения круга военной интеллигенции.

Вадим к этому готовился и не нашел причин отказаться.

Везде и всегда создавались клубы по интересам, а уж что зачастую потом они начинали исполнять и другие, не вытекающие из первоначального замысла функции, так иначе и быть не может. Вроде известного общества «энциклопедистов» накануне Великой французской революции.

И ему, оказавшись в этом новом для него круге, прежде всего следует там закрепиться, отнюдь не изображая белую ворону.

Человек, ставший в тридцать лет полковником, независимо от предыдущих убеждений начинает задумываться, что пусть это и хорошо, но стать генералом в тридцать три — тридцать четыре куда как интереснее.

— То есть, насколько я понимаю, господин генерал, вы хотите предложить мне стать членом вашего почтенного клуба? Как он, кстати, называется?

Агеев усмехнулся, довольный ходом беседы.

— Кружок ревнителей военной истории. А для своих, неофициально — Клуб «Пересвет», если угодно. Только говорить об этом на стороне не следует. Не оттого, что мы намереваемся заниматься чем–то предосудительным, а так…

Вы же догадываетесь, что люди, немногим уступающие нам, но в клуб не приглашенные, должны испытывать вполне понятные чувства…

Уж это Ляхову было понятно. Даже в школьные еще времена чувство жгучей обиды испытывал одноклассник, вдруг не приглашенный на общую праздничную вечеринку. Независимо от причины, подчас вполне невинной. Однако от того, чтобы сострить, он все равно не удержался.

— Хм! «Пересвет»? Хорошо думали? А отчего не «Клуб самоубийц», в стиле Стивенсона?

Ляхову показалось, что смысла вопроса генерал так и не понял. Зато один из полковников в кресле коротко хохотнул.

— А ведь он прав по–своему, наш кандидат. Можно ведь и так истолковать. Мы исходили из героизма и жертвенности нашего святого покровителя, а полковник парадоксально выдернул на первый план его почти заведомую гибель в единоборстве с поганым Челубеем. А что, тем лучше. Нам очень не повредит коллега с таким вот стилем мышления.

Повисла для всех неловкая пауза. Ляхов чувствовал, что допустил бестактность, все прочие, кроме сообразительного полковника, тоже как–то смутились.

— Ну, хорошо, — постарался Вадим выйти из положения. — Я, может, правда не так все понял. Оно ж — кто на что учился… А условия приема в ваш клуб какие?

— Да боже мой, никаких особенных условий. Раз уж мы с вами об этом заговорили…

Однако Вадим понимал, что все далеко не так просто. Если его сюда пригласили, и при их с Агеевым беседе присутствуют четверо почти безмолвных наблюдателя, значит, это сейчас нечто вроде мандатной комиссии. Смотрят, оценивают, взвешивают.

«Да ради бога, господа, — думал он, приняв предельно независимый вид. — Решайте, как вам угодно, я в вашу компанию не напрашивался».

— Просто вот у нас через неделю будет очередное собрание, мы собираемся заслушать и обсудить доклад одного из наших коллег, так не соизволили бы вы взять на себя роль одного из оппонентов? Слово нового коллеги может прозвучать интересно.

— А что за тема?

— Несложная. «Закат России».

— Ну ни хрена себе, — не сдержался Ляхов. — Я вам что, профессор новейшей истории? Тем более, вообще не совсем представляю, отчего вдруг…

— Ну и отлично. Из этого и попробуйте исходить. Отчего вдруг возникла такая тема и что вы на это сможете возразить. С тезисами доклада и использованной докладчиком литературой вам поможет ознакомиться барон Ферзен.

— Хорошо, я попробую, — изобразив раздумье, ответил Вадим. — А отчего это вы, господин генерал, не представили меня этим господам и наоборот соответственно?

— А это у нас такой обычай, господин полковник. Пока процедура баллотировки не состоялась, соискателям не положено знать тех, от кого зависит решение.

«Какой же я, к чертовой матери, соискатель, если ни сном ни духом не собирался к вам напрашиваться», — чуть не воскликнул Ляхов, но благоразумно промолчал.

Так, значит. Разберемся.

Интересно все, крайне интересно.

И хорошо укладываются во все предыдущие его предположения насчет причин, приведших его в сферу интересов Великого князя и этих бравых гвардейцев.

А содокладом заняться в любом случае стоит. Содержание его пока неясно, а заглавие уже родилось. Нормальное заглавие — «Заметки постороннего». Заодно и собственный кругозор расширится.

И тут же ему в голову пришла еще одна мысль. Как, если что, использовать ситуацию и в собственных целях.

Обо всем этом и о своих дальнейших действиях, которые должны быть совершенно безошибочными, Ляхов и раздумывал, кружа по улицам и переулкам внутри Бульварного кольца.

И ничего не было удивительного, что форсированное воображение, перебрав массу вариантов поведения в предложенных обстоятельствах, выдало ему решение, настолько же нестандартное, как и все случившееся за последнее время.