Нежнее неба. Собрание стихотворений - Николай Минаев

Надпись на портрете («Взглянув со вздохом на портрет…»)

С. А. Минаевой

Взглянув со вздохом на портрет,Меня являющий искусно,Ты молвишь: «Где ты, мой поэт?..»И головой поникнешь грустно.

Твой резвый взор затмит слеза,И с теплой нежностью участья,Ты вспомнишь серые глазаИ кратковременное счастье.

Ю. Д. Гиттерман («Любуйтесь южною луною…»)

Любуйтесь южною луной,Дышите влажным ветром с моря,И вообще не знайте горяВ краю Одессщины родной.

Согласен я, что дачный срок —Непоэтическая зона,Зато к открытию сезонаВас ждет кан-фуновский «пирог»!..

«Как бы и куда бы я ни шел…»

Как бы и куда бы я ни шел,Жизнь моя не сделается краше,Потому что я произошелНе от пролетарского папаши.

Не держал он молот у огня,Признавал воротнички и мыло,Да к тому ж и мать моя меняНе за жатвой на поле вскормила.

Правда, в этом я не виноват,Но – увы! – кому какое дело,Что я вышел только розоват,Что судьба за мной не доглядела.

Будь она внимательней ко мнеБыл бы я теперь советским Дантом,И, пожалуй, к будущей веснеЯ затмил бы Уткина талантом.

И родной поэзии колосс,С выразительностью тараканьей,Я махал бы «лирикой волос»,Вызывая гром рукоплесканий.

А сейчас, пока еще в пальто,Я брожу как некое виденье,Мелкобуржуазное ничтоБез надежд и без происхожденья.

Что моя лирическая власть?Ведь и с ней бескрылая я птица…Чтобы в рай хоть как-нибудь попастьМне придется перевоплотиться!..

Рассказ о культурном помзамзаве, о невежественной машинистке и о необычайном происшествии в Горсовнархозе или Торжество культуры («Я начну свое повествованье…»)

Я начну свое повествованьеНе спеша, куда мне торопиться:Я, во-первых, не пожарный, славы,Во-вторых, не очень жажду, в-третьих,Умирать пока не собираюсь.И к тому ж скажу вам откровенно:В наши дни культурных достиженийВообще спешить писать не надо.

Тише пишешь – дальше будешь! ЭтоДля меня как дважды два четыре.Потому то и неторопливымМетром, именуемым хореемПятистопным, белыми стихами,Но заметьте, это очень важно,Хоть без рифм, но все-таки не прозой,Я спокойно к делу приступаю.

Жил да был – начну традиционно —В городе районного масштаба,В наше героическое время,Капитон Мартыныч Застреляев.Был он сладок, лыс и беспартиен,Одинок, не стар, но и не молод,И как значилось в его анкете,Был он трудовым интеллигентом.

Он пристроился в Горсовнархозе,Занимая по заслугам местоПятого помощника замзава;Всех одиннадцать их было прежде;А сейчас их там в связи с режимомЭкономии всего лишь десять,Что по-моему совсем немногоДля солиднейшего учрежденья.

Вот и всё, что я могу, пожалуй,Вам поведать о своем герое;Впрочем, нет, еще есть, извините,Я забыл сказать о самом главном,Именно: пред чем благоговел он,И чему с таким энтузиазмомОтдавал и в праздники и в будниСто процентов своего досуга.

Капитон Мартыныч ЗастреляевПтицами ужасно увлекался,Это первое, второе был онК языку богов неравнодушен.И хотя соседи говорили,Что не только галки от вороны,Отличить он будто бы не можетДаже страуса от попугая.

Автор этому не хочет верить,Мало ль что в провинции болтают,Да еще из зависти, герою жМоему завидовали: служит,Комнату отдельную имеет,Никому не платит алиментовИ с собою носит постоянноСвой объемистый мешок пайковый.

О его литературном вкусеЯ не буду здесь распространяться,Я замечу лишь, что из поэтовВсех времен и всех народов, вышеВсех он ставил по «красотам слога»И «глубинам мысли» не ШекспираИ не веймарского олимпийца,А из наших одного пиита.

Увидав портрет его в журнале,Застреляев с пафосом воскликнул:– «Сразу видно, что поэт хороший,Даже гениальный безусловно,Это вам не Сологуб, не Бедный,Не Ратгауз и не Антокольский!..Ишь какой на-редкость волосатыйИ фамилия такая птичья.

Мой герой любил блеснуть цитатой,И на этой безобидной почвеС ним история однажды вышла,Кончившаяся по-счастью с пользойДля него, но всё же по районуВызвавшая много кривотолковИ не угодившая в газетуЛишь благодаря весенней вспашке.

Дело было так: Пред окончаньемТрудового дня в Горсовнархозе,В комнату, где пятый помзамзаваПротирал двенадцатые брюки,Забрела одна из машинисток —Гурия Овидиевна Фазик,Чтобы взять на всякий случай справку,Что она действительно пишмашка.

Капитон Мартыныч был в ударе:Только что ему приснился дятел,Он встал с места, повернулся к Фазик,Принял угрожающую позуНеестественно мигнул глазами,Руку к лысине воздел и зычноКрикнув: «Что же дали Вы эпохе,Живописная лахудра?!.» плюнул.

Слабое перо мое бессильноВам изобразить, что тут случилось,Но поскольку автор я мне нужно,Если не для вас, так для потомства,Попытаться дать сию картину:Фазик прыгнула и с диким воплемРухнула в истерике у шкафа,Как подстреленная антилопа.

Мой герой вспотев и рот разинув,Превратился сразу в изваянье,Остальные в панике мгновенноК двери бросились, давя друг друга,С громом опрокидывая стульяИ так яро топая ногами,Что внизу в общественной столовойВ щи посыпалися тараканы.

Чтоб понять как следует всё это,Нужно знать, что завом учрежденьяБыл партиец с восьмилетним стажем —Ветер Пантелеймоныч Епоха.Он как человек с железной волей,Ни одной минуты не промешкав,Отстранил обоих от работыВпредь до выяснения конфликта.

И три дня с утра до поздней ночи,В тесном помещении месткома,Пили чай, курили, брали слово,Возражали и голосовали.Прежде попросили Г. О. Фазик;Председатель пальцем ткнув в бумагу,С удовольствием икнул и буркнул:– «Ну-с, товарищ Фазик, докладайте!..»

Фазик доложила: ЗастреляевОбозвал ее при всех лахудрой,Да притом еще и опорочилИмя доброе ее, придумав,Что она товарищу ЕпохеБудто бы дала чего-то, это —Клевета и сплетни, потому чтоЗастреляев – бюрократ и склочник.

И потом прибавила с апломбом:– «Я служу уже четыре года,Поведенье всем мое известно,До сих пор я девушка и в МопреСостою я с самого начала,И в Осоавиахиме тоже,И примазавшемуся к соввластиОскорблять себя я не позволю!..»

Молвила и гордо посмотрелаНа портрет Буденного, изящноВысморкалась, бедрами вильнулаИ весьма демонстративно вышла.Застреляев отскочил от двери,Но она его не удостоивДаже взглядом, вдоль по коридоруПроплыла как ледокол «Малыгин».

После небольшого перерываПригласили моего героя.Он вошел и потирая руки,Вразумительно и деловито,Объяснил почтенному собранью,Что здесь вышло недоразуменье,Он ничем гражданку не обидел,Ибо он достаточно культурен.

– «Граждане страны социализма!..»Продолжал он воодушевляясь:«Где же и какая здесь обида?Я продекламировал две строчкиНашего советского поэта.Он вам всем известен, полагаю,Это – Уткин, он по направленьюМапповский символик романтизма.

Даже сам нарком по просвещеньюАнатоль Васильич Луначарский,Терпсихору этого поэтаОдобряет и рекомендует;Он не так давно в газетной прессеПохвалил его: Изящный лирик,Говорит, и языком владеетИ знаком с гражданскою войною!..

Всем известно, что нарком наш скупоХвалит литераторов, к примеру,Из поэтов нынешних, ей Богу,Он не похвалил и половины!Значит, если он похвалит, можноБыть уверенным, что не напрасно:Это вам не буржуазный критик,Ведь подход-то у него марксистский!..»

Пораженные таким конкретнымДоказательством, зашевелилисьЗаседавшие, а комсомолецСекретарь, облизывая ручку,Заявил: «Ах, Уткин! Как же, знаю,Я его всю книжку проработал,Так сказать, поэт на ять, что надо!Классик пролетарского Парнаса!..»

Председатель промычал: «Чего жеВзбеленилась данная гражданка?Эти женщины народ отсталый,Особливо на культурном фронте,В голове у них лишь шуры-муры;Нет бы, чтоб поинтересоватьсяРоманом каким иль сочиненьем,Мало ли у нас теперь талантов?!.

Вы, товарищ Застреляев, правы,Я сочувствую вам полным сердцем,Но скажите нам, хотя, конечно,Целиком мы это понимаем,Что имел в виду писатель Уткин,Помянув в стихе своем Епоху,И в каком-таком особом смыслеВы поняли это выраженье?..»

Капитон Мартыныч улыбнулсяС видом превосходства и сейчас жеСамыми доступными словамиИзложил свои соображенья.Он изрек: «Эпоха, это значит,Что ли время, то же и период!Разные у нас эпохи были,Иль как раньше выражались эры.

Например: в истории известнаЛедниковая эпоха в мире:Было холодно тогда всё время,Лета вовсе не было, морозыВ сорок градусов весь год стояли.А теперь – советская эпоха,И у нас бывает очень жарко!..Вот на это намекнул и Уткин.»

– «Так», заметил председатель, «верно!Наш Епоха вовсе не причем тут…А теперь еще вопрос, товарищ,Почему поэт из вдохновеньяВеличает женщину лахудрой?Что названье это означает?Может быть действительно обидноДевушке услышать эту кличку?..»

– «Что вы, что вы!.. В высших кулуарахГоворят, что по происхожденьюУткин – сын рабочего испанца;Ясно, что ему довольно трудноПозабыть свой диалект природный,Потому-то иногда и в стих свойОн вставляет что-нибудь такое.Ведь лахудра по-испански – дева!..»

Резолюция гласила: ФазикПорицанье вынести, вменив ейКрепко политграмоту освоитьИ в кружке рабкоров заниматься.Застреляеву за культработуБлагодарность объявить и выдатьК первомаю, как пример для прочих,Месячный оклад за счет месткома.

Уткина признать поэтом, всё жеУказав ему, чтоб он в дальнейшемВыражался лишь по-русски, ибоРодину его без передышкиГнет в дугу лакей капиталистов,Враг трудящихся, фашист известный,Золотопогонник и сообщникМуссолини – Примо де Ривера.

Ответ живописной лахудры И. Уткину («Уткин, вирши Ваши плохи…»)